Ознакомительная версия.
С хорошим парнем она подружилась. И такая беда, что парень был из немцев, кажись, ефрейтор. Симпатичный такой, она все по-немецки с ним разговаривала, а им это страсть как нравилось. Катенька до войны немного учительствовала. А тут наведался к нам, как раз перед тем, как город наши заняли, бывший замдиректора завода, где я в бухгалтерии числилась, и говорит, дескать: «Все Лизавета, немцы ушли, твоей Катьке теперь конец. Наши придут, узнают, что с немцами якшалась, да в клубе их посуду мыла, расстреляют». И так просто как-то это сказал…
Но мы же подневольные были — что скажут, то и делали, да и как-то жить всем нужно было. Я Катеньке все и выложила. Мы чувствовали — не пощадят ее, но даже подумать не могли, чтобы бежать с немцами. Так и остались дома. А уже через неделю или через две кто-то показал на нее. Ну и пришли. Взяли на допрос, а потом сразу в лагерь. Через месяц забрали и меня… Правда, я всего три года отсидела.
—А вас за что забрали?
—За что? За то, наверное, что сестру, не уберегла. Не уговорила с немцем не общаться. Да у них, кстати, не было ничего, вроде бы… Так, встречались в клубе, дома он у нас был один раз. Эх, солдатик, такой уж он весь был положительный, чистенький, ухоженный, очень вежливый. Из-за него мы с Катей по лагерям мытарствовали. Она вернулась только в пятьдесят четвертом… Вы не думайте, я ведь не осуждаю. Но вот жизнь, а? Кто бы мог подумать…
Елизавета Михайловна вдруг всплакнула, но, устыдившись, махнула рукой, встала, быстро подошла к окну. Долго молчала, глядя на улицу. Потом повернулась к Антону и спросила с тоской:
—А что, дядя вашего знакомого живой?
—Он погиб уже будучи в плену, в Москве… Женщина смотрела словно в никуда. Казалось, душа ее стремительно унеслась далеко в прошлое, в холодную зиму 1942-го, когда они с сестрой были совсем юными и наивными, и оттого могли позволить себе совершать необдуманные и смертельно опасные поступки, не заботясь об их трагических последствиях.
—Как жалко…— вздохнула Елизавета Михайловна.— Он был красивый. И еще приносил нам тушенку и крупу. А однажды подарил… Катеньке цветы. Хотя, помню, я его так и не смогла принять. Для меня он все равно был враг, хотя и без рогов и клыков. А сестрице, той все было нипочем, потому что для нее и в войну все люди братья были. За то и пострадала.
В комнате вновь повисла тишина.
—Скажите,— рискнул нарушить молчание Антон.— Вы не помните, случайно, этот солдат у вас ничего не оставлял, не просил ничего сохранить?
—Нет, ничего он не оставлял, ничего не просил. Не до того ему было, когда их после Сталинграда погнали. Хотя имущества побросали столько! И раненых многих оставили. Мы с пленными хоронили убитых немцев в парке. Их сотни были, а может и тысячи. Не знаю, был ли там наш. Вряд ли.
—Елизавета Михайловна, а вы помните, как того солдата звали?
—Да что ты, сынок, откуда? Столько лет прошло… Я старая совсем, плохая, скоро уж и свое имя позабуду. Нет, не помню. Еще чайку подлить?
—Да нет… спасибо вам. Значит, не оставлял ничего?
—Ничего.
—Извините, еще одна просьба у меня есть. Вы не можете дать телефон вашей сестры? Вы ведь знаете номер ее телефона?
—Знаю, конечно. Но вот что я тебе скажу: не беспокой ты ее, у нее сердце и так слабое, не тереби старое. Болит у ней эта рана до сих пор. Я-то уж знаю. Прошу тебя, сынок, оставь это дело.
—Эх, Елизавета Михайловна, я бы оставил, мне-то что, но вот друга моего жалко… Очень он хочет следы дяди отыскать, но никто нам помочь не желает. Вот и вы тоже… Ну, простите, если что не так, я потихоньку пойду.
Антон встал из-за стола, поднялась и Елизавета Михайловна. Она проводила его до двери, а потом вдруг задержала легким прикосновением к плечу:
—Сынок, а дружок твой, он где?
—Внизу, в машине сидит.
—То есть, он что, тут?
—Конечно, а я вас разве не предупредил? Давайте, он сюда поднимется. Я вас очень прошу! Сами ему скажете, что не стоит беспокоить Екатерину Михайловну, а то он мне не поверит. Пожалуйста…
—Ну что же, пускай поднимается.
Антон набрал номер Игоря и попросил его проводить Ральфа в квартиру. Через три минуты они были на пороге.
—Господи,— только и смогла прошептать Елизавета Михайловна,— Ральф…
Антон не верил своим ушам.
—Простите, Елизавета Михайловна, как вы сказали?
—Я сказала… Ральф. Он так на него похож… Видите сами, не удержалась старуха — вырвалось. Зачем вы только приехали?
Женщина опустилась на кожаный диванчик, подле которого стояла тумбочка с телевизором, накрытым большой кружевной салфеткой.
—Вам нехорошо?
Из соседней комнаты вышел зять хозяйки.
—Что с вами, Екатерина Михайловна?— спросил он встревоженно.
—Екатерина Михайловна?!
Антон наконец-то все понял. Перед ним та, ради кого они с Ральфом проделали путь от Баварии до Нечерноземья.
—Все нормально, Гришенька, все нормально,— успокоила она мужчину.— Ты подожди еще немного, я поговорю с ребятами.
Григорий кивнул и вышел.
—Ну да, Екатерина… Вы уж простите, откуда мне было знать. Но он так похож на Ральфа… Подойди сюда, сынок, сядь рядом.
Ральф подошел к Екатерине Михайловне, присел на край дивана. Неожиданно она дотронулась до его волос, погладила по голове.
—Господи, будто и не было ничего. Кажется, это он, мой Ральф, только без формы. Шестьдесят годков прошло, а я не забыла. Вы представляете, я ведь так замуж и не вышла… Сначала лагерь, там я заболела, ну, а потом как-то было не до того. И вроде, забуду его, а по ночам приходит. Только в последнее время все реже. Как зовут-то тебя, сыночек?
Антон собрался перевести, но Ральф каким-то образом угадал суть вопроса и тихо ответил:
—Ральф.
Екатерина Михайловна вопросительно взглянула на Антона и Игоря.
—Это правда,— пояснил Антон.— Его назвали в честь дяди, поэтому он тоже у нас Ральф Мюллер.
—Да, теперь я понимаю, теперь я вам верю. А сначала подумала, опять искатели сокровищ явились.
—Искатели сокровищ?
—Вот что, сыночки,— Екатерина Михайловна вдруг преобразилась. Пожилая, разбитая печальными воспоминаниями бабушка превратилась в деятельную и энергичную женщину.— Вчера вечером заходили ко мне двое… Один наш, воронежский, а другой, старичок, по-русски не говорит. Я сразу не поняла, немец или англичанин. Скорее всего, немец.
—Немец?!— Антон был поражен.
—Немец, точно. Но говорил по-английски, одно лишь, не так хорошо, как ты. Рассказал, дескать, историк он, ищет бумаги, которые Кате Зайцевой должен был оставить немецкий солдат по фамилии Мюллер. Очень обходительный. Но мне они все равно не понравились. Я, знамо дело, сказала, что не понимаю, о чем они говорят. Рассказала про Америку, как и вам. Тогда мне деньги предложили, а когда я отказалась, этот, который из наших, воронежских, вроде как и угрожал мне.
—И что?
—Ушли ни с чем. Но мне что-то боязно. Не понравился мне этот «переводчик». А старик ничего вроде, мирный, интеллигентный, только очень нервничал. Потому-то, когда вы пришли, я думала поскорей отделаться от вас. Но когда увидела Ральфа, поверила.
—Елизавета… Екатерина Михайловна,— Антон боялся спугнуть удачу.— Так что, действительно Ральф Мюллер оставлял у вас какие-то бумаги? В письме он про них писал. Да что там говорить, Ральф, копия письма дяди у тебя?
—Да, вот оно.
Ральф протянул Антону письмо. Антон взял его и передал Екатерине Михайловне. Она бережно развернула и стала читать. По щекам покатились слезы.
Антон сам растрогался до глубины души. Ему еще не приходилось быть в такой ситуации. Он чувствовал себя героем мелодрамы. Однако сообщение о пожилом посетителе, и особенно его спутнике, Антона и Ральфа встревожило.
—Екатерина Михайловна,— спросил Ральф.— Антон, переведи…
—Не надо, Ральф, говорите на родном языке, я, наверное, пойму,— перебила его женщина.
—Гут,— Ральф старался говорить медленно.— Скажите, как выглядел этот пожилой господин?
—Очень подтянутый, несмотря на возраст. Думаю, что ему не меньше семидесяти пяти. А, может, и все восемьдесят,— ответила Екатерина Михайловна, и снова перешла на русский.— Все позабыла… На нем была синяя куртка. Он седой весь, и что-то с левым ухом.
—А что именно?
—Вроде, как нет его, уха-то.
—Это серьезная примета,— Антон задумался, взглянул на Ральфа.
Тот кивнул в ответ.
—А наш воронежский здоровый такой, высокий, под два метра, лицо широкое, в черном весь, вот как друг ваш Игорь. Только Игорь, вижу, добрый, а тот какой-то… неискренний что ли? Добра от него не жди.
—Екатерина Михайловна, то, что они искали, действительно существует? И что это вообще такое, что за бумаги?
Хозяйка вздохнула и начала свой рассказ:
—Когда немцы начали отступать, Ральф пришел ко мне. Я была одна дома. Мы не могли говорить, потому что понимали — расстаемся навеки. Потом он достал небольшую такую папочку коричневой кожи и сказал: «Катя, я здесь описал удивительные события, которые со мной произошли, на всякий случай, если вдруг не увижу больше родных. Понимаешь, я не мог писать правду в письмах, потому что письма теряются или попадают не по адресу, а мне очень важно, чтобы мои записи попали к близким людям. Здесь, и вообще на этой войне, у меня нет ближе и родней человека, чем ты… Сохрани эти бумаги. Там еще есть рисунок, план, ты его береги пуще всего. Молю Бога, чтобы пришло время, и мы снова встретились. Но если этого не случится, обещай, что ты или передашь бумаги кому-то из моих родных или, если поймешь, что пришло время, прочитаешь их сама».
Ознакомительная версия.
