Выбираю люфт. Тяну спуск дальше. Даже не почувствовал, как произошел выстрел. Я мысленно был с пулей, вот она выходит из канала ствола. Я вместе с ней. Лечу вперед. Воздух плотный. Мне приходится рвать его. Ветер пытается меня столкнуть с траектории, я лечу по прямой. Вращаюсь вокруг своей оси. Наматываю воздух на себя, как в аппарате наматывают сахарную вату. Вот он чердак. Вот оно окно. Вот моя цель. Вперед! Только вперед, теперь меня ничто не остановит. Я врезаюсь в горло пулеметчика. Кожа человеческая такая тоненькая, я даже и не чувствую ее. Потом идет гортань, окруженная кольцами, я рву эти кольца и прохожу насквозь. Эта человеческая плоть немного изменила мой полет. Я врезаюсь в деревянную балку перекрытия. Оборачиваюсь. Человек схватился за горло и упал на спину. Его глаза открыты. Он мертв. Моя работа! Пулемет замолчал. Рядом никого нет. Это был последний защитник этого дома.
Я ощущал себя своей пулей. Явственно видел, как все это произошло. Все это мгновенно пронеслось у меня в голове.
Азербайджанские ополченцы мгновенно рванули вперед, захватили дом. Потом послышался грохот подъезжающей бронетехники, и началась веселуха!
Снаряды и пулеметные очереди разрывали тела противника. Мы азартно поддерживали ополченцев огнем, добивали тех, кто выползал из укрытий. Через пятнадцать минут все было кончено. Деревня была наша. А я был жив!!! Спасибо тебе, Господи, Аллах, Судьба, за то, что я жив!!! Счастье, меня захлестнуло. Жив!
Я закурил. Растер грудь, потянулся. Живой! Для первого раза очень даже неплохо! Ни царапины, ни контузии! Посмотрим, как там остальные!
— 58-
Я отстегнул последний рожок. Там оставался один патрон. И еще один в патроннике. Однако! Могло и не хватить. Ополченцы пошли вперед. Пинками они доставали еще живых солдат противника. Тут же их избивали, срывали амуницию. Иногда раздавались выстрелы. Кого-то расстреливали.
Я пошел назад. К технике. На ближайшей БМП сидел Вовка, он весело болтал ногами и курил. Рожа его была черная от грязи и копоти, только белки глаз и зубы сверкали среди этой черноты.
— Как дела, пехота? — я подошел поближе.
— Олег! Живой! — Вовка спрыгнул, подбежал поближе и обнял меня.
— Живой. Ты сам-то как?
— Великолепно. Ни одной машины не потерял. Что-то где-то поломалось, но все фигня. Все живы у меня.
— Если бы ты со своими коробочками не подъехал вовремя, нам бы тут плохо было. Молодец!
— А ты как думал. Своих не бросаем. А остальные как?
— Не знаю. Пойдем Сашку поищем.
— Зачем ходить? Садись — поедем!
Я залез на броню БМП, и мы поехали. Через полчаса мы были с другой стороны поля боя. Тут увидели следующую картину. Сашка стоял и размахивал автоматом, отгоняя "воинов Аллаха" от раненого армянина. Наши боевики, что-то кричали, трясли оружием.
— Володя, пугни их.
— Сейчас! — Володя нырнул в башню, задрал ствол пушки и выстрелил в воздух.
Все обернулись.
— Что за шум, а драки нет? Саша, помощь приехала.
Слава богу, мужики, вы очень вовремя. Я тут кое-как отбил раненого, они хотели его убить.
— Один хрен убьют, не сейчас, так позже, — Володя махнул рукой. — Ты же не будешь его охранять круглые сутки. Брось. У них свои разборки. Полезай, поехали! — Володя отбросил окурок и уселся на край командирского люка, свесив ноги внутрь башни: — Хочешь — сам добей, чтобы не мучался.
— Ты что, охренел? — Саша был в ярости.
— Ладно, тащи его сюда, отвезем в медпункт. А там, что бог на душу положит.
— Эй, вы. Да-да, ты и ты! — я показал стволом автомата на двух ближайших к Сашке ополченцев. — Берите раненого и тащите сюда, и без фокусов.
Они, ворча проклятья в наш адрес, помогли раненому забраться на броню. Тот был ранен в ногу, ступни не было. Голень перехвачена ремнем. Торчит острый осколок кости. Уже не белый, а грязный. Зато сам раненый был белый как мел. Каждое движение, каждый толчок отдавался болью на его лице. Я отвернулся. Не жилец. Дай бог до Аиды его довезти.
Сашка легко запрыгнул на броню. Поздоровался со мной, с Володей. Поехали! БМП развернулась на месте, и мы отправились в тыл.
— Где-то разместиться надо! — проорал мне Сашка.
Я кивнул головой.
— Надо. Где-нибудь рядом с медициной, чтобы Витьке далеко не бегать.
— Согласен, — Саша радостно кивнул. — А как он?
— Не знаю. Если живой, то рядом с Аидой где-то. Если его там нет, значит, будем искать.
— Логично.
— Может, школу займем? — это Володя с башни.
— Не получится, там штаб будет!
— Откуда знаешь?
— По опыту, как кто-то воюет, так в первую очередь штабы занимают. Детишки воюют, а не учатся.
— Согласен. Как немцы приходят, так школу и занимают. Может — сельсовет?
— Давай, если целый. Только сначала в медпункт.
— Поехали. А где он?
— Наверное, там, где входили.
— Водила, гони туда, где мы заезжали! — это Сашка проорал механику-водителю.
Тот сидел «по-походному», лишь кивнул головой в ответ.
— 59-
Поехали по той улице, по которой заходили ночью. А село-то было богатое до войны. Большие каменные дома, богатейшие сады. Сейчас от этого остались лишь воспоминания. Больше половины домов уничтожено. Ночью все казалось иначе. Из развалин видны испуганные лица стариков, детишек, женские лица тоже мелькали. Я уцепился одной рукой за выступ на броне, ногой тоже уперся в какую-то скобу. Закурил. Лицо приятно обдувал утренний ветерок. Приятно. Живой! Вся жизнь впереди! Главное, чтобы Витька был живой и целый, а остальное — ерунда. Сашка с Володей живы, ни царапины. У Мишки тоже все в порядке. Комбат не воюет, а командует.
Вот дом, почти на въезде в деревне. На дереве развешена простыня, красной краской нарисован полумесяц. Все, приехали.
— Эй, раненый, слышь, приехали. — Сашка обернулся к своему спасенному.
Но тот лежал, открыв рот, и остекленевшими глазами смотрел в утреннее небо.
— Отмучался, Саша, — я положил ему руку на плечо. — Ты старался, сделал все, что мог.
— Ему и восемнадцати еще не было, пацан.
— Не переживай. Это чужая война.
Из дома выскочил Витька. Не было на нем бинтов. Только грязный, как все мы.
— Жив, старый пень! — я заорал, спрыгивая с брони.
Мужики последовали моему примеру. Обнимались. Все живы, ни царапины, ни контузии! Чудо, да, и только.
— А я после боя сюда сразу рванул.
— Мы так и поняли, где тебя искать-то! Где Аида?
— Работает. Там у нее столько работы! Столько раненых!
— Мы вот тоже одного везли, но не довезли. Умер пацанчик.
— А, вон давайте его к стене, туда убитых складывают. Кто раненый был, да не вытянул.
Мы с прыгнули с брони, взяли убитого за воротник и единственную целую ногу, и понесли к медпункту. Руки его раскинулись и в такт движению качались, обрубок ноги тоже качался. Казалось, друзья несут пьяного друга домой. Вот только его жена не будет нас ругать, а он уже никогда не будет оправдываться, почему же так напился.
Когда я был в бою, то как-то не думал о мертвых, обшаривая их еще теплые тела в поисках боеприпасов, а сейчас меня мутило. Вроде ничего он мне не сделает, не вскочит, не укусит, но что-то во мне протестовало, комок тошноты подкатывал к горлу.
Я старательно отворачивал лицо, отводил глаза от мертвого тела. Несколько часов назад он мог убить меня, или кого-нибудь из мужиков, что сопя, молча тащили это обмякшее, уже грузное тело. Вряд ли он так бы надрывался. Сашка его защищал. Теперь шмыгал носом. Хотел совершить благородный поступок, могли самого прибить, но не побоялся, дернулся против вооруженной толпы. А итог? Труп, который мы тащим пятьдесят метров. Вот уже и стена дома. Тут уже похоронная команда, совершает предварительные приготовления к погребению.
Под стеной аккуратно были разложены пять тел, запястья рук у них были связаны, нижняя челюсть подвязана. Нет, не люблю я покойных. Не для меня эта работа, вот так с ними возится. Кому-то надо, но только не мне. Позывы рвоты усилились.
Все трупы были в земле, в грязи. У всех были пулевые отверстия. У одного, лежавшего у стены, была выворочена правая лопатка, видимо, выходное отверстие от осколка. Я отвернулся.
Завидев нас с ношей, они поспешили навстречу, но когда поняли, что парень с «другой» стороны, заорали, чтобы его убрали.
После боя, нервов, мы все были страшно злые, заведенные, поэтому и ответили соответственно:
— Заткнитесь и занимайтесь чем надо. Мы пока воевали, вас там не видели. Вопросы? Вперед, юноши!
Они что-то стали нам объяснять на азербайджанском, но мы лишь махнули рукой и пошли в сторону БМП. Закурили. Комок тошноты вроде унялся. Но затем поднялся и меня начало рвать.
— 60-
Я оперся обоими руками на «нос» БМП. Выворачивало наизнанку долго, мучительно, казалось, что с рвотными массами выходят все органы. Кровь в голове пульсировала, выдавливая глаза, разрывая голову на мелкие осколки, в глазах потемнело.
