Во всех населенных пунктах по обоим склонам Бескид, на Бечве и Челядне, оккупанты объявили военное положение. Горный массив от Трояновиц до Рожнова и Френштата окружили, войска. Солдаты заняли шоссе Рожнов — Дольная Бечва — Горная Бечва — Главата и соорудили по обеим сторонам его пулеметные гнезда.
В Дольную Бечву гестаповцы привезли четверых неизвестных заключенных и повесили их на спортивной площадке перед школой. Об обоих сыновьях старушки с Мартиняка говорили, что они казнены и что Козлики тоже не вернутся. Пекаря Гинека Каменчака и торговца Гынчицу немцы увезли. На челяднинской стороне дела обстояли не лучше. Мясник Микулец был публично повешен. Лесники братья Квасничковы и многие другие томились в тюрьмах…
В воскресенье в Горной Бечве перед костелом оккупанты выставили усиленный патруль и, когда люди стали выходить после мессы, у всех проверяли документы. По участку шоссе от Дольной Бечвы к Горной Бечве на расстоянии пяти шагов друг от друга стояли солдаты. В гостинице «Бечва» обосновалось немецкое командование. Туда отводили всех подозрительных лиц. Сравнивали удостоверения со списком.
В тот несчастливый день завернул в Бечву Вибог. Он искал связи со штабом бригады, как это ему приказал Ушьяк, и след привел его в долину. Шел он окольным путем, который вывел его из леса прямо к шоссе. Когда он увидел цепь солдат и хотел вернуться снова в горы, его уже заметили и задержали. К счастью, Вибог не имел при себе оружия — был осмотрителен: прежде чем спуститься в селение, спрятал его в скале. На шоссе один из солдат обыскал его, проверяя, не вооружен ли он. Когда руки его прошлись по брюкам, он отскочил и навел на Вибога автомат.
— Хенде хох! — заорал вдруг он. Вибог повиновался.
Солдат подозвал начальника, надутого ефрейтора, и, не переставая целиться в Вибога, стал докладывать. Вибог понял только одно слово — «хендгранатен».
Это рассмешило его. Он сунул руки в карманы и сказал:
— Что вы, господа…
Перепуганный солдат нажал на спусковой крючок и продолжал давить на него даже тогда, когда Вибог уже лежал на шоссе.
Так оборвалась жизнь этого нелюдимого человека. Он лежал возле дорожного столбика, примиренный со всем, маленький, худой — кожа да кости. Он сделал последнее движение головой, и его изможденное лицо повернулось к родным горам, которые он никак не хотел покинуть…
Из карманов его штанов выкатилось несколько диких яблок, которые он сорвал где-то по дороге, чтобы хоть немного заглушить мучавший его голод.
* * *
Папрскарж бежал из Бечвы ночью, сразу же после того, как узнал, что скрылся Руда Граховец. Он выкатил из сарая велосипед, попрощался с Милушкой и выехал за ворота лесопильни. С вечера выпал мокрый снег. Шоссе стало белым, так что было видно и без света. Он решил ехать по шоссе не таясь: если даже кто-нибудь остановит — документы у него в порядке, а объяснение такое, которому можно поверить: едет к больному родственнику в Рожнов.
Когда Папрскарж проезжал мимо школьной спортивной площадки в Дольной Бечве, сердце у него сжалось. На виселице, один возле другого, — четверо. Невдалеке прохаживался жандарм.
За Дольной Бечвой к Папрскаржу присоединился велосипедист.
— Куда едете? — крикнул он вместо приветствия.
— В Рожнов, — с неохотой ответил Папрскарж.
— Значит, нам по пути, — обрадовался велосипедист и поравнялся с Папрскаржем.
В какой-то момент Папрскарж остановился, соскочил с велосипеда и наклонился над ним. Незнакомец тоже остановился.
— Что случилось?
— Да ничего особенного… беспокоит меня ниппель… Вы поезжайте, я догоню вас…
— А может быть, вам помочь?
— Нет, не надо… Я немного подкачаю шину… А вы езжайте, не задерживайтесь!
— Да я не спешу…
Папрскаржу пришлось для виду выпустить из заднего колеса немного воздуха и снова подкачать его. Потом он сел на велосипед. «А не стукнуть ли его по башке?» — подумал Папрскарж. Но велосипедист держался рядом. Не хотел ехать вперед даже тогда, когда Папрскарж явно притормаживал.
Ко всему еще он принялся допытываться:
— А что за дела у вас в Рожнове?
— Еду к родственникам.
— Так поздно?
— Да. Иначе не получается.
Велосипедист в ответ только хмыкнул.
Они доехали до перекрестка у Эроплана, что возле самого Рожнова. Папрскарж, не говоря ни слова, свернул вправо, в направлении Френштата. Велосипедист остановился и крикнул вслед Папрскаржу:
— Так вы не едете в Рожнов?
— Нет, я еду в другое место.
Велосипедист постоял в нерешительности и поехал через мост в город. Когда через несколько минут Папрскарж оглянулся, незнакомца на перекрестке уже не было.
Выждав какое-то время, Папрскарж поехал к Рожнову. Вернее, он объехал его по набережной и повернул на Градиско. Там находилась усадьба молодых Малиновых — Винцека, сына двоюродного брата Папрскаржа, и его жены Терезки. У них-то он и хотел укрыться.
— Я только на первое время, потом будет видно, — говорил Папрскарж, сидя за столом и в смущении сминая хлебные крошки в шарики.
* * *
Кысучан обычно приходил к Мурзину ночью, но в тот день он пришел засветло. Добирался на деревянных ходулях, чтобы не оставлять следов.
— Плохи дела! Снова полезли в лес, шарят под каждым кустом, собаки!
Мурзин прочитал в его глазах страх. Через несколько минут Кысучан немного успокоился и стал рассказывать, что, собственно говоря, происходит.
Немцы, как выяснилось, наступают от Челядны и Трояновиц через гребень к Бечвам и снова сплошной цепью прочесывают леса. Рыщут по горным селениям и хуторам. К каждому охотничьему домику направляются команды с озверелыми псами. Немцев в лесу уйма, страшно даже подумать!
Мурзин с жадностью ел и думал. Свежий снег усиливал опасность. В кормушке оставаться больше нельзя. Здесь его могут обнаружить.
— Остается одно, — сказал Кысучан, — зарыться в землю. Выкопаю убежище.
— А-а, землянку, — сообразил Мурзин.
— Да, землянку!
В сумерках, опираясь на Кысучана, Мурзин допрыгал на одной ноге до своего нового убежища. То, что он увидел, озадачило его. По краям ямы в полметра глубиной и длиной в рост взрослого человека лежали еловые ветки. Дно ее было устлано хвоей.
Мурзин в нерешительности огляделся и поглядел на Кысучана.
— Ничего другого я не смог устроить, — оправдывался Кысучан.
— Ничего, — проговорил Мурзин и спрыгнул в яму.
С трудом улегся на хвое. Ему казалось, что он лег в могилу.
Меж верхушек высоких елей прямо над собой видел в вечернем небе клочья серых туч и думал: «А может, меня и вправду уже похоронили…»
Кысучан принес буханку хлеба. Мурзин положил на грудь гранату. Достаточно зубами выдернуть предохранитель — и она взорвется.
— Держитесь, товарищ майор, — переминаясь с ноги на ногу, нерешительно произнес Кысучан. — Если же вас найдут, вы знаете, что и как…
— Ладно, иди, — оборвал его Мурзин.
— Приду, если удастся…
Кысучан завалил яму ветками и пластами мха. Уходя, опустился на колени, прошептал:
— Дышите?
Из ямы донеслось:
— Все в порядке!
Кысучан ушел. Часть дороги он ковылял на ходулях. Время от времени останавливался, словно не решаясь идти дальше. Потом продолжал путь.
Мурзин привыкал к своей яме. Пробовал делать какие-то движения, но так, чтобы не потревожить верхний покров. Скоро от мертвой тишины у него зашумело в ушах, и, хотя крепкие ветки поддерживали плотный покров, ему казалось, что на него навалилась огромная тяжесть, что он погребен под землей…
* * *
Горстка партизан с радистами и передатчиком отступала под командованием старшины Мелика к юго-западу от Бескидского хребта. Из района Радгошти они выбрались буквально в последние минуты и теперь пытались пробиться в гостынские леса к капитану Викторко и капитану Степанову, которых послал туда штаб бригады еще до нападения немцев на Кнегиню.
Ночью партизанам удалось пересечь долину Бечвы и добраться до лесов в окрестностях Валашской Быстрицы. Днем они укрылись и только вечером снова выступили в поход.
К утру добрались до Сантова, что неподалеку от Малой Быстрицы. У подножия холма стояла усадьба, рядом с ней — рига. Партизаны без долгих раздумий забрались в ригу и повалились на сено. Лишь потом один из парней пошел к дому узнать, что за люди тут живут.
Усадьба принадлежала Држевоянеку — человеку, про которого говорили, что он живет только для себя. Узнав, что у него на риге устроились неизвестные люди, он сразу помрачнел, но все же дал кувшин молока и буханку хлеба. Партизаны поели и легли спать.
Држевоянек тем временем пошел сообщить, что у него в риге спят какие-то подозрительные люди.
Партизаны заметили опасность только тогда, когда уже были окружены. Трое из них попытались скрыться, но были ранены и взяты в плен. Остальные должны были вступить в неравный бой.
