Весь вид этого физически крепкого человека, потерявшего от страха все свое самообладание, вызывал не жалость, а омерзение. Я приказал Сапко увести его и собрать всех партизан.
Отряд выстроился на поляне. Перед строем со связанными за спиной руками и непокрытой головой стоял Ужиков.
— Прошлой ночью мы потеряли своего лучшего товарища, — начал я краткое слово. — В бою на аэродроме погиб лейтенант Александр Ефремович Богданов. Всю войну лейтенант Богданов всегда и везде был там, где труднее. Он был лучшим партизаном в отряде Медведева на Украине и стал славой и гордостью нашего отряда здесь, в Чехословакии. В наших сердцах навсегда сохранится образ Саши Богданова — храброго и мужественного защитника Родины! Пока будем существовать мы, его товарищи, незримо будет жить вместе с нами и Саша Богданов!
А вот здесь, — продолжал я, показывая на Ужикова, — стоит человек, недостойный звания солдата. Так же, как и Богданов, как и все мы, он родился и вырос при Советской власти. Все, что могла, дала ему Родина. Даже послав на фронт, ему доверили самое грозное, самое дорогое оружие — истребитель «Ла-5», который он погубил в первом же бою и попал в плен. Ну, в этом, может быть, не его вина. Потом он сознательно предал свою Родину, свой народ, вступил в ряды изменников-власовцев. И у нас в отряде, когда ему была дана возможность хоть частично искупить свою вину, этот жалкий и ничтожный трус и слизняк в первом же бою бросил оружие, бежал с поля боя, предал своих товарищей.
Здесь, у нас, нет трибунала, и подлеца судить некому, кроме нас самих. Будьте все вы судьями и скажите, какое он заслужил наказание.
— Смерть! Расстрелять! Смерть! — раздались гневные голоса.
И Ужиков был расстрелян.
Сашу Богданова похоронили ночью. Могила была выкопана в лесу на плоской вершине горы у подножия высокой триангуляционной вышки, где Саша любил останавливаться на привал.
И так уж случилось, что как раз в то время, когда товарищи опускали в могилу простой Сашин гроб, издалека, со стороны железной дороги Хоцень — Наход, донеслись два глухих взрыва — это диверсионные группы как бы отдавали последний салют погибшему другу.
После войны чехи соорудили на могиле Богданова памятник. От лесной дороги, упираясь в конце в невысокую железную ограду, ведет прямая, как стрела, аллея. Посреди ограды — гранитный обелиск. На каждого, кто подходит ближе, с прикрепленной к обелиску фотографии смотрит молодой красивый парень с веселыми глазами. Под фотографией высечено на русском и чешском языках:
Лейтенант-парашютист
АЛЕКСАНДР БОГДАНОВ
погиб в бою с фашистами 1-5-1945 г.
А приходят сюда, к Саше Богданову, многие, очень многие. Весь этот участок леса называется теперь «У партизана». Так это место обозначено и на туристских картах. Сюда приходят школьники из ближних сел. Здесь их принимают в пионеры. Здесь они дают свою первую клятву быть верными делу борьбы за мир и свободу. И уже стало традицией, что каждый год в День Победы — в день национального праздника чехословацкого народа здесь собираются тысячи людей. Проводится митинг, а потом начинается гулянье, и до поздней ночи в лесу слышится музыка и мелодичные чешские песни, которые так любил и умел петь Богданов.
Вся семья Покорны вместе со своим квартирантом день Первого мая встретила за семейным столом. Выпили по рюмочке сливовицы за близкую победу.
Потом Иозеф уехал в город на встречу с Аккерманом. Вернулся расстроенный — грузовичок, на котором выезжали за город, стоял без бензина. Достать пока не удалось. Бензин сейчас дороже золота. Может быть, завтра…
Пичкарь просмотрел привезенную от Аккермана записку.
— Ну, хорошо. Передадим завтра.
На утро Иозеф снова собрался к своему другу — шоферу. Перед уходом попросил у Пичкаря его пистолет. Просто так, на всякий случай, в городе очень беспокойно.
— Возьми, но не задерживайся. До полудня надо съездить в лес.
Иозеф долго не возвращался. Пичкарь беспокоился. Не случилось ли что? Наконец не выдержал, решил связаться с Центром из города. Заперся в мастерской, развернул рацию, торопливо отстучал:
«Соколову. Население Праги с нетерпением ждет прихода Красной Армии. Люди только об этом и говорят. Фашисты тоже готовятся. Почти во всех окнах больших домов установлены пулеметы. Марионеточное „правительство“ протектората укрылось в Градчанах. На всех дорогах, ведущих к Г радианам, — усиленные патрули с тяжелыми пулеметами. Коммунистическая организация города заканчивает последние приготовления к вооруженному восстанию Икар».
Спрятав в тайничке рацию, вернулся к себе в комнату. Нервно закурил. Что же случилось с Иозефом?
Пожалуй, следует съездить к Аккерману. Может быть, тот знает. Провел рукой по заросшему подбородку. Надо побриться. Спустился в кухню за горячей водой.
…Он намыливал вторую щеку, когда на лестнице послышались быстрые шаги жены Иозефа. По ее глазам сразу понял: стряслась беда.
— Бегите, они окружают дом!
Пичкарь полотенцем смахнул с подбородка мыло, метнулся вниз, в кухню.
Поздно. Черные мундиры мелькали мимо окна. От сильных ударов затряслась дверь. Что делать?.. Стрелять через дверь! Последнюю пулю — себе. Но пистолет у Иозефа! Итак…
— Скажите, что я квартирант! Чем занимаюсь — не знали, — бросил он обезумевшим от страха женщинам и в два прыжка поднялся в свою комнату.
Внизу послышался треск взломанной двери, топот вбежавших в кухню гитлеровцев, испуганный женский крик.
Под тяжелыми шагами затрещала деревянная лестница. Из распахнувшейся двери два эсэсовца навели на него автоматы.
— Руки вверх!
В комнату вошли еще трое. Высокий сухопарый гестаповец в черном мундире подошел вплотную, молча заглянул в глаза, самодовольно усмехнулся:
— Где рация?
— Какая рация? Я ничего не знаю. Живу здесь недавно. У меня…
— Обыскать!
Подскочивший эсэсовец ловкими, натренированными движениями обшарил Пичкаря, заставил раскрыть рот, вытянуть язык. Из кармана висящего на стуле пиджака достал документы Отакара Вашела, протянул гестаповцу. Остальные за то время успели перевернуть в комнате все вверх дном. По доносившимся снизу звукам можно было определить, что и там идет повальный обыск. Только бы не нашли рацию…
По лестнице поднимаются еще два гестаповца. В руках у одного радиостанция «Север», другой несет сверток с батареями.
— Герр комиссар, — обращаются к сухопарому, — нашли в мастерской, в саду.
— Ого! — при взгляде на рацию бровь комиссара лезет вверх. — Гость, оказывается, из Москвы, а мы думали — Лондон… Приятно познакомиться. Итак, для начала: кто руководитель, с кем связан? Быстро!
— Я здесь никого не знаю.
Страшный удар сзади по голове сбил его с ног. Комната поплыла, и все окружающее исчезло из сознания.
Очнулся от острой, пронизывающей боли в плече. Он сидит на стуле посреди комнаты. Рукав рубашки разорван до самого плеча. Один из гестаповцев прячет что-то блестящее в маленький черный футляр. В голове гудит, но мысль работает четко. Левой рукой потрогал затылок. Волосы слиплись от крови. Измазанную кровью руку вытер о полу рубашки. Теперь уже все равно.
Сухопарый гестаповец нагнулся с ухмылкой:
— Ну, теперь вспомнил?
— Нет.
Его сбили на пол, принялись с остервенением топтать, пинать сапогами, норовя угодить в пах.
— Нет! Нет!
Двое гестаповцев подхватили его, поставили в угол у двери. Сухопарый уже не ухмыляется. Выхватив пистолет, с перекошенным от злобы лицом подскочил, с размаху больно ткнул стволом в грудь.
— Последний раз спрашиваю! Будешь говорить? Кто руководитель? Где он?
Пичкарь замотал головой. Парабеллум в руке гестаповца задергался. Несколько пуль раздробили Пичкарю левую ступню.
— Будешь говорить?
Пичкаря сбросили вниз по лестнице. От удара об пол он на мгновение потерял сознание. Со стоном перевернулся на бок. Вставшая перед глазами картина сразу заставила забыть о невыносимой боли в раздробленной ступне: один из гестаповцев зажал в коленях зашедшегося в крике малолетнего Пепека и показывал ему, как другие топчут ногами его маму.
Из соседней комнаты доносились злобные выкрики гитлеровцев и частые глухие удары — там, наверное, избивали брата жены Иозефа, молодого крепкого парня.
В кухню втолкнули бабушку. Двое садистов на глазах у Пичкаря вцепились в седые волосы обезумевшей от страха и горя женщины.
Сцепив зубы, забыв обо всем на свете, Пичкарь рванулся на помощь. Трое гестаповцев навалились на него, скрутили, потащили на улицу к стоящей у тротуара машине.
Невдалеке у трамвайной остановки собралась большая толпа людей. Цепь эсэсовцев в черных стальных касках с приготовленными к стрельбе автоматами перегородила улицу. Глаза людей горели ненавистью. Тут и там раздавались гневные крики.
