В доме, когда-то принадлежавшем старому Исе, жила семья Бетиевых. Глава семьи Казбек Бетиев работал бригадиром и уезжать не хотел.
У Магомета разболелись фронтовые раны, и он попросил, чтобы его определили сторожем на птицеферму.
Жили они пока у родственников. Айшат робко намекала на то, что нужно строиться. Магомет же не мог спокойно смотреть на родительский дом, в котором сейчас жили чужие люди. Проходя мимо, он всегда непроизвольно искал глазами родные окна. Казалось, что сейчас в оконном проеме покажется мама или отец.
Встретив однажды Казбека Бетиева, Магомет сказал ему:
— Приходи вечером на ферму с мешком, дам тебе десяток хохлаток.
Сторожа на ферме потихонечку приторговывали птицей и кормом, поэтому Казбек не заподозрил ничего плохого.
Вечером Магомет сунул ему в мешок с десяток отобранных кур, махнул рукой на протянутые деньги:
— Зачем обижаешь? В моем доме живешь, почти родственник.
Обрадованный Казбек не обратил внимания на его интонацию. Когда он перелезал через изгородь, Магомет окликнул:
— Эй, Казбек, погоди!
Заряд картечи опрокинул Бетиева навзничь. Из дыры в груди хлестала кровь. Казбек пытался что-то сказать, но кровь залила губы, он дернулся и умер.
Магомет долго стоял, опершись на ружье и опустив голову. Вспоминалось детство, война, грязные вонючие вагоны, в которых его — фронтовика и орденоносца — везли в ссылку. Везли, как труса и предателя, в грязной телогрейке с сорванными погонами.
На душе было темно. Сердце плакало, как в тот день, когда его увозили вдаль от дома. Бросив ружье, Магомет побрел к дому, где жил председатель колхоза. Надо было вызвать милицию и сообщить, что он убил вора, укравшего колхозных кур.
На следующий день все осетинские семьи уехали из села.
Возвращаясь из школы, Зарема Аламатовна не находила себе места. С тех пор, как ее муж согласился на уговоры Ахмада Кадырова и стал работать главой администрации села, дни и долгие вечера были заполнены тревожным ожиданием. Жизнь в Чечне давно уже стала похожа на кошмарный сон, жители республики так и не смогли привыкнуть к тому, что в Чечне проводится контртеррористическая операция, называя происходящее войной: жизнь разделилась на «до» и «после».
Каждый день мимо села проходили военные колонны, тяжело рычащие тентованные армейские грузовики, заполненные солдатами. Воняющие соляркой и бензином танки и бронемашины, на броне рослые и веселые парни в пятнистых бронежилетах и касках, жизнерадостно улыбающиеся, приветственно машущие руками. Шли колонны и обратно. Покореженную обгорелую технику тянули на буксирах. На многих машинах зияли отметины от пуль, серые лица солдат не выражали ничего, кроме усталости. Зарема Аламатовна вспомнила, как в первую войну пряталась с детьми в погребе, когда их село стали неожиданно бомбить. А потом в село ворвались бронетранспортеры и грузовики с солдатами, искали боевиков и оружие.
Кто же знал, что оружие можно было просто купить у солдат и тут же сдать. Если бы знать, тогда остались бы живы тетя Шура Сагайдачная, в дом которой попала бомба или ракета, остался бы жив старый Ахмед, вздумавший надеть фронтовые ордена и что-то доказать пьяным солдатам, был бы жив безобидный деревенский дурачок Иса, спрятавшийся в заброшенной котельной.
Когда Зарема осмелилась выглянуть из своего убежища, то увидела ярко-красные пятна на снегу от раздавленных колесами кур, кровавую дорожку кишок, тянущихся за умирающей собакой, грязно-серые холмики расстрелянных овец, россыпь стреляных автоматных гильз. Испуганные солдаты тогда стреляли во все подряд, не разбирая, кто стоит перед ними — человек или домашнее животное. Потом село зачищали еще несколько раз, но Зарема собрала детей и увезла их к сестре в Москву. Сама вернулась обратно, муж Беслан оставался в Чечне и уезжать не собирался.
— Пойми, Зарема, — убеждал он ее, — это моя страна, моя родина. Я здесь вырос, меня помнит каждое дерево, каждый камень, каждый ручеек. И если меня лишить всего этого, я засохну, как дерево с перерубленными корнями.
До прихода к власти Джохара Дудаева муж работал совхозным агрономом, днем и ночью пропадая в поле, и Зареме Аламатовне часто казалось, что, если лишить его привычной жизни, оторвать от земли, он захиреет, как растение без воды.
Первую войну пережили. После заключения Хасавюртского мира появилась надежда на мирную жизнь. Правда, в самой Чечне ничего не изменилось. По-прежнему у простых людей не было ни денег, ни работы. Полевые командиры, ставшие бригадными генералами, делили власть, теперь междоусобица началась и между ними. Несмотря на отстраненность от политики, Зарема Аламатовна понимала, что добром это не кончится. Чечня катилась в криминальную пропасть. Хаттаб, Басаев, Бараев открыто грозили Москве, во многих подвалах чеченских домов держали заложников, по всей Чечне пропадали люди, железнодорожные составы, машины.
К границе с республикой опять стали подтягиваться российские войска. Беслан ходил мрачный, Зарема часто плакала, вспоминая детей, которые жили у сестры и учились в московской школе.
Однажды к ним домой приехал сам Шамиль Басаев, когда-то они вместе учились в школе. Бородатый Шамиль вылез из машины, мужчины обнялись. Повинуясь команде, охранники занесли в дом коробки с подарками. Мужчины долго о чем-то говорили в доме, потом взбешенный Шамиль сел в машину и, громко хлопнув дверью, уехал. Беслан даже не вышел его проводить. После разговора муж взял ружье и на несколько дней ушел в лес на охоту. Вернулся успокоившийся и просветленный, как человек, принявший наконец-то трудное решение.
Зарема лелеяла надежду, что ей наконец-то удастся уговорить мужа уехать. Потом наступила осень 1999 года. Отряды Басаева вошли в Дагестан. Над Чечней днем и ночью опять стали реветь российские штурмовики. На дорогах опять появились блокпосты, села и города вновь стали обстреливать из пушек и минометов. Местные жители уходили к боевикам, а те то уходили в горы, то возвращались на равнину.
Среди боевиков было много наемников — арабы, татары, башкиры, украинцы, встречались и русские. Они обстреливали и жгли армейские колонны, убивали военных и милиционеров, совершали теракты. Российские части входили в села и города, сводные отряды ОМОНа и СОБРа искали боевиков, задерживая подозрительных, а потом выпускали за деньги. А кого-то судили и увозили в российские тюрьмы, кто-то же просто бесследно исчезал. В Ханкале, Грозном, Урус-Мартане находили обезображенные безымянные трупы с отрезанными носами и ушами, перебитыми руками и ногами, застреленных, сожженных. Федералы обвиняли боевиков, боевики доказывали, что убийства совершают федеральные войска. Было пролито столько крови, что она совершенно перестала кого-либо волновать.
Теперь мало кто помнил, из-за чего началась война, почему взяли в руки оружие. У каждого находилась тысяча причин, объясняющих, почему он ненавидит противную сторону, почему, рискуя собственной жизнью, ищет встречи с врагом и с таким упоением старается лишить его жизни. Многие чеченские семьи остались без крова, потеряли близких.
На территории России ужесточили паспортный режим, и лица кавказской национальности теперь запросто могли на несколько суток угодить в камеру без всякой причины, а только лишь из-за своей национальной принадлежности. Русские, остающиеся в Чечне, в свою очередь запросто могли получить пулю или подорваться на фугасе, или стать объектом купли-продажи между боевиками.
Все это порождало взаимную ненависть; народы, совсем еще недавно жившие в мире и согласии, теперь упоенно убивали друг друга, жгли, пытали, захватывали заложников. Зарема Аламатовна шла по селу, бережно прижимая к груди стопку школьных тетрадей. Приближались весенние каникулы, и нужно было догонять школьную программу. Учителей не хватало, и она кроме исполнения директорских обязанностей еще преподавала русский язык и литературу. Несмотря на то что в Чечне по-прежнему стреляли, жизнь все-таки налаживалась, возвращались беженцы, начали работать школа и больница.
Беслан готовился к посевной, целыми днями пропадая в поле, в администрации республики, у Кадырова и премьера Ильясова. Приезжал домой усталый, но счастливый. Москва обещала выделить деньги на восстановление хозяйства, постройку новых зданий, жилых домов. Он говорил:
— Впервые за много лет я увидел, что могу принести пользу родной земле. Я делаю конкретное дело, и от того, чем я засею сегодня поле, будет зависеть, что на нем вырастет. Надо дать людям возможность почувствовать себя хозяевами на этой земле. Мы сами должны навести порядок в своем доме. Ведь только от нас зависит, кто будет во главе республики, кого мы выберем нашим Президентом. По нам будут судить о всей нации, и надо не допустить, чтобы, как в прошлый раз, власть захватили преступники, люди, запятнавшие себя кровью мирных людей, торговлей заложниками, наживой на войне.
