Как-то вечером, когда я слонялся по Пиккадилли, разглядывая прохожих, ко мне подошла какая-то девчушка. Она была так молода, что я не поверил своим глазам, и мне это совсем не понравилось. Ей можно было дать лет четырнадцать-пятнадцать. Казалось, она сама не понимает, что делает, и я предложил ей пройтись. Мы прогулялись до Сент-Джеймс-парка, сели на скамейку и поговорили. Я почти сразу почувствовал, что это, может быть, моя девушка, но мне была ненавистна мысль, что она гуляла по площади Пиккадилли и подошла ко мне с определенной целью, потому что, если это было так, она не могла стать моей девушкой, даже если она была мне предназначена, – я этого не допускал.
Я ей сказал, чтобы она говорила мне правду – ни в коем случае мне не лгала, потому что я ненавижу ложь. Я сказал ей, что она мне нравится и если то, о чем я думаю, правда, то это разобьет мне сердце, и все же она не перестанет мне нравиться. Она мне рассказала, что приехала в Лондон из Глостера только сегодня днем – она убежала из дому. Она была голодна, и у нее не было денег. Одна уличная женщина посоветовала ей заняться тем самым, что она пыталась делать. Эта женщина разрешила ей воспользоваться своей квартирой, если ей удастся кого-нибудь подцепить. Я сказал девушке, чтобы она проводила меня в эту квартиру.
Мы прошли с полмили и остановились у каких-то дверей, и девушка позвонила, но никто не ответил. Мы зашли в соседнюю закусочную и поели картошки с рыбой, а потом вернулись к тем дверям и опять позвонили, и нам открыла какая-то женщина. Я сунул ей фунтовую бумажку и зашел с ней в переднюю. Я попросил ее рассказать про девушку. Она сказала, что встретилась с ней в первый раз только несколько часов тому назад. По ее словам, эта девушка очутилась в Лондоне без гроша, слегка ошалелая, как многие другие в эти дни, и она пожалела ее и сказала, что она может остаться у нее ночевать и, может быть, заработать фунтик– другой, если у нее есть на это способности.
Я поблагодарил эту женщину и повел свою девушку обратно в Сент-Джемс-парк, чтобы обсудить все как следует. Что ни говори, она мне нравилась. Я не был уверен, что люблю ее так, как должен был бы любить свою девушку, но я чувствовал, что она мне очень нравится. Она сказала, что ей уже почти семнадцать, а выглядит она моложе оттого, что семья у них бедная и они никогда не едят досыта – она всегда немножко голодная.
Я привел ее к себе домой. Писатель сидел в гостиной и читал. Джо и Виктор уже легли. Я спросил писателя, что же мне с ней делать. Он сказал, ей нужно принять ванну и лечь спать – можно в гостиной на кушетке. Я ей так и сказал, пусть она примет ванну, и дал ей одну из своих пижам. Мы с писателем приготовили ей постель на кушетке. Скоро она вышла из ванной и легла спать.
У нее было нежное личико со вздернутой верхней губой, что придавало ей по-детски недоуменный вид, и масса мягких, густых, падающих на плечи светлых волос. Она была вся такая маленькая, беленькая, с детскими ручонками и по-детски маленькими ножками. Но что особенно проняло мое сердце, это ее большие, широко раскрытые голубые глаза – изумленные глаза испуганной девочки посредине сумасшедшего и жестокого мира. Писатель закрыл дверь в гостиную, и я попросил его пройтись со мной по улице, так как хотел с ним поговорить о ней. Но он сперва прошел в ванную и позвал меня; оказывается, девушка выстирала всю свою одежду и повесила сушить.
Мы вышли на улицу, и я стал рассказывать о ней писателю:
– Она подошла ко мне на площади Пиккадилли, совсем как настоящая проститутка. Я не поверил своим глазам и повел ее в Сент-Джемс-парк, и там мы с ней поговорили. Ей почти семнадцать, но выглядит она моложе. Она убежала из дому, потому что семья у них очень бедная и она не может ужиться с матерью, а отец умер. Как вы думаете, она правду говорит?
– Достаточно на нее посмотреть, – сказал писатель, – Конечно, она не лжет.
– Ну так что же мне с ней делать?
– Женитесь на ней.
Мы шли по улице, и я вспоминал девушку, и то, что она мне рассказывала, и ее глаза, которые пристально смотрели на меня, и ее чистенькие ручки после ванны, и маленькие ножки, – и, черт возьми, наверное я не знал, но мне казалось, что это моя девушка. Мне казалось, что вот я нашел ее наконец, и мне оставалось только увериться. Она была как раз такая, какой должна была быть по моим представлениям, и мне оставалось в этом убедиться.
Но я должен был также выяснить, нравлюсь ли ей я сам.
Я напомнил писателю об армейских порядках относительно солдат, которые женятся на англичанках: начальник гарнизона назначит обследование, которое будет тянуться два или три месяца, потому что они всегда рады расстроить англо-американский брак, а попробуй-ка обойдись без разрешения начальства; словом, все это ужасная волынка.
– А вы просто женитесь, и все тут, – сказал писатель.
– То есть как это?
– Проверьте прежде, подходит ли она вам. Узнайте, подходите ли вы ей. Можете вы так полюбить друг друга, чтобы пожениться и иметь детей и прожить всю жизнь вместе? Забудьте о начальстве. Скажите мне, что вы решили, и я что-нибудь придумаю.
– А что вы по-честному о ней думаете?
– По-моему, она изумительная. Из всего, что я понял в ней – это ваша жена. Вам обоим здорово повезло.
Глава 53
Весли и Джиль посещают миссис Мур, которая благословляет свою дочь на замужество
Конечно, это была моя девушка. Мы провели неделю в прогулках и разговорах, и все, что я себе позволял, это подержать иногда ее руку в своей. Ни разу я ее не поцеловал и не тронул, потому что был в нее влюблен так, как бывают влюблены друг в друга дети. Она познакомилась с Виктором Тоска и Джо Фоксхолом, и все хорошо понимали, как обстоят дела. Чтобы не усложнять положения, мы решили ничего не сообщать о ней персоналу Мэншна, так что ей приходилось вставать спозаранку, убирать с кушетки свою постель и не показываться, пока не подадут завтрак, а тогда мы все садились за стол, и она завтракала вместе с нами.
Однажды после обеда я поехал с Джиль к ней домой в Глостер, чтобы познакомиться с ее матерью.
Они жили в грязном ветхом домишке на грязной улице, и там было еще пятеро детей, из которых только один парнишка был старше Джиль – брат ее, приехавший в отпуск из армии.
Он был примерно одних лет со мной, немножко похож на сестру, но парень он был угрюмый. Нищета его угнетала.
– Что вам нужно от моей сестры? – спросил он.
– Я хочу на ней жениться.
Скоро из другой комнаты к нам вышла ее мать. Нельзя сказать, чтобы она была некрасива – просто это была бедная, усталая женщина, много пережившая в своей жизни.
– Вы кто будете? – спросила она.
– Меня зовут Весли Джексон.
– А дочка моя вам на что?
– Я приехал, чтобы просить у вас ее руки.
– А содержать ее вы сможете?
– Да, смогу.
Она предложила мне сесть. Мы все присели и поговорили, и она задала мне кучу вопросов о моей семье, и вероисповедании, и о всяких других вещах, о которых хотят знать матери, когда кто-нибудь хочет жениться на их дочери. Казалось, она проявляет больше любопытства ко мне, чем беспокойства о судьбе своей дочери, но она была совсем не плохая женщина, просто бедная и потерявшая надежду на какое-нибудь улучшение в жизни семьи. Все-таки было видно, что она была когда-то красивой женщиной и недурной матерью, но обстоятельства сложились слишком неудачно для нее. Парень, который был в отпуске, постепенно стал держаться куда приветливее, и мать Джиль наконец спросила:
– Когда вы собираетесь жениться?
– Да хоть сейчас.
– Ей еще нет семнадцати.
– Я думаю, вы могли бы написать мне какую-нибудь бумажку.
– Что вы хотите, чтобы я написала?
– Ну хотя бы так? «К сведению всех, кого это касается. Настоящим одобряю брак моей дочери Джиль, рожденной тогда-то и тогда-то, там-то и там-то, с Весли Джексоном, рожденным в Сан-Франциско 25 сентября 1924 года». И ваша подпись.
Она подошла к столу, достала семейную Библию, пачку линованной писчей бумаги, бутылочку чернил и перо. Открыла страницу Библии, где она записывала даты рождения и смерти членов своей семьи, написала нужную бумажку и подала мне.
«К сведению всех, кого это касается. Настоящим одобряю брак моей дочери Джиль, рожденной 11 сентября 1926 года в Глостере, Англия, с Весли Джексоном, рожденном в Сан-Франциско, Америка. Моя девичья фамилия – Скотт, место рождения – Данди. Мой муж Майкл был ирландец, но пресвитерианского вероисповедания. Он был рыбак, погиб в море шесть лет тому назад. Пэг Мур. Глостер, 17 марта 1944 г.».
После этого она протянула руки к своей дочери, и Джиль с плачем бросилась к ней, они расцеловались, мать слегка похныкала и высморкала нос, потом обняла меня, и мы с ней тоже нежно поцеловались. Потом Джиль поцеловала брата, который был в отпуске, и по очереди расцеловалась с двумя младшими сестрами и двумя младшими братьями, и тут мы с ними простились.
На обратном пути к вокзалу я в первый раз обнял свою невесту, и на глазах у меня выступили слезы, оттого что я увидел слезы на глазах у нее. Я поцеловал ее в глаза и в губы и понял, что нашел наконец свою девушку, потому что певец моей песни запел в моем сердце, запел во весь голос «Валенсию». Сердце мое взыграло, и я благодарил Бога за жену, за ее мать, и братьев, и сестер, и за ее отца, погибшего в море: особенно за него благодарил я Бога, за Майкла Мура, которого я не знал, ибо я был полон любви, обнимающей даже мертвых.
