Я не теряясь, шагаю ему на встречу.
— Хеллоу! — Говорю и руку протягиваю ему. Он, улыбаясь, протягивает мне навстречу свою маленькую ладошку, можно сказать, почти ребячью лапку и почти детскую. Здороваемся. Краем глаза вижу, что и генерал Маусэй, и все они, кто так и стоят согбенно, руки воздев, над головами, подглядывают за нашей встречей.
Но шустрячок этот, улыбается и мне сразу же, тем нравится. Он очень подвижный и заглядывает внутрь вертолета. Я его приглашаю подняться и помогаю залезть в грузовую кабину. Он влез, любопытно осматривается, а я тяну его в кабину пилотов. Сам проскакиваю, усаживаюсь на место пилота, а он с неподдельным любопытством разглядывает приборные доски и верхний пульт летчиков. Пока он созерцает, я ему все по–английски. И что за машина и сколько и как. Вижу, что все, о чем я говорю, ему нравится, и он понимает. Переспрашивает, уточняет. Я ему поясняю, что мы для того, что бы и так–то и столько. Потом он уже сам к выходу и я понимаю, какая он важная птица. Так как ему навстречу устремляется в помощь сразу несколько рук из охраны.
Еще несколько секунд постояли рядом. Руки пожимаем, прощаясь, и он, обмеривая меня добрым взглядом, смотрит по–хорошему на меня снизу вверх. А потом так же быстро скрывается за фюзеляжем, а потом юркнул в свой лимузин и укатил. А кто же это был?
Как, Сианук? Вот тебе здрасьте! А я в таком виде, в плавках, и в сандалиях, даже на босую ногу! Но все ко мне тут же, бросаются, окружают и поздравляют. Руку мою трясут, радуются тому, что я им свою руку протягиваю и пожимаю. А они рады еще и по тому, что именно этой рукой я касался, их божества и теперь они могут, прикоснуться как бы к нему. Потому, что моя рука была в его объятиях! Это же надо? Я, оказывается, самому Сиануку пояснения давал и потом по вертолету все показывал, а еще и руку ему пожал!
Я и до этого ходил в авторитетах у них, а тут словно герой. Теперь чуть что, так со мной всякий старается встретиться и мне руку пожать. Уже замучили, просто. Мне же ведь некогда, работать надо! А они все идут и идут и все к ручке моей прикладываются!
Приехали в ангар, а там, возле подраненной Цессны крутится кто–то из европейцев. Потом оказалось, что я ошибся, это был американец, Смит. Представитель компании по ремонту самолетов Цессны в этом Юго — Восточном регионе.
Поздоровались и разошлись по своим делам. Он к Цессне, мы к своему вертолету. И вроде все некогда, работа отвлекает, а нет–нет, да глянешь в окошко, как там дела обстоят у Смита? Потом замечаю, что и он так же в нашу сторону посматривает. А ведь и ему интересно тоже.
Смит ведет себя как истинный американец. Зачем–то притащил в ангар помимо трех больших чемоданов с инструментами еще и зонтик. Вернее сказать притащил–то не он вовсе, а те, кто рядом крутится с ним из камбоджийцев. И нам даже было неприятно видеть, как он уселся в шезлонге, развалился под этим нелепым зонтиком в ангаре и что–то там все поясняет и поясняет рабочим, которые возятся с подломанной стойкой. К слову сказать, он как приехал сразу же стал делать фото и киносъемку поломки. Потом рассказал, что так у них положено и что фирма работу не примет, если не будет по факту отмечено, как было и как стало. Вот так–то! А у нас? Все держится на нас. Мы и механики и электрики по совместительству, и клепальщики, чему страшно Смит удивляется каждый раз, когда видит, как я мотаюсь то с отвертками, а то с молотком и ключами, то с дрелью и клепальными молотками. Потом долго смотрит, как мы возимся с проводами. Ему все это в диковинку и потом признавался, что впервые увидел нас, русских и понял, что мы не просто профи по специальностям, а и универсалы. Чего не может быть в Штатах, так он говорил. У них ведь каждый, только при своем деле. И пояснял потом, что он бы никогда не стал чужой хлеб отбирать, замещая кого–то по специальности.
Потом Смит сам что–то крутил, прилаживал и сверлил. Потом уже всех отстранил и сам выполнял ответственную, монтажную работу. И этим от нас отличался. А мы все сами и ответственную и вообще всякую работу и все сами, да сами.
Смит рассказывал с гордостью о своем контракте на работу. Говорил, что в нем все для него до самых мелочей прописано. И на чем ему надо летать, в отелях, какого класса жить, что даже нельзя есть и пить, а если что, так, где и как лечиться. Особенная статья о его статусе прописана и никаких, говорит, опасных связей. Только женщины могут быть из ….
— А у тебя, как? — Спрашивает хитро щурясь.
— А у меня тоже контракт. — Говорю, хотя по правде, никаких бумаг. Просто вместо контракта — кукиш. Так все на словах. Потому и дурили нас.
— У нас тоже все прописано. И где жить, как летать, что есть, что пить.
— А водка, у вас в контракте тоже прописана? — Смеется. Видно понял все, а может уже знал, что мы как рабы, бесправные и даже никем не прописаны. Все у нас только на словах. Недаром ведь говорят, ну что с них взять, ведь они же русские!
Он мне, чем еще запомнился, этот добряк, Смит. Что не чурался и как–то спокойно и без надрыва общался. Не то, что я испытал через несколько дней после его отъезда.
Каждое утро, как только мы приступали к работе, мимо нашего ангара пробегал какой–то спортсмен. Белый мужчина в кроссовках, спортивных трусах и майке. Никаких дверей, ворот не было, все у нас открыто, и я уже не раз видел, как он, пробегая, смотрел на наш вертолет и запоминал, как мне показалось тогда, чем мы тут занимаемся. Спросил Маусэя, а он говорит, что это французские пилоты с президентского вертолета. Они попеременно работают летчиками, две недели живут и летают, а потом улетают на неделю домой в Париж. А русские летчики их сменяют, но никуда не улетают, так и сидят в гостинице, смены своей очередной дожидаются. Меня это сообщения обрадовало, так как мы уже оставались впятером, и хотелось нового общения. Тем более со своими, да еще летчиками. Попросил Моусея с ними переговорить и договориться о встрече. Но он как–то с прохладцей к моей просьбе отнесся. Я стал настаивать, а он мне ответил, что с ними ему не договориться. Сам сходи и переговори. На том и решили. На другой день, улучшив минутку, пошел вдоль рулежки к ним, в ангар, что был вовсе не рядом с нами, а через несколько сотен метров. Пока шел, вижу, как на эту же рулежку, по которой иду, заворачивает самолет Ан‑24 с камбоджийским экипажем. Я и опомнится, не успел, как они уже рядом оказались. Чуть не задавили, оглушил меня грохотом винтов своих двигателей. При этом я на кабину глянул и увидел мельком, как чье–то любопытное и явно русское лицо мелькнуло за стеклами пилотской кабины.
Подошел к ангару, где стоял вертолет Алуэт французский, а они его как раз выкатили и возились рядом. Я подошел, объяснился, что мол, русский и камбоджийцам помогаем, что тут рядом работаем, и пусть передадут сменщикам русским, что я о них спрашивал, хотел бы с ними встретиться. Те послушали, пообещали передать. Постоял, посмотрел, как они крутились. Развернулся и назад. А тут опять, этот самолет попадается мне навстречу. И шустро так мимо меня с ревом движков катится. Я опять глянул и снова увидел лицо пилота, а тот мне в приветствии рукой помахал. Ну и я ему тоже. Привет, мол.
Этот самолет был явно гражданский. Я по номеру и эмблеме видел, что он Камбоджийской авиакомпании, но экипаж, как я понял, явно подрабатывал, потихонечку перевозил солдат. Вот тех, что в нашем ангаре стояли и ожидали посадки. И пока мы днем обедали, отдыхали, в отъезде были, он подруливал к ангару и забирал солдат. Куда и зачем они летали, я не спрашивал. Понимал, что война идет. Как–то раз приехали и видно, что только погрузка закончилась. Очередная партия военных улетела, а по ангару остались разбросанными, где рожок от автомата, где гильзы, какие–то тряпки, шлепанцы. Не раз мы уже видели, что у многих солдат ноги босые. Говорили, что им все выдали, а они, кто в карты их проиграл, кто пропил. Что с них взять, одним словом солдаты! Мы даже гранатомет обнаружили, что те вояки забыли в ангаре. Вот как они воевали!
Кстати все время через наш ангар их все гоняли и гоняли, этих нелепых и перепуганных солдат. Потом мы узнали, что войска эти направлялись в провинцию Боттамбанг. Там шли бои с полпотовцами за город Пайлин. И они на этом самолете туда этих военных таскали. Просто мы ни разу с ними не пресекались по времени. Но однажды все не так сложилось. Работаем, а тут слышим, что самолет, Ан‑24 к нашему ангару подруливает. Движки орут, гудят, самолет подъехал, дверь с другой стороны. Мы не видели, что он там разгружал, но вокруг говорили, что самолет все время туда–сюда снует, войска перевозит. Туда солдат целых, перепуганных, а обратно раненых. И еще говорили, что тех раненых, так их прямо, как мешки с самолета сбрасывали, потом что он тут же быстро войска загружал и снова в небо взмывал. И так по нескольку раз на день. Туда живых и здоровых, а обратно раненных и никому не нужных.
