Георгий Савицкий - Танковый таран. «Машина пламенем объята…»

Горелов развернул танковую панораму ТП-7, снова обводя взглядом заснеженные окрестности. И почти сразу же засек вспышки орудийных залпов. Гитлеровцы начали стрелять из своих дальнобойных орудий «acht-acht» — «восемь-восемь». Эти 88-миллиметровые пушки ПВО использовались для обороны противотанковой. И с весьма плачевными последствиями для советских бронированных машин. Первым же залпом была подбита «тридцатьчетверка», наступавшая рядом с командирским танком.

Эта машина была оборудована 12-цилиндровым V-образным карбюраторным мотором М-17Ф, работающим на высокооктановом летучем авиабензине. Исход был предрешен… Первый снаряд разбил гусеницу, развернув «тридцатьчетверку» бортом. А второй остроносый посланец смерти прошил даже наклонный бронелист, защищающий борт среднего танка. Машина полыхнула, как спичка. Ревущее пламя выплеснулось из всех люков — экипаж из четырех человек был испепелен буквально за доли секунды. А потом сдетонировали снаряды боеукладки, сорвав башню и разворотив стальные «внутренности» Т-34…

И почти сразу же на атакующие советские танки обрушился настоящий шквал огня! У гитлеровцев был пристрелян буквально каждый куст, каждое дерево, каждый холм или овраг. Секторы обстрела перекрывали друг друга, создавая практически сплошную зону поражения.

Тяжелым боевым машинам нелегко приходилось в глубоком снегу. Две «бэтэшки» застряли в заносах, и их тут же накрыла немецкая противотанковая батарея. На этот раз даже и не «acht-acht», хватило средних противотанковых пушек Pak-40 калибром в полсотни миллиметров. У еще одного танка в самый неподходящий момент «обрезал» капризный карбюраторный двигатель М-17Ф. Под всеуничтожающим огнем немецкой артиллерии «тридцатьчетверка» превратилась в огромный факел…

Маневрировать в глубоком снегу танки не имели никакой возможности.

— Огонь! Всем танкам открыть огонь! — приказал гвардии капитан. Николай развернул башню и ударил из пушки по тому самому пригорку на левом фланге.

Оглушительно грохнула 76-миллиметровая пушка, затвор выплюнул дымящуюся гильзу.

— Снаряд!

— Есть снаряд! — заряжающий уже вбросил очередной «подарок фрицам» и закрыл затвор.

— Огонь!

На гребне сверкнула вспышка и взвился фонтан снега и мерзлой земли. По этой же цели сосредоточили стрельбу и остальные уцелевшие танки. Холм заволокло снежной пылью, в которой время от времени сверкали огненные сполохи.

Можно было представить, что там сейчас творится… Взрывы разнесли позиции противотанковых пушек Pak-40. Разметали искореженные бронещиты, погнутые стволы и лафеты, горящие колеса. Один из осколочно-фугасных снарядов «тридцатьчетверки» ударил в штабель ящиков с боеприпасами. Огненный смерч взвился над позициями немецких противотанкистов, разя всех смертоносными плетьми стальных осколков и ударной волны.

Командирская «тридцатьчетверка» медленно, но уверенно приближалась к немецким окопам. Широкие гусеницы и мощный надежный двигатель помогали преодолевать снежные наносы.

Вокруг вздымались снежные фонтаны и комья мерзлой земли. В танковый прицел, совмещающий в себе функции обзорной панорамы, ничего нельзя было увидеть. Тем более не разглядеть, что творится снаружи через триплекс механика-водителя. Боевые машины шли практически вслепую, сохраняя только общее направление атаки. Николай Горелов выпускал снаряд за снарядом, даже не видя, куда стреляет. Знал только одно — в немцев!

Грохот внутри танка стоял несусветный. Натужно ревел двигатель, оглушительно ухала пушка. Внезапно по броне словно громадной кувалдой ударило. Горелова швырнуло прямо на пушку, а потом он свалился на пол боевого отделения. И это спасло ему жизнь.

Вскарабкавшись обратно к орудию, он увидел бесчувственное тело заряжающего. Из уголка рта текла струйка крови, а широко раскрытые глаза уже ничего не видели. Крупповский бронебойный снаряд попал в борт башни и пробил его. Каким-то чудом не сдетонировала боеукладка. Но на этом чудеса закончились. И очередная бронебойная «болванка» ударила в корпус.

— Командир, гусеницу сбило! Мы горим! — прокричал по танковому переговорному устройству механик-водитель гвардии старшина Стеценко.

— Покинуть машину! Степан Никифорович, уходите вместе со стрелком-радистом!

Двигатель командирской «тридцатьчетверки», В-2-34, работал на дизтопливе, и это давало несколько лишних секунд для спасения экипажа. Дизельное топливо было более стабильным, нежели бензин, и по сравнению с ним воспламенялось труднее. Однако если солярка разгорится, то потушить ее практически невозможно. Так что мешкать было нельзя.

Горелов, уже чувствуя языки пламени на спине, снова упал на металлический рифленый пол боевого отделения, открыл десантный люк и выскользнул наружу. Ужом прополз между гусениц и кубарем скатился в свежую воронку от снаряда, сжимая в руках ППШ, который успел прихватить с собой.

Механик-водитель распахнул свой люк. Одной из многих особенностей конструкции «тридцатьчетверки», за которую этот танк любили в войсках, было то, что даже подбитый танк спасал свой экипаж. Десантный люк в днище, через который выбрался командир, был прикрыт от вражеского огня с боков массивными катками. А люк механика-водителя на наклонной бронеплите Т-34 позволял выбраться вообще без усилий. Для этого нужно было только лишь встать в полный рост — и ты уже по пояс высовываешься из отделения управления боевой машины.

Степан Никифорович Стеценко так и сделал. Да еще и помог стрелку-радисту покинуть горящий танк.

Втроем танкисты рванулись прочь от гибнущей машины, и едва они упали на дно очередной воронки, как за спиной оглушительно громыхнуло, а по спинам прошла волна жара. Это взорвался боекомплект оставленной «тридцатьчетверки»…

— Ну что, славяне, все живы?

— Так точно, товарищ командир. А что с Лешкой-заряжающим?

— Помер Лешка… Если бы меня на пол боевого отделения не сбросило от удара, и я тоже бы отдал богу душу… Выбираться надо, дождемся нашу пехоту — вместе воевать веселее. А назад нам пути нет — команды отходить не было. Рыпнемся — расстреляют, как паникеров и трусов.

Дождались. В воронку скатились двое красноармейцев в белых маскировочных халатах. За собой они волокли станковый пулемет «максим» на салазках.

Второй номер заправил матерчатую ленту из массивного патронного ящика. Пулеметчик приник к оружию, передернув затвор, и установил прицельную планку. Потом взялся за рукоятки и надавил на гашетку. «Максим» отозвался дробной, злой очередью. Бешено замолотил затвор, посыпались на снег горячие дымящиеся гильзы.

— Вот вам, сволочи! Получите, гады! — Пулеметчики так были заняты стрельбой, что заметили трех танкистов только в очередном перерыве между очередями, когда заправляли свежую ленту.

— Эй! А вы кто такие?!

— Дед Пихто… Танкисты — вон наша «тридцатьчетверка» догорает…

— А… «гремя огнем, сверкая блеском стали»!..

— А ты не шибко-то скалься, «царица полей»! — вдруг разозлился Горелов. — Что дальше-то делать?

— Воевать! — Пулеметчик снова взялся за рукоятки управления огнем.

Так и начали воевать вместе. Ползком, от воронки к воронке, прячась за трупами красноармейцев, они продвигались вперед в огненно-снежной круговерти. Танкисты прикрывали огнем пулеметный расчет, а пулеметчики — танкистов. Николай Горелов стрелял из ППШ, гвардии старшина Стеценко вырвал из закоченевших пальцев мертвого красноармейца «трехлинейку» Мосина. То же самое сделал и стрелок-радист.

До передовых немецких окопов оставалось не так уж и много, но пройти этот путь было почти невозможно.

Противотанковая артиллерия гитлеровцев выбила все боевые машины атакующих советских войск, а теперь в дело включились пулеметы. Огненные плети раскаленного свинца стегали по белому покрывалу снега, пятная его красным… От плотного огня почти невозможно было укрыться, и молодецкое «Ур-ра!» очень быстро захлебнулось кровью.

А тут еще ударили минометы. Нет для пехоты страшнее завывания мин — этого пронзительного голоса смерти! И нет от них спасения. Фонтаны снега и земли расшвыривали тела красноармейцев — каленые, иззубренные осколки секли их нещадно. Оторванные конечности, головы летали в воздухе, пропахшем порохом и кровью…

Если это не ад, то что?

При плохо спланированном, поспешном наступлении Калининского, а затем и Западного фронтов советские солдаты столкнулись с теми же самыми трудностями, что и немцы, когда совсем недавно наступали на Москву.

Первым пунктом шел «Генерал Мороз» — солдаты Вермахта были не готовы к таким климатическим условиям. Обморожения, «белая смерть» в снегах преследовали их уже с середины ноября. Но ведь и красноармейцам приходилось наступать сейчас в тех же самых условиях! По колено, а то и по пояс в снегу, когда морозный воздух наждаком разрывает легкие!..