Несмотря на небольшие различия, все три катера походили друг на друга – бронированные корабли длиной двадцать пять метров с минимумом надстроек, приличной для реки скоростью двадцать узлов (около сорока километров в час) и одновременно устойчивые, с малой осадкой.
Как правило, бронекатера не имели официальных наименований и числились под номерами. Но каждый командир и каждый моряк, уважая свой катер, старались дать им имена. Говорят, у любого корабля есть душа, значит, должно быть имя. И пусть в отчетах и ведомостях бронекатера значились под безликими номерами, в жизни они имели собственные имена: «Смелый», «Верный» и «Каспиец», который иногда снисходительно называли «Малыш».
«Смелый» возглавлял группу, которой командовал лейтенант Зайцев, шустрый, порой суетливый, но умевший быстро принять правильное решение.
Степан Георгиевич Зайцев не раз проходил этим путем, но с прежним любопытством рассматривал берега, затоны, часто задирал голову, вглядываясь в голубое, еще по-летнему теплое сентябрьское небо.
Неподалеку от села Ступино, раскинувшегося на высоком обрыве, лоцман, сопровождавший катера, показал деревянный обелиск на склоне берега с прибитым к нему небольшим корабельным якорем:
– Вот тут «двадцать второй» с адмиралом накрылся.
Все знали эту историю. Первого августа здесь проходили два бронекатера. На головном находился командир бригады контр-адмирал Хорохшин. Словно чувствуя опасность, перед перекатом адмирал приказал катерам увеличить дистанцию между ними со ста пятидесяти до трехсот метров и развить полный ход.
Взрыв мины был настолько мощный, что БК-22 просто исчез среди взметнувшегося вала мутной, смешанной с илом и песком воды. Когда волны успокоились и развеялся кислый дух взрывчатки, на поверхности не осталось ничего, что напоминало бы о БК-22.
Начинка мины составляет восемьсот килограммов взрывчатки, а порой и тонну. Этого хватит, чтобы разорвать и уничтожить со всем экипажем куда большее судно – монитор или канонерскую лодку.
Видимо, катер просто разнесло на части, а стремительный перекат унес то немногое, что оставалось на поверхности. Позже здесь работали водолазы, но глубина, большой слой ила и подводное течение сыграли свою роль. Не нашли ни малейшего следа катера и тел адмирала и пятнадцати человек экипажа.
В этой трагедии, не оставившей после себя никаких следов, многие моряки видели что-то загадочное и непонятное. Начиная с июля, когда немцы заминировали низовья Волги от Камышина и почти до Астрахани, суда взрывались часто. Гибли порой десятки человек, но большинству все же удавалось спастись, да и обломки кораблей ясно показывали причину их гибели. А в этом месте словно нечистая сила унесла бронированный катер, да еще с адмиралом и всем экипажем. Может, уцелевших моряков немецкие диверсанты в плен взяли?
Чего удивительного? Разведгруппы на легких бронемашинах и мотоциклах шныряли в здешних местах все лето. Наглели до того, что пара мотоциклистов могла залечь на обрыве, понаблюдать, а затем, не жалея пуль, открыть огонь по приглянувшемуся гражданскому катеру или пароходу.
Вооружение на речных судах стали устанавливать позже, а тогда круто разворачивались к левому берегу и побыстрее уходили, отстреливаясь из немногих карабинов и даже наганов. Тушили под пулями горевшие надстройки и увозили тела убитых и раненых.
Сейчас такой номер не пройдет, и нет фрицам необходимости прятаться по берегам. Фарватер узкий, извилистый, постоянно минируется, а у немецких пилотов имеются подробные карты. Находили не раз в немногих сбитых самолетах – откуда только взяли, сволочи!
Артиллеристы и зенитчики всех трех катеров сидели на своих местах. В любой момент могли появиться «юнкерсы» или «мессершмитты». Костя Ступников, не отрываясь, наблюдал за небом, оба пулемета были наготове, из казенников торчали маслянисто отблескивающие ленты с разноцветными головками крупных пуль: бронебойными, разрывными, зажигательными.
Костя был родом из Камышина. Закончил семилетку и даже один курс техникума. Работал перед войной на заводе. Призвали осенью сорок первого, отучился в Астраханском учебном отряде и месяцев пять нес береговую службу в качестве командира пулеметного расчета.
Затем направили в отряд бронекатеров и после недолгой проверки назначили командиром башенной зенитной установки. Башнер, хоть на орудийных, хоть на пулеметных установках, должность престижная. Если капитан катера собирает совещание, то в числе приглашенных, кроме боцмана, старшего механика, обязательно присутствуют командиры башен.
И боцман Ковальчук, который молодых без дела и на час не оставит, влезает порой на рубку покурить, поболтать о том о сем с Костей Ступниковым. Тяжелые пулеметы ДШК вызывают уважение. На кораблях их мало, в основном устанавливаются «максимы» или «дегтяревы», слабоватые против самолетов. А ДШК своей увесистой пулей на полкилометра прошибает броню с палец толщиной, если под нужным углом попасть.
Волга к середине сентября обмелела еще больше, повсюду желтеют песчаные косы и многочисленные, едва заметные, мели. До Сталинграда полторы сотни километров, по-хорошему, часов пять ходу, но тральщик во главе маленького каравана не торопится. Там ребята опытные, и обязанности в группе у них самые важные – не пропустить донную или якорную мину. Знают, что ошибиться им суждено всего раз. Прозевают – либо сами всем экипажем погибнут, либо один из катеров накроется.
Капитану «Верного» Николаю Прокофьевичу Морозову – тридцать два года, старик по сравнению с большинством экипажа. Успел повоевать, участвовал зимой сорок первого в боях за Керченский полуостров. Был ранен, а после выздоровления переведен в Каспийскую флотилию, в отряд недавно принятых на вооружение бронекатеров – приземистых, быстрых, с необычными для речных кораблей танковыми орудийными башнями.
Учитывая опыт, мичмана Морозова назначили командиром бронекатера. И не ошиблись. В новое дело вник быстро, «Верный» был хорошо подготовлен к боям и показывал на учениях едва не лучшие результаты в отряде. Только недолго длилась подготовка. Война шла уже на Волге.
Непонятно, что происходит в Сталинграде. В сводках сообщается, что идут ожесточенные бои, немецкие войска несут большие потери. Перечисляется количество уничтоженных танков, самолетов, убитых фашистов, которые расшибают лбы о стойкое сопротивление наших отважных бойцов. И обязательно одна-другая героические статьи, в которые верится с трудом.
То отделение бронебойщиков своими непревзойденными ружьями расстреливают и поджигают целую танковую роту, а закончив это дело, берутся за автоматы и прибавляют к горящим танкам еще и пехотную роту. Ну и дают!
Не отстают и другие. То саперы что-то очень ценное взорвут, а разведчики забрасывают гранатами штаб и волокут упирающихся пузатых «языков». Ценные сведения добыли – всем по медали!
Маленький караван принял свой первый бой еще вчера в низовьях, едва покинув стоянку. Разведчик «Фокке-Вульф-189» спустился с высоты, откуда наблюдал за рекой. Наверное, хотел получше рассмотреть пока еще редкие бронекатера: что там русские придумали?
По фрицу открыли огонь все семь пулеметов и две «сорокапятки» с тральщика. Чья-то очередь даже чиркнула по массивному корпусу, высекая искры. Но «рама» лишь встряхнулась, сбросила две бомбы и пошла с ревом набирать высоту, унося от греха подальше три свои тонны и три драгоценные арийские жизни.
– Боевая ничья, – важно подвел итог кривоногий артиллерист носовой башни Вася Дергач, провожая мощную, но довольно тихоходную машину. – Мы стволы закоптили, а фрицы рыбы наглушили. Гля, какой сомина плывет, пуда на два!
– Помирать фашист полетел, – провожая раскрашенную в пятнистый гадючий цвет машину, ухмыльнулся Ковальчук. – Метко стреляем, ничего не скажешь.
– Что ж, у ней броня толще танковой? – наивно удивлялся помощник Ступникова Федя Агеев. – Кто-то ведь попал.
– Снова пальцем в одно место! Знаешь слово «рикошет»? – резвился Вася Дергач. – Да и угодили всего парой-тройкой пуль, а такую броню под прямым углом бить надо. И пушкари с тральщика тоже ушами хлопали. Уж ихним-то снарядом завалить фрица можно было.
Старшина первой статьи Дергач разболтался так потому, что его пушка с малым углом возвышения в бою не участвовала, а то бы он показал.
– Егор Кузьмич, может, сома подцепим? – не унимался бывший танкист. – На жареху всей команде хватит.
– Мину мы скорее подцепим, – буркнул Ковальчук. – До тебя не доходит, что идем строго по курсу?
– Куда уж ясней. Шаг влево, шаг вправо – стреляют без предупреждения. А я сомятину люблю. Жирная, без костей.
– Язык у тебя без костей.
– Ну, люблю поговорить. А что, лучше молчать, как на похоронах?
Потом стало не до сомятины. Мимо проплыл облепленный мазутом труп. Течение колыхало его, и плыл он как-то странно – на спине. Ноги в коленях были подогнуты, руки в локтях вздернуты, а черный рот на мазутном лице был широко раскрыт, словно мертвец чему-то удивлялся.
