Мажиньский взял затвор в руки, быстро и умело его разобрал.
— Теперь, ребята, — сказал он, — будем изучать отдельно каждую часть затвора. Боек… — в этот момент заметил Радвана, заколебался, но продолжал занятия.
Изучение винтовки для ротного «растяпы» Юзефа Шпака было самым трудным. Совсем по-иному выглядело наступление с оружием. Толстяк сержант Малецкий, который до войны и сейчас был старшиной роты, любил приходить на занятия именно во взвод, в котором был Юзеф Шпак. Старшина имел свои привычки, навыки и присказки, известные во всей дивизии.
После наступления взвода он становился обычно перед шеренгой, качаясь на коротковатых своих ногах, и начинал разглагольствовать:
— Я вам говорю, я, сержант Малецкий, который не одному взводу давал взбучку, — никудышное из вас войско. Разве так ползают? Подставляете свои задницы под пули противника! Повторить!
И целый взвод хохотал:
— Подставляем задницы…
Конечно же, хуже всех переползал Шпак. Возможно, с ползанием он как-нибудь справился бы, но была еще строевая подготовка. Взвод упорно тренировался в приобретении четких навыков владения оружием, а Шпак все не успевал выполнять команды «На караул», «К ноге».
— Да не могу я справиться… — нервничал он, и постоянная эта тревога еще более затрудняла приобретение им нужной четкости движений.
В конце концов терпение лопнуло даже у сержанта Камыка. Когда он охрипшим голосом подавал команду «На караул» и посмотрел на взвод, то увидел, что Шпак все еще стоит с винтовкой на плече.
— На пле-чо! К но-ге! — крикнул сержант. — Вольно! — И подошел к неудачнику Шпаку. — Вы не хотите или не можете? — спросил Камык уныло. — Растяпа вы или лентяй?
— Я подучу папашу, — вырвалось у Оконьского.
Камык не ответил, не мог оторвать взгляда от Шпака, стоявшего неподвижно и старавшегося смотреть сержанту в глаза.
— Если разрешите, гражданин сержант, — отозвался Мажиньский, — то я подготовлю рядового Шпака.
— Хорошо, — согласился Камык.
Оконьский недружелюбно, даже с презрением, посмотрел на Мажиньского.
После занятий и в обеденный перерыв Мажиньский старался преобразить крестьянина из-под Новогрудка в солдата. Это было нелегко даже для опытного инструктора. Как будто у Шпака что-то заклинило, затрудняя овладение даже простейшими приемами.
— Но, браток, это совсем не трудно, — терпеливо объяснял Мажиньский. — Попробуй еще раз…
Он показывал в сотый раз выполнение несчастной команды «На караул», медленно, по элементам.
— Почти получается, — подбадривал он солдата, когда Шпак с огромным напряжением повторял движения. — Будет хорошо… — Никогда еще Казимеж Мажиньский не был таким снисходительным и терпеливым.
— Если бы спросили любого из моей деревни, то каждый вам сказал бы, что Шпак умеет все. Даже плотницкие работы мне удавались. А здесь — ничего.
Мажиньский как-то сказал ему:
— Представь, что делаешь все назло Оконьскому.
— Я обязан. Не хочу быть хуже других. — И добавил: — Большое спасибо, пан Мажиньский, за вашу помощь.
— Почему ты говоришь мне «пан»? — спросил Мажиньский.
— Не знаю, — смутился Шпак. — Само вырвалось. Ведь вы… не из крестьян и не из рабочих.
Наконец получилось! Не надо было подтверждения Мажиньского: удавались все приемы! Рядовой Шпак сам не понимал, как это случилось, он исполнял безошибочно «На плечо» и «На караул».
Сразу по-другому солдат начал смотреть на винтовку. Как бы в нем, в Шпаке, и в винтовке произошли изменения. Он сел рядом с Мажиньским, достал затвор. Оказалось, что руки, правда, большие и загрубевшие, были ловкими. Сначала с трудом, а затем умело и быстро Шпак разобрал и собрал затвор.
Счастливый, Шпак встал по стойке «смирно» и доложил:
— Пан поручник, у рядового Шпака все в порядке.
— Хорошо. Вольно, — сказал Мажиньский и только через минуту сориентировался, что принял обращение «пан поручник» без протеста. — Почему говоришь мне «пан поручник»?
— Я так докладываю командиру, — спокойно ответил Шпак.
День для крестьянина из-под Новогрудка был по-настоящему удачный. Вечером пошел к реке, увидел Марысю. Встреча была не случайной, но ведь могла не прийти. Юзеф настолько был уверен в себе, что обнял ее и поцеловал, да она не очень и сопротивлялась, хотя сделал это Шпак неуклюже. Им казалось, что никого рядом нет и никто их не видит, — не заметили стоявшего за деревом Оконьского, который с трудом сдерживал смех.
Первый поцелуй Юзефа Шпака и Марии Беляк, который в будущем мог закончиться счастливым супружеством в деревне Рогачев под Новогрудком, привел к непредвиденным результатам. Оконьскому вдруг пришла идея, которая ему очень понравилась. Когда он вернулся на территорию роты, хорунжий Тужик и сержант Камык как раз заканчивали оформление стенгазеты под названием «Наша рота». Написанные каллиграфическим почерком статьи назывались: «Первые на учениях», «Больше пота — меньше крови», «Вернемся»…
— Не хватает конкретных фактов из жизни роты, — сказал Тужик.
— Есть! — закричал Оконьский. — Сейчас подготовлю вам факт. — И нарисовал довольно удачные карикатуры.
На первом рисунке Шпак, неуклюжий и неловкий, тянется за взводом и теряет винтовку. На втором — он догоняет девушку в мундире. И подпись: «Рядовому Шпаку легче с девушкой, чем с винтовкой».
— Отлично! — обрадовался сержант. — Здорово ты ему влепил!
— Критика и самокритика тоже нужны, — подтвердил солидно хорунжий.
Как раз в этот момент к группе подошел Шпак и следом за ним Мажиньский.
— Газета! — удивился Шпак, доброжелательно настроенный в этот вечер к людям и ко всему окружающему. Он сразу заметил карикатуры.
— Нравится? — спросил Оконьский. — А девушка похожа? Удивительно, что она тебя выбрала.
— Значит, это ты!
Шпака как будто подменили. Всегда доброжелательный и обходительный, он теперь сжал кулаки. Оконьский подумал, что тот ударит его, но Шпак, пока все сообразили, сорвал газету и бросил на землю.
— Не трогай газету! — крикнул Оконьский. — Ты, задрипанный белорус, ты… — Он бросился к Шпаку, но между ними успел встать Мажиньский, применивший прием, которого раньше никто не видел, и… Оконьский оказался на земле, больше удивленный, чем испуганный.
— Это называется «прием дзюдо», — спокойно объяснил Мажиньский.
Забыли, что недалеко стоят сержант Камык и хорунжий Тужик.
Сержант решил больше не ждать и включился в спор.
— Подымите газету, — приказал он, обращаясь к Шпаку, — и повесьте на место. А вы все, втроем…
— Не подниму, — сказал уныло Шпак.
В армии это называется «невыполнение приказа» и расценивается как одно из самых тяжелых преступлений. Даже рядовой Шпак обязан был об этом помнить.
Шпак и Камык стояли друг против друга, не зная, что произойдет через минуту, но что-то должно было случиться, а наблюдающий за этой сценой хорунжий Тужик казался испуганным и растерянным. Он слышал, что, если солдат не подчиняется приказу, можно применить оружие, имел при себе пистолет ТТ, но хорунжий не мог даже подумать об этом.
И опять вступился Мажиньский. Его голос был твердым и уверенным, таким же, как на занятиях, когда он отдавал команды.
— Шпак, — сказал он, — исполняйте оба приказа сержанта. Повесьте газету, а карикатуры, компрометирующие солдата, уберите.
— Я… — начал сержант.
— По вашему приказу, — повторил Мажиньский таким тоном, как будто ничего не случилось, — рядовой Шпак снял газету и сейчас повесит ее на место.
Камык растерялся, но все же порывался протестовать.
— Сержант, он над вами смеется! — крикнул Оконьский.
— Спокойно, — тихо сказал Мажиньский, и Оконьский замолчал, а Шпак исполнил оба приказа.
— Обо всем доложу командиру роты, — сказал Камык.
И действительно, он доложил Радвану в присутствии хорунжего Тужика.
Командир внимательно выслушал рассказ сержанта. Затем обратился к хорунжему:
— Так все было?
— Да, — подтвердил Тужик.
— Не понимаю, — произнес Радван. — Рядовой Шпак не выполнил приказа, а вы на это не реагировали?
— Он потом выполнил, — поспешил пояснить сержант. — Но уничтожить карикатуры ему приказал Мажиньский, а не я…
— Так кто приказывал: вы или Мажиньский?
— Я. — подтвердил Камык.
— Чей же приказ Шпак выполнил?
Сержант молчал.
— Карикатуры были злобные? — спросил Радван.
— Злобные, — подтвердил Тужик, — но рядовой не имеет права срывать газету, а другой рядовой — отдавать приказания.
Радван посмотрел на обоих и усмехнулся.
— Да, конечно, — произнес. — Можете идти.
— Как это? — удивился хорунжий. — А какие будут ваши указания? Прикажете Шпаку явиться к вам?.. А Мажиньскому?..
