Ознакомительная версия.
— Пошел ...! — сорвался учитель истории.
В полном изнеможении он еле поднялся на второй этаж, свалился на диван и, сквозь слипающиеся глаза глядя на Ану, прошептал:
— Не могу, Ана, не могу, на сей раз не по зубам Безингер, — и тут ему показалось: укоряющей, злой искрой блеснули глаза с картины, поразили его сознание так, что он вскочил. — Да, да, какой же он Безингер, ведь он Зембрия Мних, чье завещание датировано 970 годом.
Зацепившись за ступени, он кубарем слетел со второго этажа, больно ушибся, протаранил колено и локоть, и все равно побежал, прихрамывая.
— Щох! — сухим эхом щелкнул замок, но дверь не поддалась, и тогда он всем своим небольшим весом налег; очень медленно, скрипя, все шире обозначился черный проем, оттуда повеяло колдовским мраком тайн тысячелетий, и несмотря на тревожащий гул принудительной вентиляции, здесь царил стойкий застоявшийся дух мертвечины, спекшейся крови, застывшего ужаса. А от луча фонарика стало невыносимо: чудовищные тени пробудились от вековой спячки, изголодавшись, поползли, облизываясь, щелкая клыками, к возмутителю миропорядка.
— Ой! — простонал Малхаз и в ужасе попятился назад; никакая атака, никакой шторм с этим ужасом извечного тухлого мрака в сравнение не шли.
Собрав в кулак весь свой дух, глубоко вдохнув, будто ныряет, до боли сжав зубы, он сделал эти два шага вперед, знал наверняка, справа должен быть выключатель. Все озарилось, и тем не менее тяжело, давяще, несносно. Он осмотрелся. Тайник во всю ширину дома. Всюду висят на шарнирах, прислонены к стене и даже лежат штабелями разногабаритные холсты — картины. Одни в рамках, другие без, на некоторых четко все сохранилось, на многих уже отпала краска, выцвела, потрескалась, облупилась. В одном углу несколько статуй, какой-то древний металлический, деревянный и даже глиняный инвентарь; и хотя Малхаз не разбирается, но одна статуя женщины выше него точно из чистого золота, вся блестит!
В другом углу пожелтевшие фолианты, какие-то древние карты, рисунки, чертежи и вроде запыленный хлам.
В дальней стороне — из тронутого временем толстого металла увесистый, массивный шкаф-ящик, на нем висячий, тяжелый, тоже очень старый замок с какой-то меткой не то герба, не то символики. Тут же столик, тоже наверняка из золота с резной костью и эмалью по бокам, к нему приставлен угловатый стул из того же материала, явно вышедший из рук того же мастера, только сиденье из кожи все потрескалось, разошлось. И что Малхаз видит? На столике початая бутылка коньяка, что любит пить Безингер, в пепельнице две потушенные сигары, и все это совсем свежо, даже коньячок в рюмке уже выпарился, да на донышке еще слизкой капелькой застыл, к ногтю словно пластилин прилип, а знакомый аромат сохранил. «Он был здесь, и, скорее всего, на днях, при мне точно. Гад! Вот тебе — едины во всем! ... Здесь должен быть еще выход!»
На противоположной стене большая старая картина с изумительным пейзажем; под ней характерный полукруг на цементе; картина на шарнирах, легко поддалась толчку, и... (неужели так просто?) в двери огромный, изъеденный ржавчиной ключ; как на первом, скрипя, сделал три оборота, и дверь, давно просевшая на петлях, с натужным приподниманием, цепляясь о пол, визжа, отворилась, и снова мрак, вонь застоялой сырости, плесени, дохлых крыс.
Вооружившись фонарем, Шамсадов медленно, озираясь, постоянно счищая с лица и рук едкие, невидимые паутины, с замирающим сердцем, задыхаясь от нехватки кислорода, очень долго шел, склонясь, по невысокому, узкому, ровно для одного плотного человека, тщательно оштукатуренному проходу. Неожиданно ход стал неровным, с поворотами, и вдруг развилка. Один проход ухожен — явно продолжение, а ответвление не забетонировано, голая, липкая, очень холодная, мерзкая глина, и этот проход сделан сравнительно недавно, хотя опорные металлические балки уже прилично изъедены коррозией.
Малхаз пошел по ухоженному проходу, и вскоре новая неожиданность — просторное углубление, типа отстойника, и согнутые штыри в стене — лесенка, со следами свежей цементной пыли прохода. Выключив фонарик, он полез к манящей щели дневного света. Долго прислушивался — тишина, хотел толкнуть, но в последний момент сдержался: он учуял уже знакомый нисходящий изыск салонного истеблишмента. «Это магазин-выставка антиквариата Давид и Рубальский, — догадался Малхаз. — Сюда нельзя; все под камерами, идет запись, и тщательная охрана с сигнализацией». Этим ходом можно воспользоваться только в положении безвыходного отчаяния.
Он тронулся обратно и свернул в другой, неухоженный проход. Здесь совсем не то: липкая земля, между балками и стеной он еле протискивается. Видимо, этот проход сделан как запасной или в иных целях, однако вряд ли им после строительства кто-либо пользовался, может, он первый. Вдруг все задрожало, нарастающий подземный гул заставил сжаться и до того подавленное сердце. Как и возник, так же плавно гул исчез и буквально через минуту повторился. «Неужели подземное метро?» — удивился Малхаз, спешно тронулся дальше.
Вскоре стало светлей, веселей, обозначились свет и запах съеденных тормозов и людского пота. Проход упирался в армированный воздухозаборник метро. Ровно по диаметру прохода арматура была спилена и для маскировки просто висела на петельках. После мрака лабиринта здесь казалось чересчур ясно, хотя и был полумрак.
Шамсадов долго все осматривал, даже с наглостью, несколько раз бегал по туннелю лучом фонарика. Однако обследовать далее не стал: очень устал, батарейки садились, и главное, боялся за тыл, вдруг была сигнализация и уже все всполошилось, а там Ана осталась.
Ровно в час ночи он добрался до дома — все было по-прежнему, как разворотил Малхаз. Он буквально валился с ног, однако не поленился, открыл все краники, сам стал купаться и чистить одежду — китаец здесь, рядом, раз засекает даже водомер, пусть думает, что я ожил.
Будильник на мобильном телефоне поставил на шесть утра, да проснулся раньше. Следовало действовать, не мешкая, он еще накануне не вернулся бы обратно, если бы предусмотрительно взял с собой Ану. В раме картину унести невозможно, да и не его эта рама — не нужно ему это воровство. Взяв в кабинете Безингера скальпель, он только притронулся к картине — словно током его стукнуло: кажется ему, что недовольна Ана, очень встревожена.
— Что? Уходим, бежим! Чем ты недовольна?.. А может...
Он стремительно ринулся в хранилище, и сразу к древнему шкафу. Вряд ли ключ от такого массивного замка Безингер носит с собой. И точно, под носом; веками сюда никто не проникал, и бдительность притупилась, а скорей всего снаружи такая охрана, даже телефон глушит, что здесь нечего беспокоиться.
Туговато открыл замок, настежь раскрыл двери, а полки почти пусты, только на одной с кулак Малхаза неограненный минерал — «Алмаз!», и еще изумительная шкатулка из пожелтевшей, местами с трещинками, гравированной слоновой кости, отделанная с краев золотом, сверху вместо ручки искусно обрамленный внушительный рубин, а кругом цветастая россыпь из бриллиантов, агата и сапфира.
Малхаз очень осторожно приподнял увесистую крышку — внутри в трубочку завернутая вещь. Он развернул — старая, уже покарябанная местами, иссохшая и отвердевшая с концов дубленая кожа, глянул мельком — на ней выжжен текст на латыни, рядом схема, а все внимание к концу, на большее нет ни времени, ни терпения нет, все точно: только не «ф», которое чеченцы обычно не употребляют, а «п» — «Паранз-Кхелли, 970, Зембрия Мних».
«Ана и я не зря сюда попали, эта схема должна быть в комплекте», — подумал Малхаз, осторожно свернул в трубочку древнюю кожу, по-хозяйски сунул во внутренней карман.
Побежал наверх, несмотря на кажущееся недовольство Аны, приступил к отделению холста от дорогой рамы. Оказалось, не так просто, это не его дуб и оконные гвозди; делалось на совесть, на века, как для себя, уже умеючи, и простым скальпелем не справишься. На эту нудную мороку ушло много времени. В три оборота обвязал Малхаз вокруг себя холст с Аной, вроде все свое забрал, тронулся к тайному выходу; что-то холст ему мешает, а в конце прохода идти придется и на четвереньках, и ползком ползти придется. Стал поправлять ношу на теле, машинально, напоследок огляделся — замер. Здесь все шедевры, но как он это не заметил, видимо шкаф с картой приоритетом его внимания был, а сейчас — сбоку потускневшее от времени полотно, но какой гений такое сотворил, или, скорее всего, натура была такая вдохновляющая! Во весь рост стояла грациозная, величественная, как королева, красавица Ана — в молодости!
— Без тебя не уйду! — часто дыша, прошептал Малхаз, схватил картину, побежал наверх.
На сей раз хлопот было гораздо больше: холст был трухлявым, и чувствуется, что была реставрация, да краска местами все равно шелушится, с основой не держится, ткань со временем «устала». Такой холст вокруг тела не обмотаешь, да и слишком широк он, к тому же больно толстым станешь. Вспомнил, что в кабинете Безингера что-то наподобие тубуса: видел футляр от телескопа. Прямо как под заказ; и сверток он туда же положил; хоть и твердят — «все яйца в одну корзину не кладут», да здесь случай особый, отныне они неразлучно должны быть вместе.
Ознакомительная версия.
