Хмара замолчал, взял из пачки новую папиросу. Кремнев вытер о рукав гимнастерки мокрые пальцы, скупо усмехнулся и вдруг спросил:
— Леонид Петрович, все это хорошо, но вы намеревались что-то сказать...
— Правда, — засмеялся Хмара, — раскрываю карты, так как дипломат из меня плохой. — Он обнял за плечи Кремнева. — Садись ближе.
Кремнев присел на нары, в упор посмотрел в глаза Хмаре:
— Слушаю.
— Еще просьба к тебе... не приказ, а просьба, — подчеркнул Леонид Петрович, — чтобы ты и дальше оставался в тылу врага.
— Просьба? — удивился Кремнев. — Чья просьба?
— Штаба партизанского движения.
— Не понимаю! — Кремнев с удивлением и недоверием смотрел на Хмару. — Насколько мне известно, мы подчиняемся...
— Видишь, Кремнев, — улыбнулся Хмара, — ты действовал в этих краях не очень «осторожно», — слава и о тебе и о твоей группе разнеслась по всем белорусским пущам. Вот группа партизанских командиров и обратилась в соответствующие инстанции с просьбой, чтобы передали тебя и твоих молодцов в один из крупных партизанских штабов, ибо ты, как утверждают они, неплохо здесь акклиматизировался и сможешь принести немало пользы и партизанам, и Центру.
То, что услышал Кремнев, было настолько неожиданным для него, что он растерялся. Как же так? Он — военный разведчик, у него есть дивизия, наконец — есть рота, которой он командовал почти с первых дней войны и в которой его, безусловно, ждут. А теперь? Все бросить и стать партизаном? Неужели это важнее?
— Повторяю: это не приказ. Ты можешь не согласиться и вернуться в свою дивизию, получить награды, которые ты честно заслужил, — пояснил Хмара.
— Леонид Петрович! — поморщился Кремнев, — не то ты говоришь! Просто... просто надоело мне прятаться на этих вот островках, сидеть в землянках! Ты вот был под Сталинградом, был в Ржеве, ты видел великие битвы и сам принимал в них участие. А я?
Хмара некоторое время пристально смотрел на Кремнева, потом холодно спросил:
— Слушай, Кремнев, ты это серьезно или придуриваешься?
— А чего мне придуриваться? — обиделся Кремнев. — В то самое время, когда миллионы солдат подымались под Сталинградом в контратаки, мы, — я говорю про себя, — околачивались где-то на заднем плане, сидели, как барсуки, зарывшись в норы!..
— Глупости! — резко оборвал Кремнева Хмара. — Этот «задний план» и есть самый передний! Здесь, во вражеских тылах, на таких вот островках, в тиши лесов, в потайных землянках и назревала гроза, которая сегодня гремит над головами фашистов!..
Кремнев досадливо махнул рукой и отвернулся. Какое-то время в землянке царила тишина. Выло слышно, как шипит вода, стекая с верхних кирпичей на железные бока горячо натопленной печки.
— Сапоги мои не сгорят? — посмотрев па печь, забеспокоился Хмара.
— Не сгорят... — Кремнев поднял голову, грустно улыбнулся.
— Не скажешь, кто мне удружил эту... «просьбу»?
— Я. И Дубровнч. И еще два комбрига. Возможно, что ты их и не знаешь.
— Не понимаю! Ну, Дубрович — дело иное. А ты? Почему тебе захотелось оставить меня в этом болоте?
— А потому, дорогой капитан, что я и сам тут остаюсь. И надеялся, что вдвоем нам будет... веселей.
— Подожди... Ты что, тоже в партизаны?
— Представь себе, что да. И не по просьбе, а по приказу.
— Ну, брат, это уже интересно! — ожил Кремнев. — И что же тут будешь делать?
— Мне приказано объединить все три местные партизанские бригады и стать во главе нового соединения. Начальником штаба соединения, — конечно, если согласишься, — подчеркнул Хмара, — назначен ты.
— Ф-фью! — присвистнул по-мальчишески Кремнев. Он недоуменно смотрел в глаза Хмаре и наконец, поняв, что тот не шутит, смутился.
— Признаться, все это... как снежный ком на голову! — пробормотал он, торопливо закуривая папиросу. — Из армии — в партизаны, из командира роты — в начштаба целого соединения. Так и в генералы скоро выйти можно...
— Ты не крути, а говори прямо: согласен или нет?
— Я что, я — солдат.
— Слышу голос солдата! — похлопав капитана по плечу, засмеялся Хмара. — А насчет болот... То сидеть в них и я не собираюсь. Да и немцы не дадут. Есть сигнал, что они готовят карательную экспедицию.
— Сигнал такой есть, — подтвердил Кремнев.
— А потому нам и нужно как можно быстрее объединить в один кулак все силы. Мы должны не только спастись от разгрома...
Хмара умолк, закрыл глаза. Он молчал долго, и Кремнев уже решил, что его командир заснул. Он послюнявил пальцы и протянул руку к коптилке, чтобы ее потушить, но в этот момент Хмара усмехнулся и тихо спросил:
— Что же ты не поинтересуешься, как здоровье Ольховской, Галькевича, Мюллера, Тани Филипович?
Кремнев вздрогнул, опустил руку.
— Не волнуйся, — продолжал Хмара. — Все живы и здоровы, все вышли из госпиталя. Таню мы отправили в учительский институт. Ей, бедняге, ампутировали левую руку. Галькевич вернулся в дивизию, принял твою роту. Мюллер через день-два будет тут. Его по делам задержали в Центре, а то бы прилетели вместе…
— А Валя... Где Валя? — не сдержавшись, перебил Кремнев.
— Работает в штабе партизанского движения. И тебе шлет вот такой привет! — Хмара поднял к потолку свою худую, белую руку.
— Помолчали.
— Пойду, проверю посты. — Кремнев накинул на плечи полушубок — Валин подарок — и вышел из землянки. На «линейке» остановился. Прямо перед ним, в косматых лапах елей, весело блестел серп месяца, а вокруг было так тихо и так хорошо, что Кремнев невольно улыбнулся и, расстегнув полушубок, медленно побрел по хрустящему снегу...
С легкой руки Язепа Дубинца имение пана Ползуновнча-Вальковского сгорело дотла, а вместе с ним сгорела вся документация комендатуры. Не удалось спасти и незадачливого генерала фон Штауфена. Терпение обер-фюрера лопнуло: с бургомистром надо кончать! Да и в самом деле, почему он, Отто фон Зейдлиц, не сделал этого раньше? Разве мало было поводов? Притащил в канцелярию партизанку да еще и влюбился в нее. А приказы? Разве этот Квазимода выполнил хоть бы один его приказ? Списки коммунистов, комсомольцев и других советских служащих куда-то исчезли раньше, чем он, обер-фюрер, успел с ними познакомиться и принять соответствующие меры. Куда-то исчезли и оба автора этого списка, Андрейчик и Герасим. А вот партизанский разведчик, Микола Скакун, и сегодня орудует безнаказанно! Да что Скакун? Даже повар, этот тихоня медведь, которого опять-таки взяли в гарнизон по рекомендации горбуна, взбунтовался и сбежал! А кто может поручиться, что и он не был партизанским или военным разведчиком? Так сколько же можно терпеть и прощать?!
И качаться бы пану Вальковскому на виселице в парке райцентра, если бы... если бы в Берлине то же самое не подумали про самого господина коменданта, обер-фюрера Отто фон Зейдлица. У него под носом взрывают мосты, уничтожают генералов, наконец — поджигают его же собственную комендатуру! Так не из-за таких ли вот зейдлицев и терпят они один провал за другим? — задумались там и вызвали обер-фюрера в Берлин, чтобы после недолгого следствия отправить его самого на Восточный фронт.
А в небольшой белорусский городок, куда теперь переместилась комендатура СД, приехал новый шеф, оберштурмбанфюрер Шварценберг, человек уже немолодой и с виду — простоватый.
Новый шеф, кажется, ничего не знал о том, что происходило в районе накануне его приезда. В сопровождении молодого и такого же простоватого с виду адъютанта он долго ездил по деревням и местечкам, посетил все, даже самые отдаленные гарнизоны, запросто бражничал с тамошними полицейскими чинами, закусывал из общей тарелки салом, а потом, вернувшись в комендатуру, на несколько дней заперся в кабинете, не желая ни с кем разговаривать. И многие из его новых подчиненных решили: дурак. И добавляли: оно и лучше.
Да, как видно, поспешили с выводами...
Внезапно новый шеф пригласил к себе бургомистра. Долго тряс ему руку, справлялся о здоровье, угощал кофе, хвалил местные ландшафты и дисциплинированность полицейских, и уже, когда настало время прощаться, вдруг спросил:
— Господин бургомистр, вы случайно не знаете, где теперь ваша красавица? Ее, кажется, Валентиной звали?
Горбун мгновенно ощутил сильнейшую резь в животе, скривился и сжал колени.
— Умная девушка! — с уважением и даже восхищением воскликнул эсэсовец, сделав вид, что не заметил, как изменилось эпилептическое лицо горбуна. — Столько времени работала в нашей комендатуре, причинила нам столько вреда и никто не смог ее выявить! Говорят, что теперь она в Москве, учит советских разведчиц? Не слышали? Ну, это просто так, как у вас говорят, — к слову пришлось... Кстати сказать, — снова спохватился комендант, — вы когда сможете восстановить списки, которые случайно исчезли из ящика вашего письменного стола?
— Я... Мы... Через неделю, господин комендант! — как только мог, вытянулся горбун.
— Буду весьма признателен. Ну, а как насчет Скакуна?
