– Куда лезешь, – процедил Дерябин, посылая в патронник новый патрон. – Куда ты прешь, сволочь… В войну играешь? Ну, давай, давай, вылазь.
Снова движение, теперь уже с другой стороны, у капота.
Выстрел.
Дерябин вдруг вспомнил – а ведь у машины есть бензобак. Для этого достаточно попасть в карбюратор, и связанный с ним топливный резервуар рванет, вместе с ним – вся машина. Сколько бы людей за ней ни пряталось, один или двое, придется выбегать на открытое пространство.
Николай устроился поудобнее, чуть сменив позицию. Даже потрепал винтовку по ложу.
Теперь все решится даже быстрее, чем он полагал.
И тут же услыхал, как его называют по фамилии.
– Дерябин! Слышь, Дерябин?
Дробот.
Какого черта ему надо!
Сдаваться хочет? Вот смеху-то будет…
Когда машина встала, а окровавленный Родимцев сполз по сидению вниз, Дробот слегка опешил.
Но, быстро оценив ситуацию, распластался на сидении, накрыв собой раненого капитана, затем дотянулся до ручки, открыл дверцу, выбросил наружу автомат. После, проворчав: «Извини, Ильич!», перебрался через него к выходу, выбрался из кабины, подхватив обмякшее тело Родимцева, выволок его наружу.
Устроив капитана у заднего колеса, прислонив спиной к баллону, Роман, взяв автомат, осторожно попытался выглянуть из-за кузова. Прицельно выпущенная пуля заставила его отпрянуть, и совершенно не к месту вспомнилось – а ведь эта сволочь до войны была «Ворошиловским стрелком», Дробот как-то слыхал об этом краем уха. Ничего особенного, многие сдавали этот стрелковый норматив. Но сейчас Роман отчетливо понял: значки давали заслуженно. А он в свое время не слишком этому верил, особо не стремясь получить навыки меткой стрельбы.
Переступив через лежащего Родимцева, он попробовал высунуться с другой стороны. Пуля Дерябина отогнала его и оттуда. Прижавшись спиной к кабине и держа автомат в опущенной вдоль тела руке, Дробот лихорадочно думал, как долго это может продолжаться и чем, в конце концов, закончиться. Всю жизнь Дерябин не сможет вот так прятаться за перевернутым мотоциклом, не давая ему высунуться. Но и он сам не хотел стоять тут чуть не до Страшного суда, боясь показаться противнику, который, надеясь, что напугал Рому, немного обождет, да и двинет рысью к лесу.
Родимцев застонал.
Взглянув на него, Дробот увидел – капитан открыл глаза и смотрит прямо перед собой.
Потом веки вновь опустились.
– Дерябин! – повторился крик. – Слышишь меня?
Голос доносился со стороны капота, и Николай переместил ствол в том направлении.
– Слышу! – выкрикнул в ответ. – Страшно стало?
– Поговорим?
– О чем?
– Ты узнал меня, правда?
– Ты мне сниться будешь, Дробот!
– Так поговорим?
– Я тебя слушаю!
– Так и будем орать?
– Выходи! Давно не виделись!
– Ну да, нашел дурака!
– Страшно?
– Стреляешь метко!
– Заметил? То-то! Валяй, только покороче!
Со стороны капота вновь обозначилось движение, и Дерябин пальнул туда, словно показывая, кто здесь все еще главный.
– Не стреляй! – донеслось из-за машины.
– А ты не лезь, куда не надо! Говори так, чего хотел! Времени мало!
Повисла короткая пауза.
– Тут ты прав, времени нет совсем! – откликнулся Дробот. – Мы одни сейчас. Родимцев готов. Ты его достал, старлей! Или ты уже не старлей?
– Какое твое собачье дело? – Теперь паузу выдержал Николай. – Так что, командир твой спекся, говоришь?
– Совсем. Он меня расстрелять хотел.
– За что?
– А ты – за что?
Дерябин не сдержал короткого смешка.
– Слышь, Дробот, у тебя судьба такая! Тебя все кругом хотят расстрелять!
– Ты сам видел, я под арестом сидел.
– Ну, видел. Что с того? Не тяни резину, чего надо?
– Мы хоть как повязаны теперь, Дерябин! Мне обратно нельзя, при любом раскладе. Тебе – тем более, для тебя даже раскладов при таких делах не придумали! Скажешь, не так?
Он прав. Дерябин, лежа в укрытии за мотоциклом, вынужден был это признать.
– Не молчи, старлей! Прав я или нет?
– Ты как герр Дитрих прямо…
– Как кто?
– А, тебе не надо… Все сказал?
– Кончай воевать, Дерябин! Мы в одном корыте с тобой, сам же понял. Я выйду, уйдем вместе.
– Куда?
– Хоть в лес. Ты ведь куда-то собирался?
Странно – до этого момента Николай Дерябин понятия не имел, что с ним будет дальше и куда податься.
– Говори! – выкрикнул он, так и не придумав ответа.
– Можем через фронт. Обратно к немцам. Вместе придем, ты за меня поручишься.
– За меня бы кто слово замолвил, – буркнул Дерябин.
– Чего молчишь? – торопил голос из-за грузовика.
– Можем через фронт, – проговорил, наконец, Николай. – А как еще можем?
– Поблукаем и сдадимся нашим. Если я один приду, меня шлепнут. Ты офицер НКВД, тебе скорее поверят. А ты опять за меня подпишешься. Кто о тебе знает? Только я, а мне нет смысла тебя сдавать! Меня ведь самого… Ну, ты же сам знаешь!
В его словах читался здравый смысл. К немцам Дерябину возвращаться не хотелось. Только обратно к тем, кого Дробот называл своими, ему хотелось еще меньше. Это таило в себе намного больше рисков, чем вероятное возвращение в школу диверсантов.
Но сам разговор с Дроботом подсказал Николаю простой и очевидный выход.
– Слышь, боец!
– Да!
– А ведь это мысль! Выходи, потолкуем! Отсюда сперва надо убраться! Будем далеко – обсудим! Ты как, не бздишь?
– Я выйду. Стрелять не будешь?
– Зачем! Мы же решили! Только слышь, Дробот!
– Да!
– Оружие выбрось сначала. Чтобы я видел! И руки вгору потом! Годится?
Опять короткая пауза.
– Сойдет. Гляди!
Из-за автомобильного капота вылетел и упал на землю ППШ.
– Все, что ли? Больше нету ничего?
– Откуда?
– Лады. Теперь пошел ко мне. Медленно. – А ведь дурак, признал Дерябин. Сам под пулю идет. – Руки держи над головой, чтобы я видел.
Оставлять его в живых Николай не собирался при любых раскладах. Как бы он ни решил действовать дальше, куда бы ни придумал податься, Дробота проще застрелить сейчас.
– Не стреляй! – в который раз выкрикнул Роман.
– Давай, выходи, боец! Не боись!
Дробот медленно показался из-за грузовика.
Руки подняты вверх. Для убедительности он скинул ватник, чтобы показать – оружия у него нет.
Двигался он как-то странно: не прямо на Дерябина, а забирая влево. Заставляя Николая при этом менять позицию – из занятого им положения целиться вдруг стало неудобно.
– Куда пошел?
– Сам же сказал – выходи. Я выхожу.
Дробот шагал уверенно. Дерябин даже на долю секунды пожалел о своем решении убить его – слишком легко тот попался в ловушку, дверцы которой сам же старательно открыл.
– Ты где там?
Как же надоел, будто всю жизнь тебя знаю…
– Тут я, боец!
Дерябин поднялся, встал во весь рост. Винтовку не опустил. Крепче прижал приклад к плечу.
Дуло смотрело прямо на Дробота, стоявшего, как хорошая грудная мишень, с поднятыми руками.
– Здесь я! – повторил Дерябин.
Палец плавно надавил на спуск.
Выстрел.
События в поселке развернулись стремительно – и так же быстро завершились.
Начав движение двумя разными группами, диверсанты по ходу развернули строй, охватив центральную часть Хомутовки полукольцом. Девять тренированных бойцов могли при умелой расстановке сил и главное – используя эффект неожиданности, контролировать территорию, стремительно локализовав любую попытку сопротивления и уравняв силы.
Когда позади, со стороны комендатуры, прозвучал первый выстрел, Степан Кондаков решил – это обещанный сигнал. Правда, они еще не добрались до складов, но раз началось – стало быть, так надо, тянуть больше нельзя. Отрезая самому себе возможность потянуть время и поразмыслить еще немного, Кондаков выстрелил первым, останавливая автоматной очередью первого же увиденного им партизана, выскочившего на звуки пальбы из ближайшей калитки. Следуя его примеру, остальные диверсанты тоже открыли огонь, и эффект внезапности сработал в полной мере: вооруженные мужчины, появившиеся на улице, не сразу сообразили, почему в них стреляют другие мужчины в форме красноармейцев.
Так удалось выиграть несколько минут, но бойцы, находившиеся в поселке, опомнились и верно оценили происходящее, быстрее, чем предполагал Кондаков и остальные. А оценив, пустили в ход гранаты.
Важную роль сыграло то обстоятельство, что двум бойцам из отряда «Смерть врагу!» удалось подобраться к диверсантам с тыла. Когда началась перестрелка и появились первые жертвы, эти двое сидели в одной из хат чуть поодаль главной улицы, на которой разгорелось главное сражение. Их просто расквартировали в этой хате, и мужики помогали по хозяйству. Прежде чем они что-то поняли, диверсанты стремительно продвинулись вперед, и партизаны, появившись на поле боя, увидели, как бойцы в красноармейской форме стреляют в их товарищей. Партизанский опыт всплыл тут же: за время войны во вражеском тылу обоим приходилось видеть ряженых и даже иметь с ними дело.
