С наступлением темноты группа на двух подводах, захватив снаряды и мину, выехала в условленное место. Там уже ожидали Гриша и Коля.
— А в эту ночь капсюль не подведет? — спросил Гриша.
— Взорвется, обязательно взорвется, — сказал Ларионов.
— Хорошо знаете дорогу в этом направлении? — спросил братьев Константин.
— Не совсем, но здесь в деревне живет дядя Петр, он-то знает.
— А он поведет?
Коля утвердительно кивнул и скрылся в темноте. Скоро он возвратился с прихрамывающим пожилым усатым мужчиной.
— Как говорится, подарок на железную дорогу, — улыбнулся усач. — Пошли.
Возле лошадей опять осталась Валентина.
Приведя подрывников к речке Плиса, проводник остановился.
— Теперь и без меня дойдете, — сказал он.
Сермяжко поблагодарил дядю Петра, и партизаны начали осторожно спускаться с горки. Михайловский шел последним. Он нес тяжелый снаряд. Впереди шагал Андрей. Вдруг у него под ногами затрещал лед. Андрей отскочил в сторону, предупредил об опасности Михайловского. Тот взял правее и провалился по пояс. Руками действовать он не мог: нес снаряд, звать на помощь товарищей было опасно: могли услышать немцы. Оглянувшись, Сермяжко не увидел Михайловского и послал Дудкина выяснить, в чем дело. Только с помощью Дудкина Михайловский смог выбраться из проруби. Несмотря на уговоры Дудкина, он не вернулся к подводам, а пошел вместе с группой.
— Не замерзнешь? — спросил Сермяжко.
— Выдержу, — преодолевая дрожь, ответил Михайловский.
Около самой насыпи подрывники залегли. Сильный мороз давал себя знать, а шевелиться было нельзя. При лунном свете отчетливо вырисовывались на полотне фигуры охранников. Подрывники затаили дыхание. Белые маскхалаты надежно скрывали их.
— Эх, резануть бы из автомата, ни один не уцелеет, — прошептал Дудкин.
Постепенно удаляясь, немцы скрылись. Сермяжко расставил фланговые прикрытия. Мину должны были ставить Дмитриев, Красовский и Дудкин. У шнура лежал Ларионов.
Михайловский оледенел, по оставить товарищей и уйти к подводам не согласился. Он хотел увидеть, как взлетят на воздух ненавистные фашисты. Мороз пересилил его. Михайловский стал замерзать, и Сермяжко отправил его в сопровождении Афиногентова к подводам.
Отойдя с полкилометра, Михайловский и Афиногентов услышали пыхтение приближавшегося паровоза.
— Давай посмотрим, как полетят фашистские вагоны, — обратился Афиногентов к Михайловскому.
Они присели и стали ждать. Показался эшелон, сквозь зашторенные окна кое-где пробивался свет.
— С гитлеровцами, — прошептал Михайловский.
Под ногами партизан дрогнула земля.
— Отличная работа, — смотря, как лезут друг на друга вагоны, сказал Афиногентов.
— Теперь мне теплее стало, — стуча зубами, с усилием проговорил Михайловский.
Партизаны возвратились к повозкам.
— Вот это улов! — пошутил Дудкин.
Уже садясь в сани, Сермяжко сказал:
— Отдохнем дня три, ребята, потом снова закинем такую же удочку.
Дядя Петр восхищался:
— Ну и дали, аж под ногами снег поднялся, а пламя так выше ста метров поднялось.
— Спасибо тебе, отец, иди теперь домой спать, — поблагодарил Сермяжко.
— Если дороги опять не будете знать, позовите меня, — сказал дядя Петр и заковылял в темноту.
— Когда вас теперь ждать? — спросил Коля.
— Вы оба утром наведайтесь на станцию Жодино, походите по деревням, узнайте, что делают оккупанты и что говорят про взрыв, а ночью пусть один из вас придет на опушку леса у Замостья. Там встретите Валентину… Ясно? — сказал Константин.
— Ясно!
Подрывники вернулись в деревню Замостье. Отдыхали, Михайловский пил малиновый чай. Вечером, переодевшись в крестьянскую одежду, Валентина вышла в условленное место. Там ее уже ждал Коля. Он сообщил ей, что на станцию Жодино прибыл батальон эсэсовцев.
Выслушав жену, Сермяжко твердо сказал:
— Батальон эсэсовцев — угроза серьезная. Ничего, не испугаемся. Еще пару дней отдохнем и опять на железную дорогу, заряды обратно в лагерь не понесем.
Еще два вечера Валентина выходила в лес, и оба раза братья Сермяжко сообщали, что охрана значительно усилена.
— Все равно пойдем, — упрямо твердил Константин.
Вечером подрывники снова отправились на железную дорогу. На этот раз они пошли левее станции Жодино, кустами подползли к самому полотну. Афиногентов и Ларионов уже хотели идти с миной на рельсы, но невдалеке послышался разговор немцев, и они увидели, как гитлеровцы в длинных тулупах залегли в снег.
— Засада, — прошептал Ларионов.
Партизаны отползли назад.
— Засада не помешает поставить мину, лишь отрежет путь к отходу, — прошептал Сермяжко, и они кустами поползли вдоль железнодорожного полотна.
— Здесь положим, — остановился Константин.
Афиногентов, как тень, бесшумно приблизился к рельсам и быстро заложил мину.
Через полчаса — снова взрыв, снова пламя бушевало над разбитыми вагонами.
В стороне затрещали пулеметы и автоматы гитлеровцев, но подрывники благополучно отошли в Замостье.
— Теперь домой, — сказал Сермяжко.
По пути в районе Белая Лужа Сермяжко заглянул в тайник Каледы. Дядя Вася писал, что в районе началась карательная экспедиция.
Группа Сермяжко двое суток просидела в кустах и, только когда кругом затихло, решила заглянуть в лагерь. Здесь она встретилась с нашими разведчиками и партизанами Сороки и Мотевосяна.
Утром к нам в землянку вбежал радист Глушков и, волнуясь, подал мне лист.
— Читайте! — радостно сказал он.
Это было сообщение о разгроме немцев под Сталинградом.
— Об этом должны знать все партизаны и население, — сказал комиссар и вышел.
Из землянок выбежали бойцы, стихийно возник митинг.
Партизаны в течение дня размножили сообщение в сотнях экземпляров. Валя, Чернов, Денисевич, Ларченко и другие разведчики, взяв листки, разъезжали по деревням и раздавали их крестьянам.
Разгром фашистов под Сталинградом еще больше воодушевил партизан на борьбу с захватчиками.
— У дяди Васи была? — спросил Родин у Вали Васильевой.
— Еще нет, к нему попозже, — на ходу крикнула она.
— Поезжай сейчас, пусть обрадуется человек, обязательно сейчас! — приказал комиссар.
— Есть! — ответила Валя и, стеганув лошадь, помчалась.
Радисты дежурили у раций. Москва передавала все новые и новые данные о разгроме гитлеровских полчищ.
Под вечер, ведя лошадь на поводу, вернулась Валя. Рядом с ней, опустив голову, шел Василий Каледа. Он поднял глаза, и мы поняли, что случилось большое несчастье.
— Жену и младшего сынишку фашисты забрали, — с трудом проговорил Каледа.
Я взял его под руку и повел в штабную землянку. Василий Аксентьевич овладел собой, стал тихо рассказывать.
— Пронюхали, сволочи, что я вам помогаю… Когда карательная экспедиция началась, я со всей семьей был дома. Смотрю, по улице идут эсэсовцы, думал, мимо пройдут, где там — окружили дом. Я достал из-под пола наган и, крикнув «Бежим!», выскочил из дому. За мной выскочили дочь и старший сын. В упор я выстрелил в одного эсэсовца, тот рухнул, убитый наповал… Четыре километра преследовали нас гады, мы кое-как убежали. А жену и младшего сына забрали. Вероятно, их уже нет в живых, — тяжело вздохнул Каледа.
— Не отчаивайся, Василий Аксентьевич, — попробовал я успокоить его, но понял, что горе старика неутешно.
— Что ж, — сказал Каледа, — я знал, с кем веду борьбу. Так пусть же захлебнутся нашей кровью, звери! Я видел, что изверги сделали в деревне Воробьево: окружили дома и подожгли, а потом начали расстреливать выскакивающих из огня женщин и детей. Гады! Их нужно уничтожать, как бешеных псов… Неужели и сейчас не дадите мне оружие?!
— Где ваши сын и дочь? — спросил я.
— В деревне, у знакомых приютил.
— Приведите их в лагерь. Коско возьмет к себе.
— Сперва дайте оружие, — твердо сказал Каледа.
— Ступайте к Ларченко, он даст вам коня и автомат.
Каледа в тот же день привел своих детей. Партизаны окружили их любовью и заботой. Повариха Мария Сенько готовила специально для них. Каледа посмотрел на Сенько и своих детей, отер рукой выступившие на глазах слезы и сурово обратился к Ларченко:
— Давай задание!
На другой день он уже сидел в седле и вместе с Валей развозил жителям наши листовки о победе под Сталинградом.
Мне сообщили, что в деревню Кошели прибыл Степан Хадыка. Я распорядился привести его в штаб. Скоро в лагерь въехала повозка. Рядом со Степаном в санях сидела женщина, повязанная большим платком.
— Анна, — коротко представил ее Хадыка и спросил: — Где у вас тут поставить лошадь? Везде так чисто!
