— Прости, что я допустил это!
— Убери от нее лапы, грязный еврей! — взвизгнул группенфюрер.
Один из солдат оторвал их друг от друга, отстегнул наручники и пихнул обоих к заднему борту. Кристина упала, Исаак помог ей встать и поддержал ее, когда она перелезала через борт.
Когда оба оказались на земле, группенфюрер рявкнул:
— Я сказал, убери лапы!
Приклад автомата ударил Исаака в спину. Он попытался устоять, но ноги его подогнулись, и он упал, ударившись о задок грузовика. Исаак поднял руку к голове — за ухом бежала струйка крови. Кристина хотела помочь ему подняться, но не посмела из страха навлечь на него новый удар.
Под дулом автоматов их повели в длинное кирпичное здание железнодорожного депо. Войдя внутрь, они проследовали за группенфюрером в кабинет с кирпичными стенами, в центре которого за столом, как школьник за партой, едва умещался громадный гауптштурмфюрер СС. Расположенная слева от стола вторая дверь вела на платформу. Когда пленники вошли, верзила поднял глаза. Мощным лбом и широченной челюстью он напоминал быка. На стене над его головой висел парадный портрет Гитлера — красавца с царственной осанкой. Позади фигуры фюрера плыли облака, словно он был посланцем самого бога. На столе находились стопки бумаги, стакан с перьевыми ручками, черный телефон и небольшой люгер с коричневой рукояткой, лежавший на сложенной красной тряпице. Исаак и Кристина остановились перед столом, группенфюрер справа от Кристины, солдаты — позади. Гауптштурмфюрер встал и вперился в пленников взглядом. Форма чуть не трещала по швам на его плотном мускулистом теле.
— Я нашел нашего беглеца, — с ликованием в голосе доложил группенфюрер.
— А это кто? — гауптштурмфюрер вышел из-за стола, подошел к Кристине и прикоснулся к ее лицу внешней стороной пальцев.
— А это любезная подруга нашего беглого жида. Она прятала его на чердаке своего дома.
— Так-так, фройляйн, — обратился к ней верзила. — Я прекрасно понимаю, почему он положил глаз на такую красивую немецкую девушку, но вы-то, скажите на милость, что нашли в этом грязном еврее?
Кристина не отрывала взгляда от Исаака, стоя как можно ближе к нему, и тщилась представить, что они находятся наедине в саду на холмах. Но она не могла вспомнить ни яблоневых деревьев, ни зеленой травы, ни синего неба. В ее сознании рисовались лишь полосатые арестантские робы, исхудавшие узники, черные сапоги и падающие бомбы, бомбоубежища и товарные вагоны, набитые изможденными людьми. Исаак не смотрел на нее. Он опустил голову и уставился в пол. Кристина чувствовала каждую натянутую жилу на своей шее, каждую пылающую вену под кожей. Ее рука, касавшаяся его руки, горела огнем. Только бы он взглянул на нее! В ее груди собирался вопль отчаяния, готовый вырваться, как рой шершней из потревоженного гнезда.
Один из солдат подтолкнул их к стоявшей у стены скамье и велел сесть. Гауптштурмфюрер зажег сигарету и сел на край стола — толстая дубовая доска застонала под его весом. Затем он оторвал свою тушу от стола, подошел к Кристине, глубоко затягиваясь сигаретой, и провел рукой по ее волосам, плотно прижав ногу к ее бедру. Кристина посмотрела на Исаака. Тот тяжело дышал, глаза его налились кровью, на лбу взбухли вены. Струйка крови за ухом уже начала подсыхать. Гауптштурмфюрер бросил сигарету, растоптал ее и поднял Кристину на ноги. Он положил похожую на доску ладонь девушке на поясницу, вытянул ее руку в сторону и, напевая, стал покачиваться, прижавшись к ней грузным телом. Кристина бросила взгляд на группенфюрера. Его мясистое лицо побагровело. Сама тому не веря, девушка поняла, что тот ревнует.
Группенфюрер прочистил горло и громко произнес:
— Жаль, что этот еврей попортил такую красивую фройляйн. Мы могли бы приберечь ее для нашего дела. Но кому нужны жидовские обноски?
Солдаты сдавленно хохотнули. Гауптштурмфюрер фыркнул и посадил Кристину на скамью. Исаак взглянул на нее; лицо его было пунцовым.
— Вы как раз вовремя, — объявил гауптштурмфюрер. — Поезд на Дахау пройдет мимо в течение часа.
Кристина оцепенела. Дахау? Она почему-то полагала, что их оставят в здешнем лагере. Исаак говорил, что тут кормят. И есть отхожие места. И нет газовых камер. И крематория. Когда она услышала название Дахау, черный кинжал ужаса вонзился в ее грудь, и неимоверный страх обосновался там и пульсировал, посылая по венам взрывные волны, одновременно обжигающие и ледяные. Она осторожно придвинулась к Исааку, дрожа и обливаясь потом.
— Свободны! — скомандовал хозяин кабинета группенфюреру и солдатам. — Дальше я сам.
Группенфюрер зыркнул на арестантов так, будто хотел задушить их, но козырнул старшему по званию и вместе с двумя солдатами вышел. Гауптштурмфюрер зажег другую сигарету, снял фуражку, бросил ее на стол и сел. Он стал заниматься своими делами — подписывал бумаги, отвечал на телефонные звонки, время от времени брезгливо поглядывая на пленников. Кристина сложила под грудью руки, касаясь пальцами плеча Исаака. Исаак сидел, глядя в пол, опершись спиной на стену, понурив плечи, руки его безвольно лежали на коленях. По временам он обращал к ней полный сожаления взгляд. Она безмолвно отвечала ему, глазами умоляя не сдаваться. Воля к жизни — все, что у них осталось. Он однажды уже пережил заключение в Дахау, а ее отец — лагерь военнопленных в России. Необходимо поверить в то, что уцелеть можно, что еще не все потеряно. Потому что, если оставить надежду и не пытаться бороться, лучше подойти прямо сейчас к столу, схватить лежащий на красной тряпке пистолет и, недолго думая, порешить всех и застрелиться самой.
— Мы выдюжим, — прошептала она. — Мы должны выстоять.
— Не разговаривать! — гаркнул гауптштурмфюрер и хватил огромной лапищей по столу. Телефон и стакан с ручками задребезжали.
— Я люблю тебя, — сказала Кристина Исааку. — Кода все это кончится, у нас впереди будет вся жизнь. Только не сдавайся, прошу тебя.
Гауптштурмфюрер цапнул пистолет и мигом обогнул стол.
— Я сказал, не разговаривать! — он подскочил к пленникам, нацелив оружие на Кристину.
Девушка выпрямилась и прижалась спиной к стене. Эсэсовец втиснул свои толстые колени между ее ногами. Одной рукой он поднял ей подбородок и сдавил лицо, как тисками.
— Открой рот! — проорал он, вонзаясь пальцами в ее щеки.
— Я буду молчать.
— Открой рот!
Кристина повиновалась. Холодный твердый металл люгера царапнул ее по зубам, длинное круглое дуло вызвало рвотный рефлекс. Сидевший рядом с ней Исаак оцепенел.
— Еще одно слово, — вопил офицер, — и оно будет для тебя последним. Понятно?
Кристина закрыла глаза и кивнула. Гауптштурмфюрер вытащил дуло из ее рта. На языке остался вкус металла.
— А ты резвая девица, ja? — он провел пистолетом по ее щеке, шее, ключице. Кристина не открывала глаз. — Теперь, когда никто не мешает, мне, пожалуй, стоит оставить тебе что-нибудь на память о себе, — он грубым движением шире раздвинул пленнице ноги, задрал ей юбку на бедра, проводя дулом пистолета по ее груди. Исаак задыхался от гнева, ярость и отчаяние сквозили в каждом его вздохе.
Дуло проделало путь вниз, по животу, к верхней части бедра. И тут Кристина услышала в отдалении звук приближающегося поезда. Гауптштурмфюрер досадливо крякнул и отступил, прижимая руку к ширинке. Он сунул люгер в кобуру, взял со стола фуражку и нацепил ее на голову.
От грохота подходящего поезда и без того неспокойный пульс Кристины участился. Ей пришлось подавить порыв побежать. Но офицер снова взял в руку пистолет и направил его на арестантов. Поезд приближался, шипение пара и визг тормозов слышались все громче. Состав остановился у станции. Стук поршней уподоблялся биению сердца исполинского черного чудовища, готового врезаться в самые стены здания и пожрать пленников живьем.
— Не сопротивляйся, — сказал Исаак Кристине. — Иначе тебя убьют на месте.
— Встать! — рявкнул гауптштурмфюрер.
Кристина и Исаак поднялись. Офицер указал им пистолетом дорогу:
