Некоторые авторы на Украине в последнее время, чтобы лишний раз бросить тень на тогдашнюю советскую разведку, упорно распространяют слухи, что якобы Медведев немедленно арестовал Кузнецова, когда тот вернулся в отряд, и едва не расстрелял за невыполнение задания. Другие авторы утверждают прямо противоположное, что якобы приказ расстрелять Кузнецова пришел из Москвы, но Медведеву, мол, удалось отстоять Николая Ивановича. И первый вариант и второй являются стопроцентным враньем или клеветой. Ни Медведев не арестовывал Кузнецова, ни Москва не отдавала приказа об его аресте. Такой шифрорадиограммы ни в Центр, ни из Центра никогда не поступало. Разведчики и партизаны, бывшие около Кузнецова в те дни, с возмущением отвергали и отвергают эти домыслы. Об этом, в частности, не раз рассказывал автору Валентин Семенов, в июне неоднократно выходивший с Кузнецовым на задания, и врач отряда Альберт Цессарский, много беседовавший с ним в тот же отрезок времени. Свидетельствуют о том и шифрорадиограммы в Центр, содержащие, как всегда, обильную информацию, поступавшую от «Колониста», что было бы, разумеется, невозможно, если бы разведчик сидел под арестом. Наконец, именно Медведев спустя несколько месяцев представил Кузнецова к награждению орденом Ленина, а руководство НКГБ возбудило об этом ходатайство перед Президиумом Верховного Совета СССР.
Что действительно имело место, так это споры, даже весьма горячие, как в штабе отряда (чего, как автор уже отметил, Медведев в своей знаменитой книге «Сильные духом» и не думал скрывать), так и в Москве, в наркомате. Однако профессиональные разведчики и контрразведчики прекрасно понимали разницу между «очень трудно» и «невозможно».
Уже упоминавшийся ранее Л.Ф. Райхман рассказывал автору: «После неудавшегося покушения на Коха в Центре относительно Кузнецова возникли некоторые сомнения.
Кое-кто сгоряча из-за вполне понятного разочарования потребовал чуть ли не ареста Кузнецова, обвиняя его в трусости, а то и в предательстве. Судоплатов прислал ко мне Сташко, чтобы обстоятельно поговорить о «Колонисте», которого я знал куда лучше, чем они.
В свое время после убийства Кирова я много разговаривал со знаменитой Марией Спиридоновой, меня интересовала психология человека, идущего на теракт (разумеется, речь идет о нормальном человеке, а не о полубезумном религиозном фанатике).
После разговора с нею я пришел к выводу, что этот человек должен иметь хоть один процент надежды на успех. У Кузнецова никаких шансов на успех при тех обстоятельствах не было. Все это я и объяснил Сташко и еще раз поручился за Кузнецова».
Куда больше внимания и Медведев под Ровно, и Судоплатов в Москве придали мелькнувшей в разговоре с гауптманом Зибертом фразе Коха о скором решающем наступлении немцев, которое могло состояться, как по данным, полученным отрядом «Победители», так и другими советскими разведчиками, только на Курской дуге. Примечательно, что Кох говорил об этом как о чем-то само собой разумеющемся, уже решенном в военных кругах и высшем эшелоне власти. Так оно и было на самом деле. Оперативный приказ № 6 о наступательной операции, получившей условное наименование «Цитадель», Гитлер подписал 15 апреля. В нем были и такие слова: «Этому наступлению придается решающее значение. Оно должно завершиться быстрым и полным успехом. Наступление должно дать в наши руки инициативу на весну и лето текущего года…»
Вполне естественно, что Кох, безусловно знавший о принципиальном решении фюрера, интересовался у Зиберта, как фронтовика, настроением, моральным духом офицеров и солдат перед началом этой наступательной операции. Эта информация «Колониста», вкупе с данными о перемещениях войск к Курскому выступу, полученными из других источников, была доложена в Центр. Тот же П.А. Судоплатов, ставший к тому времени комиссаром госбезопасности третьего ранга, писал через много лет:
«По заданию Ставки информация Кузнецова о подготовке немцами стратегической наступательной операции была перепроверена и подтверждена посланными нами в оккупированный Орел разведчиками Алексахиным и Воробьевым».
Маршал Советского Союза A.М. Василевский вспоминал, что в результате разведки сил и намерений противника в районе Курской дуги «советскому командованию стали достаточно точно известны сроки начала вражеского наступления, которое трижды переносилось Гитлером». И далее: «Как ни стремился враг держать в тайне планы своего наступления, как ни старался отвлечь внимание советской разведки от районов сосредоточения своих ударных группировок, нашей разведке удалось определить не только общий замысел врага на летний период 1943 года, направление ударов, состав ударных группировок и резервов, но и установить время начала фашистского наступления».
Немецкий генерал-фельдмаршал Эрих фон Манштейн также признавал: «Провал «Цитадели» можно приписать ряду причин, причем одной из существенных явилось отсутствие момента внезапности».
Своевременно разгадав планы врага, советское Верховное главнокомандование сосредоточило в районе Курской дуги еще более крупные силы и 5 июля нанесло по противнику всесокрушающей силы упреждающий удар. Невиданное в истории сражение длилось пятьдесят дней и ночей. В его ходе фашистскому зверю был переломлен хребет. Было разгромлено 30 немецких дивизий, в том числе 7 танковых. Враг потерял свыше полумиллиона солдат и офицеров, полторы тысячи танков, свыше 3700 самолетов, 3 тысячи орудий.
В исторической победе на Орловско-Курской дуге есть доля ратного труда и отряда «Победители», в первую очередь его разведчиков и диверсантов. Впрочем, надо заметить, этот вклад не ограничился одной лишь разведкой.
В эти дни из отряда не только шли шифрорадиограммы с разведданными.
«Тимофей» — Центру, 15 августа 1943 г.
«Колонист» сообщает, что последние десять дней очень сильное движение эшелонов противника на восток. На запад только лом и порожняк. Вчера и сегодня прошли пять эшелонов СС с танками и автомашинами».
Тогда же партизаны-медведевцы совершили ряд важных диверсий на транспортных магистралях.
Так, особое значение в ходе сражения приобрел большой двухколейный железнодорожный мост через реку Горынь на магистрали Здолбунов-Киев. Как установила разведка, каждые десять минут по мосту проходил в сторону фронта воинский эшелон из Германии, Чехословакии, Польши. Через него же с фронта уходили составы с поврежденной в боях техникой и ранеными.
Немцы прекрасно понимали стратегическое значение моста. Непосредственную охрану его несла рота солдат. Со стороны обоих въездов в небо уставились угрожающе стволы зенитных орудий. Там же разведчики определили наличие замаскированных минометных батарей и множество пулеметных гнезд. После наступления темноты периодически над мостом взлетали и опускались на парашютиках осветительные ракеты, заливая окрестности мертвенным белым светом. Пулеметчики то и дело выпускали в сторону леса предупредительные очереди. Казалось, что подобраться к мосту нет никакой возможности.
Медведев со своими ближайшими помощниками стал искать решение. Вскоре был сделан вывод: единственный способ уничтожить проклятый мост — это сбросить на него заряд большой разрушительной силы (по расчетам минеров 40–50 килограммов) с проходящего поезда. Самый простой путь — «воткнуть» в такой состав своего человека — отпадал. Система пропусков у немцев была поставлена строго, к тому же багаж пассажира — пятидесятикилограммовый чемодан — неизбежно привлек бы внимание охраны. Стали искать окольные пути. Медведев полагал, что подходящая возможность скорее всего откроется в Здолбунове, крепко связанном с железной дорогой. Поэтому особенно теребил Николая Гнидюка.
«Гид» имел тесные связи с группой польских патриотов, в их числе были Жорж (Ежи) Жукотинский, Владек Пилипчук и его шестнадцатилетняя сестра Ванда. В их доме на Длугой улице Гнидюк иногда останавливался. Придя однажды к Пилипчукам, Николай неожиданно застал там человека лет сорока пяти в эсэсовском мундире. Не растерявшись, Гнидюк отрекомендовался двоюродным братом Пилипчуков Яном Богинским. Неизвестный назвался Генеком Ясневским, сотрудником… отдела СД по охране железнодорожных объектов!
По случаю знакомства Гнидюк напоил эсэсовца и установил, что того снедают две страсти: влюбленность в Ванду (они были соседями) и ненасытная жадность к деньгам. В то же время Ясневский, поляк по национальности, разбирался в сложившейся обстановке на фронте и уже сильно сомневался в непобедимости армии фюрера, на которого до сих пор добросовестно работал.
В штабе Гнидюку выработали линию поведения по отношению к Ясневскому. В пьяном откровении охранник неоднократно упоминал, что в глубине души он предан Речи Посполитой — видимо, он принял Богинского за эмиссара лондонского эмигрантского правительства. Что ж, пускай так думает и дальше. Очень точно дозируя последующие разговоры с Ясневским, подкармливая его денежными подачками, Гнидюк стал выуживать из Генека даты облав, схемы охраны железнодорожных объектов, расположение секретных постов, клички, имена и адреса осведомителей. Когда Ясневский увяз в своей «бескорыстной откровенности», Гнидюк потребовал от него помочь взорвать мост через Горынь.
