К утру 25 апреля наступающие части Красной армии взяли Берлин в клещи. Известие об этом потрясло всех находившихся при Геринге в Мюнхене летчиков Люфтваффе. По радио без конца передавали сообщения, что к столице пробивается армия генерала Венка. На самом деле, по сведениям фон Грайма, из всей армии к столице двигался только один корпус, 20й, и его задача была весьма ограниченной – выйти к Потсдаму и обеспечить коридор для отступления берлинского гарнизона. Основная часть армии Венка с боями двигалась на восток на выручку окруженной 9й армии. И все же эти сообщения внушали надежду – Берлин сражается, еще не все потеряно.
Воспользовавшись смещением и арестом Геринга, командующий 6-й воздушной армией, генерал-оберст фон Грайм как старший по званию созвал летчиков на совещание. Это уже не было совещание на уровне корпусов, дивизий или полков, как бывало раньше. Давно уже не существовало никаких уровней, многие командиры погибли, их подразделения не существовали. В строю осталось не более сотни машин. В полку Хелене Райч, кроме нее самой, к апрелю 1945 года уцелело только два летчика, правда, лучших – подполковник фон Лауфенберг и майор Хартман. На совещание созвали тех, кто остался, тех, кто был жив. Обращаясь к офицерам, фон Грайм сказал: «Я полагаю, вы все согласитесь со мной. Как солдаты, пока мы живы и пока мы можем держать оружие, мы обязаны выполнить до конца свой долг перед фюрером и перед нашим народом. Гибнущие под снарядами женщины и дети не простят нам, если в такой момент, когда нация истекает кровью, мы будем отсиживаться в стороне, выжидая, чем все закончится. Нам не простит и не позволит этого наша совесть и офицерская честь. Поэтому приказываю: собрать все имеющееся в наличии горючее, боеприпасы и прорываться к Берлину.»
– Генералу не терпится продемонстрировать свою преданность, – мрачно заметил Лауфенберг после совещания. Хелене кивнула, молча соглашаясь с ним. Она понимала, что несколько израненных самолетов Люфтваффе ничего не изменят в небе над Берлином. Но она всем сердцем рвалась к охваченной огнем столице – ведь там оставалась Эльза. Хелене ничего не знала о ее судьбе. Еще до общего совещания ей стало известно, что после ареста Геринга фюрер назначил генерала фон Грайма главнокомандующим Люфтваффе и хотел произвести это назначение лично. В этом скрывалась главная причина стремления генерала поскорее оказаться в столице. Но если бы даже фон Грайм и не собирался в Берлин, она бы полетела туда одна – ради сестры.
– Я разрешаю вам остаться, – сказала она, обращаясь к Лауфенбергу и Хартману, – беру всю ответственность перед фон Граймом на себя. Мы многое пережили вместе. В самых тяжелых обстоятельствах вы безупречно исполняли мои приказы. Но сегодня я не приказываю, решайте сами. Мы приносили присягу фюреру – победить или умереть. Война проиграна. Нам остается только смерть в бою либо капитуляция и плен. Выбирайте. Выбор, верно, невелик, – она грустно усмехнулась, – либо погибнуть в небе над Берлином, а при куда более печальном раскладе – угодить в плен к русским, либо остаться здесь и спокойно дожидаться американцев. Что касается меня, то я лечу в Берлин. Во-первых, потому что я командир, во-вторых, там моя сестра, – Хелене умолкла. При упоминании об Эльзе горло сковало нервной судорогой, но она превозмогла себя: – Нам не в чем упрекнуть себя, – продолжила она, понизив голос, – мы сделали все, что могли. Мы бились, не щадя себя. Мы стольких потеряли. Я посылала вас на задания, я вынуждала вас рисковать жизнью и многим жертвовать, когда в нашей борьбе был смысл, когда еще возможно было что-то изменить. Сейчас все бессмысленно. Я не могу вам сказать: «Погибните ради…» Вскоре все, во имя чего мы шли в бой, превратится в прах. Поэтому я даже настаиваю, оставайтесь здесь. Жизнь не кончается. Во всяком случае, в плену у американцев есть надежда, что это будет так. Еще раз повторяю, никто вас не упрекнет. Вопреки предсказаниям фон Грайма ваши победы и ваша слава остаются с вами.
– Да уж, генерал завернул речь, – с насмешкой покачал головой Лауфенберг, – я чуть не прослезился. Ему не в авиации надо было служить, а в министерстве пропаганды у доктора Геббельса. Что же касается твоего предложения, Хелене, – он посмотрел ей прямо в глаза, – ты правильно сказала: мы столько пережили вместе. Вместе пойдем до конца. Наш генерал, конечно, преследует собственный интерес, но про женщин и детей в Берлине он очень трогательно напомнил. Нам есть еще ради чего сражаться, Хелене. Хартмана я даже и не спрашиваю, – он повернулся к Эриху, – даже не вообразить такого, что ты полетишь без него. И меня возьмите, ладно? Я пригожусь.
– Мне кажется, все эти разговоры ни к чему, – прервал его Эрих решительно, – остаться должна ты, – сказал он Хелене, – а я полечу в Берлин, за Эльзой.
– Это невозможно, – Хелене грустно улыбнулась и покачала головой, – даже если бы я и захотела, я подчиняюсь генералу фон Грайму. А он не разрешит мне того, что могу вам позволить я. Он летит со мной на «вервольфе». Он хочет, чтобы нового главнокомандующего авиацией к фюреру доставила любимица предыдущего.
– А мы полетим почетным эскортом, – заключил иронично Лауфенберг, – я только удивляюсь, – он пожал плечами, – неужели фон Грайм еще надеется покомандовать? Кем? Для чего? Только пожать руку фюреру, и …пуля в лоб. Я другого исхода не вижу.
– Отставить разговоры, подполковник, – Хелене одернула его, нахмурившись, – что собирается делать генерал фон Грайм, нас не касается. Мы обязаны выполнять его приказы. А если окажемся предоставлены себе – тогда и решим, как поступать. Идите, готовьте самолеты, времени мало.
Они вылетели на следующее утро. Над Берлином кипели воздушные схватки, но господство советской авиации было подавляющим. Едва появившись над городом, группа немецких самолетов, сопровождавших генерала фон Грайма, была атакована «яками». Прикрывая «черный вервольф», на котором вместе с Хелене Райч летел новый главнокомандующий авиацией, «мессершмитты» вступили в схватку. Хелене начала маневрировать, уклоняясь от атак противника и выбирая место для посадки. Вдруг внизу кабины появилась дыра – негромко охнув, пассажир Хелене обмяк, самолет накренился. Не растерявшись, летчица удержала штурвал, выправила самолет и сумела посадить его на широкой Унтер-ден-Линден. Проносясь над ней, «мессершмитты» все яростнее отбивались от «яков», давая возможность Хелене благополучно вывести свою машину из сражения. Передав руководство боем Лауфенбергу, Хелене помогла фон Грайму покинуть самолет. Оказалось, что генерал ранен в ногу. Остановив случайную машину, Хелене доставила главнокоманду-ющего до фюрер-бункера. Генерала перевязали и понесли на носилках в канцелярию Гитлера. Навстречу Хелене выбежала взволнованная Магда Геббельс. Обняв подругу, она разрыдалась.
– Дорогая моя, неужели мы все-таки встретились! Какая живая душа смогла пробраться сюда, в этот ад, – всхлипывала Магда, – здесь сущий ад, Хелене.
– Я пробралась, к тому же я не одна, – Хелене ласково погладила ее по волосам, – со мной мои летчики…
– А где они? – Магда с недоумением посмотрела на нее.
– Они ведут сражение, но скоро будут здесь, я уверена. Ты не видела Эльзу? – с тревогой спросила она о сестре.
– Она была в бункере, – ответила Магда растерянно, – но с утра… – фрау Геббельс пожала плечами, – куда-то ушла. Надо спросить у Йозефа. Возможно, он послал ее с поручением…
Появился Гитлер. С низко склоненной головой, дрожащими руками и потухшим взглядом. Хелене едва узнала фюрера – так он состарился и изменился. На глазах у него были слезы, лицо – мертвенно бледное. Доклад фон Грайма немного оживил его. Фюрер долго жал руку генералу, потом подошел к Райч: – Какая вы смелая женщина, Хелене, – воскликнул он, – я рад, что не ошибся в вас!
– Мой фюрер, – Хелене подняла руку в нацистском приветствии, – мои летчики ведут бой над Унтер-ден-Линден…
На лице Гитлера отразилось некое подобие улыбки.
Значит, в мире еще остались верность и отвага, – почти прошептал он.
Хелене показалось, что он сейчас упадет. Она поддержала его под локоть.
Нет, нет, ничего, спасибо, – фюрер снова как будто улыбнулся, но глаза его остались трагически неподвижными, голова опять упала на грудь. Без всякого перехода он заговорил о предательстве Геринга и о его телеграмме.
Это ультиматум, наглый ультиматум! – воскликнул фюрер, – ничего теперь не осталось. Вы только вообразите себе, – рассказывал он фон Грайму, – что мне пришлось пережить. Нарушение клятв, сплошное предательство, а теперь еще Геринг! Все кончено. Нет такой несправедливости, которая не выпала бы на мою долю… – все молчали. Внимательно посмотрев на фон Грайма, Гитлер торжественно произнес: – Я назначаю вас, генерал, преемником Геринга на посту главнокомандующего Люфтваффе. От имени немецкого народа я жму вашу мужественную руку…
