Пункт о том, что датчане, нелегально проникшие в Швецию, подлежат аресту, входил в соглашение о нейтралитете, которое шведское правительство заключило с гитлеровской Германией.
– Рискнуть я не прочь, но действовать нужно наверняка, – вздохнул Харальд.
– Должен же быть способ… А как собирался сделать это сам Арне?
– Не знаю, он мне не сказал.
– Это неправильно.
– Пожалуй. Если смотреть из сегодняшнего дня, он, вероятно, считал, что чем меньше народу знает, тем безопасней.
– Кто-то должен знать.
– Ну, у Поуля была налажена связь с британской разведкой. Но такие вещи, понятное дело, хранятся в секрете.
Какое-то время они молчали. Харальд чувствовал себя подавленным.
«Неужели я рисковал впустую?» – с горечью подумал он.
– Новости какие-нибудь были? – спросил он, страдая от отсутствия радио.
– Финляндия объявила войну Советскому Союзу. Венгрия тоже.
– Стервятники, – пробурчал Харальд.
– Это отвратительно – сидеть сложа руки, в то время как гнусные нацисты захватывают страну за страной. Мне так хочется хоть чем-то помочь!
Харальд прикоснулся к кассете с пленкой, лежащей в кармане брюк.
– Если я в ближайшие десять дней сумею добраться до Лондона – это будет реальная помощь.
– Какая жалость, что он не летает! – Карен бросила взор на биплан.
Харальд оценивающе взглянул на поломанное шасси, порванную обшивку.
– Я мог бы его починить. Да вот беда, вести не смогу, у меня был только один урок пилотажа.
Карен в задумчивости нахмурилась.
– Ты не сможешь, – вдруг выдала она. – А я смогу.
На допросах Арне Олафсен повел себя на удивление неподатливо.
Петер Флемминг допросил его в день ареста, а потом, на следующий день, еще раз, но тот держался за свою невиновность и не выдавал секретов. Петер был жестоко разочарован. Он-то думал, что весельчак Арне расколется легко, как бокал с шампанским.
Да и с Йенсом Токсвигом оказалось ничуть не легче.
Он бы арестовал и Карен Даквитц, если б не чувствовал, что она в деле сбоку припека. А потом, от нее больше толку, когда она свободно разгуливает по городу, ведь уже привела его к двум шпионам.
Арне проходил главным подозреваемым. В его руках были все связи: он знал Поуля Кирке, на острове Санде ориентировался как дома, и невеста у него была англичанка, он ездил на остров Борнхольм, который расположен так близко от Швеции, и ловко ускользнул от «хвоста».
Арест Арне и Йенса восстановил реноме Петера в глазах генерала Брауна. Однако теперь Браун хотел знать больше: как работала шпионская сеть, кто еще состоял в ней, каким способом осуществлялась связь с англичанами. Всего Петер арестовал шестерых шпионов, но ни один не заговорил. Дело не раскроешь, пока один из них не сломается и не выложит все. Значит, позарез необходимо расколоть Арне.
Третий допрос он тщательным образом спланировал.
В воскресенье в четыре утра Петер ворвался в камеру Арне с двумя полицейскими. Разбудили его криком и светом в глаза фонарем, вытащили из кровати и под конвоем повели в помещение для допросов.
Петер уселся на единственный имеющийся там стул за простым столом и закурил. Арне в тюремной робе выглядел бледным и перепуганным. Его левая нога была забинтована от середины бедра до голени, но стоять прямо он мог – две пули Петера попали в мякоть, а кость не задели.
– Твой друг Поуль Кирке был шпионом, – заявил Петер.
– Я не знал, – ответил Арне.
– Зачем ты отправился на Борнхольм?
– Отдохнуть.
– И с чего это невинный отдыхающий ушел от наблюдения полиции?
– Возможно, ему не по нутру было, что за ним подглядывают надоедливые ищейки. – Несмотря на ранний час и бесцеремонное обращение, у Арне оказалось характера побольше, чем ожидал Петер. – Но, по сути, я просто их не заметил. Если, как ты говоришь, я ушел от наблюдения, то сделал это неумышленно. Вероятно, твои люди просто плохо работают.
– Ерунда. Ты сознательно ушел от «хвоста». Я точно знаю, сам был в этой команде.
– Это, Петер, меня не удивляет. – Арне пожал плечами. – И в детстве ты не блистал. Мы ведь в школе учились вместе, помнишь? Больше того – были лучшими друзьями.
– Пока тебя не послали в Янсборг, где ты научился не уважать закон.
– Нет. Мы были друзьями, пока не рассорились наши семьи.
– Из-за зловредности твоего отца.
– А я думал, это случилось потому, что твой отец химичил с налогами.
Разговор шел совсем не так, как рассчитывал Петер.
– С кем ты встречался на Борнхольме? – сменил он тему.
– Ни с кем.
– Что, гулял там целыми днями и ни с кем даже не заговорил?
– Познакомился с девушкой.
Об этом Арне раньше не упоминал. Петер чувствовал, что это вранье. Может, удастся его подловить.
– Как ее звали?
– Анника.
– Фамилия?
– Не спросил.
– Вернувшись в Копенгаген, ты пустился в бега.
– В бега? Я остановился у друга.
– У Йенса Токсвига – еще одного шпиона.
– Да? Он мне об этом не говорил! – И добавил, не без сарказма: – Эти шпионы такие скрытные!
Петеру стало ясно, что камера Арне вовсе не сломила. Он твердо придерживался своей истории, которая была сомнительна, но не невозможна. Петер начал побаиваться, что Арне так и не заговорит. И сказал себе, что это всего лишь предварительная перестрелка, надо усилить нажим.
– Значит, ты даже не знал, что полиция тебя ищет?
– Да.
– Даже когда полицейский гнался за тобой по саду Тиволи?
– Наверно, он гнался за кем-то еще. За мной полицейские не гнались.
– Так ты что, не видел тысячи плакатов с твоей физиономией, расклеенных по всему городу? – с сарказмом осведомился Петер.
– Видимо, пропустил.
– Тогда зачем ты изменил внешность?
– А я ее изменил?
– Ты сбрил усы!
– Это потому, что кое-кто сказал мне, будто с усами я похож на Гитлера.
– Кто сказал?
– Девушка с Борнхольма, Анне.
– Ты сказал, ее звали Анника.
– Для краткости я звал ее Анне.
С подносом вошла Тильде Йесперсен. От запаха поджаренного хлеба у Петера потекли слюнки. Он был уверен, что и Арне реагирует так же. Тильде налила ему чаю, а потом, улыбнувшись Арне, спросила:
– А вы хотите?
Тот кивнул.
– Нет, – буркнул Петер.
Тильде пожала плечами.
Этот обмен репликами был инсценировкой: Тильде притворялась любезной, чтобы Арне почувствовал к ней симпатию.
Она принесла еще один стул и села пить чай. Не торопясь, Петер съел несколько ломтиков поджаренного хлеба с маслом. Арне, продолжая стоять, наблюдал за чаепитием. Покончив с чаем, Петер продолжил допрос.
– В служебной комнате Поуля Кирке я нашел зарисовку военного оборудования, установленного на острове Санде.
– Я потрясен, – отозвался Арне.
– Если бы его не убили, эти зарисовки он передал бы британской разведке.
– У него могло быть вполне невинное объяснение на этот счет, если б его не пристрелил один рьяный болван.
– Это твои зарисовки?
– Вот уж нет!
– Санде – твоя родина. Твой отец – пастор тамошней церкви.
– Это и твоя родина тоже. У твоего отца там гостиница, где по выходным напиваются нацисты.
Этот выпад Петер оставил без внимания.
– Когда я столкнулся с тобой на улице Святого Павла, ты побежал от меня.
– Ты был с пистолетом. Иначе я просто разбил бы твою уродливую физиономию, как когда-то за почтой, лет двенадцать назад.
– Да я за почтой тогда свалил тебя с ног!
– Но я-то поднялся. – Арне с улыбкой повернулся к Тильде. – Видите ли, наши семьи уже много лет на ножах, это истинная причина данного ареста.
Петер оставил без внимания и это.
– Четыре дня назад на базе объявили тревогу. Кто-то потревожил сторожевых собак. Часовые заметили человека, который бежал по дюнам по направлению к церкви твоего отца. – Говоря это, Петер внимательно следил за лицом Арне. Пока что тот не выразил удивления. – Это ты бежал через дюны?
– Нет.
Нюхом чуя, что Арне говорит правду, Петер продолжил:
– Дом твоих родителей осмотрели. – В глазах Арне мелькнул страх: этого он не знал. – Искали незнакомца, а нашли молодого человека, спящего в своей постели. Пастор сказал, это его сын. Это был ты?
– Нет. Я дома с Троицы не был.
И снова Петер почувствовал: Арне не лжет.
– Два дня назад твой брат Харальд вернулся в Янсборгскую школу.
– Откуда, по твоей низости, его исключили.
– Исключили его потому, что опозорил школу!
– Написав на стене шутку? Ах какой ужас! – И снова Арне обратился к Тильде. – В полиции решили отпустить моего брата, не предъявив обвинения, но Петер поехал в школу и настоял на исключении. Представляете, до чего он ненавидит нашу семью?
