— Ладно, — решает он, — выводи. Но смотри, дернешься…
Многозначительно расстегивает кобуру, конвоиры серьезнеют и перехватывают свои ППШ. Меня выволакивают из кузова. Упав у колеса полуторки, наслаждаюсь возможностью свободно дышать. Но долго разлеживаться мне не дают. Отводят на пару метров в стороны и развязывают руки.
— Ссы давай, только быстро.
Процесс контролируют капитан-лейтенант, оба конвоира, да еще и пара морд из стоящих на КПП. Внимательно следят за каждым движением, готовые вмешаться в любой момент. Мелькает мысль броситься бежать и, тем самым, избежать ожидающей меня участи. Останавливает понимание, что таким образом сбежать не получится – просто дадут очередь по ногам. С такого расстояния промазать труднее, чем попасть.
— Закончил?
Мне опять связывают руки, хомяк из ГБ лично проверяет надежность узлов. Только потом ко рту подносят флягу с теплой водой. Капитан-лейтенант вертит в руках кляп.
— Рот откроешь – воткну на место. Понял?
Я киваю. В некоторых ситуациях я очень даже понятливый, особенно когда есть возможность ехать дальше без тряпки во рту. А едем долго, не считая проверок документов, по дороге останавливались еще три раза, заправляли машину, отправляли свои естественные надобности и ехали дальше. Стерегли меня строго, особенно на остановках, ни малейшего шанса на побег не давали. Разговаривал со мной только капитан-лейтенант, конвоиры как воды в рот набрали. Уже в темноте приехали в приличных размеров городок, судя по донесшимся откуда-то свисткам паровозов, в нем и железнодорожная станция есть. Попетляв по узким старинным улочкам, полуторка останавливается у ворот в высоком заборе из красного кирпича. Поверх забора натянута колючая проволока, это все, что удается увидеть, лежа в кузове. Хлопает дверца, хомячина куда-то быстро ушел. Вернулся он минут через десять.
— Выводи.
Конвоиры уже привычно вытащили меня из кузова на землю. За забором находилось большое здание, построенное из того же кирпича, что и забор. Ряды небольших окошек забраны решетками из толстенных прутьев – тюрьма. Ворота нам, естественно, не открыли. Через дверь рядом с ними мы попадаем в своеобразный предбанник. Здесь разведчики сдают меня местному конвою и с явно видимым облегчением ретируются, вскоре доносится шум отъезжающей машины, они свою миссию выполнили. Местные конвоиры наконец-то снимают с моих рук веревки.
— Руки назад, голову вниз, по сторонам не смотреть! Открывай!
Лязгает стальная решетчатая дверь, и мы проходим вперед, в небольшой решетчатый тамбур.
— Закрывай.
Дверь с таким же лязгом закрывается за конвоиром.
— Открывай!
Снова лязг, и мы уже внутри. Место, куда меня приводят, является административным зданием. Возле одной из дверей останавливаемся.
— Лицом к стене!
Капитан-лейтенант исчезает за дверью, а мы с конвоем остаемся стоять в коридоре. Через некоторое время в дверь заскакивает здоровенный зверообразный мужик – местный надзиратель. Дверь он прикрывает неплотно, и до меня доносятся обрывки разговора, тем более, что ни в громкости голоса, ни в выражениях, собеседники не сдерживаются.
— Где? Где, твою маму об забор, я ему одиночную камеру найду? Где?
— На бороде! Приказ видел? Вот и выполняй!
Похоже, мой отважный хомячина вступил в схватку с местным начальством за предоставление мне отдельного жилища. Дальше только бу-бу-бу-бу, ничего не понять.
— Ох-хренел в сто восьмую?! Там блатные друг на друге сидят! Куда я их по всей тюрьме распихивать буду?
Похоже, предложение надзирателя было отвергнуто. И опять: бу-бу-бу-бу.
— Да хоть рожай! Через пять минут не родишь, — взвивается мой капитан-лейтенант, — я своему начальству доложу! Где телефон?
Его бы энергию да нашим чиновникам – все ветераны отдельное жилье давно получили, а то эти все ждут, пока проблема решится естественным путем. Бу-бу-бу-бу.
— Быстро разгоняй на хрен каэровцев из сто четырнадцатой и сажай туда этого долбанного шпиона!
Наконец-то договорились. Надзиратель выскакивает обратно, я успеваю поймать его злобный взгляд. Еще бы! Ради какого-то гуся отдельную камеру освобождать! И плевать ему на всякие приказы сверху, в своем блоке он и закон, и хозяин. Минут через двадцать – от неподвижного стояния у меня уже ноги затекли – надзиратель возвращается за мной.
— Руки за спину! Шевели копытами!
Прежде, чем попасть в камеру, меня прогоняют через крайне неприятную процедуру – личный обыск или, проще говоря, шмон. Раздевают догола, прощупывают каждый шов на одежде и белье. Ничего, естественно, не находят, отбирают портянки – якобы я могу сплести из них веревку и повеситься в камере. Немытыми руками лезут сначала в рот, потом в… Хорошо хоть не наоборот. Пришла толстая баба, судя по грязному, когда-то белому халату, медик. Бросила брезгливый взгляд.
— Здоров.
Наконец, разрешают одеться.
— Руки за спину!
По металлическим узким лестницам поднимаемся на третий этаж. Звук шагов гулко носится в лестничном проеме, затянутом стальными сетками, о жизни заключенных здесь заботятся, точнее о невозможности из нее уйти. Кстати, как я понимаю, это не допр, а именно тюрьма, где уже осужденные ожидают отправки в лагеря, так называемая пересылка. Еще одна решетчатая дверь и надзиратель при ней.
— Открывай!
Надзиратель гремит ключами, и мы оказываемся в коридоре, освещенном тусклыми желтыми лампочками. В каждой стене ряд обитых железом дверей с глазками и кормушками, в которые заключенным передают пищу. Останавливаемся у двери с табличкой 114.
— Лицом к стене!
Грохот ключей, визг петель.
— Заходи!
Каменный мешок два с половиной на два метра, потолок высоко, под потолком одинокая лампочка на двенадцать вольт, повеситься на ней невозможно, а напряжение в сети полностью безопасное. Две пристегнутые к стенам койки, привинченный к полу узкий стол, сиденья у стола настолько узкие, что долго на них не усидишь. Забранное решеткой из толстенных железных прутьев оконце, параша в углу и все. Грохочет запираемая дверь. Надеюсь, что я тут ненадолго.
В камере стоит жуткая вонь. В спертом воздухе витают кислые запахи немытых тел, какой-то гнили и еще чего-то жутко неприятного, свой вклад вносит параша, почти заполненная предыдущими постояльцами. Исследования маленького оконца на предмет организации притока свежего воздуха показали полную бесперспективность данного мероприятия – крохотная форточка была намертво заколочена здоровенными гвоздями. Некоторое время бесцельно слонялся по камере. Внезапный арест и первое в жизни попадание в тюрьму выбили из колеи. Наконец по коридору, гремя ключами, прошел надзиратель.
— Отбой. Отбой.
У моей камеры притормозил, открыл кормушку.
— Отбой, койку отстегни. Подъем в семь.
Лязгнул запором и пошел дальше, а я завалился на жесткие доски, отшлифованные многочисленными спинами, лежавшими на них до меня. Еще минут двадцать поворочался на жестком ложе, пытаясь устроиться поудобнее, и, наконец, заснул.
— Подъем!
Спросонья я не сразу понял, чего от меня хотят. Вчерашний надзиратель энергично тряс меня за плечо.
— Подъем! На выход с вещами!
Какие у меня вещи? С трудом разлепив глаза, я сел на скрипучей шконке и уставился на ненавистного вертухая.
— Чего? Куда?
— Очухался? На выход. Вот с ними поедешь.
Рядом с ним стояли два молодца, одинаковых с… Нет, не с лица, у таких мордоворотов лица не может быть в принципе. Рост у обоих под два метра, морды лоснятся, кулачищи как пивные кружки, в глазах только мрачная решимость выполнить приказ хозяина. Любой ценой выполнить. Такие безоговорочно преданные, нерассуждающие типы всегда верно служат своему хозяину. Пока тот в силе. Стоит ему оступиться или, не дай бог, упасть, они тут же находят себе другого хозяина. И так же верно и преданно начинают рвать в клочья всех, на кого он укажет, включая прежнего хозяина.
Один из бугаев сделал шаг вперед, взял меня за шиворот и сдернул со шконки.
— Шевелись давай.
Начался обратный путь вниз по железным лестницам с затянутыми сеткой пролетами, длинным коридорам, перекрытым решетчатыми дверями. Впереди тюремщик, за ним мордоворот, которого я условно называю старшим, следом я, руки за спину, за моей спиной топает младший мордоворот. У каждой двери стоит надзиратель.
— Открывай!
Лязг открываемой двери.
— Закрывай.
Снова лязг, и наша четверка оказывается в коротком тамбуре, запертом с двух сторон.
— Открывай!
Еще один лязг, и мы в небольшом помещении, выход из которого через обычную дверь. Тюремный двор освещается несколькими желтого света фонарями. Недалеко от выхода стоит черная "эмка", меня ведут к ней. Старший открывает правую заднюю дверь.
