– Вам легко быть таким жестоким со мной. А что, собственно, я сказал?.. Ну, не подумал как следует. Что ж из того?..
– Нет, Аким. Я был более жесток к тебе, когда не замечал твоих глупостей. Подумай об этом.
– Хорошо.
Аким пошел от парторга еще более сутулый и неуклюжий.
"Ничего, выдюжит", - подумал парторг, твердо решивший в самое ближайшее время провести партийное собрание с повесткой дня "О честности и правдивости советского воина". Мысль эта окончательно успокоила его. Он вошел в дом и подсел к Пинчуку, который за столиком читал очередное письмо-сводку, полученное от Юхима из родного села. Операция по форсированию Мурешула была почему-то временно отменена, и разведчики два дня отдыхали.
С утра с гор подул свежий, прохладный ветер. Солдаты надели стеганки и брюки.
Во дворе Никита Пилюгин и Семен Ванин, сидя на плащ-палатке, чистили свои автоматы. Семен, по-своему привязавшийся к этому мрачноватому парню, как обычно, ("подкусывал" его - "с воспитательной целью".
Никита, видимо, был в хорошем настроении, напевал какую-то песенку, на Ванина не обижался, да, впрочем, и слушал его рассеянно, в связи с чем реагировал на шутки с некоторым запозданием.
– Ты, Никита, - заметил наконец Семен, - как та жирафа. Ноги простудит, к примеру сказать, нынче, а насморк у ней будет аккурат через год, так что...
Договорить Ванину помешали "фокке-вульфы". Они появились из-за гор, что стояли в пяти-шести километрах за Мурешулом, и высыпали, как из мешка, на село трескучие "хлопушки" - маленькие бомбочки с удлиненным взрывателем вроде мин, разрывающиеся над поверхностью земли и дающие огромное количество мелких осколков. Разведчики укрылись в щели. После бомбежки Ванин все же закончил:
– В Гарманешти Маргарите ты тоже пел, а, кажись, она на меня засматривалась украдкой...
– Врешь, на меня.
– Неужели на тебя? - страшно удивился Семен. - Чего же это она в тебе нашла?
– А в тебе?
– Ну, я - другое дело...
Еще долго Ванин подтрунивал над Никитой, но тон его был простодушно-снисходительный, не звучали в нем, как прежде, язвительные, злые нотки. Их беседу прервал Забаров.
Федор вернулся из штаба и приказал собираться. В течение последних дней генерал готовил одну небольшую, но важную операцию, в которой должно было участвовать под командованием Ванина отделение разведчиков. Из первого батальона тюлинского полка командование выделило полуроту.
Таким образом, был создан подвижной отряд, командиром которого назначили старшего лейтенанта Марченко, только что получившего повышение в звании. Отряду приказывалось выйти в тыл к немцам в районе большого горного селения за Мурешулом, чтобы облегчить пехотинцам взятие этого селения.
В сумерки отряд уже находился далеко от командного пункта дивизии. Высланные вперед, в горы, разведчики Ванина вернулись и доложили, что путь свободен, поблизости никаких признаков присутствия неприятеля не обнаружено: было совершенно очевидно, что немцы сидели в селе. Ванин сообщил об этом старшему лейтенанту Марченко, и отряд двинулся. Разведчики шли впереди. Некоторое время не отставал от них и Марченко. Он украдкой наблюдал за Наташей, которую Забаров послал с отделением Ванина, и Марченко хотелось кому-то сказать, чтобы следили за девушкой, хранили ее, не пускали в опасные места, но сейчас он почему-то боялся это сделать. Старший лейтенант видел, как она прощалась с Акимом. Марченко даже слышал, как Аким сказал ей:
– Береги себя, Наташа. Ты ведь знаешь...
Теплым, ласкающим взглядом она провожала его высокую тонкую фигуру, согреваемая большим своим неугасающим чувством.
– Наташа, тебе лучше при ячейке управления остаться, - наконец сказал Марченко и покраснел. Она быстро-быстро взглянула на него, поняла все, весело улыбнувшись, тряхнула пышными волосами:
– Нет, я пойду с Ваниным!
И по тому, как она это сказала, и по тому, что она нисколько не смутилась при этой, второй встрече с ним, Марченко, и по веселой, беззаботно-беспечной ее улыбке и особенно по тому, что она разговаривала с ним с той же независимостью, как и со всеми, Марченко, пожалуй, впервые по-настоящему понял, до чего ж он был ей безразличен. И ему стало страшно. Он никогда еще не чувствовал себя столь одиноким.
В горах разгуливал холодный ветер. Сосны и могучие буки шумели. Где-то стучали пулеметы. "А что впереди, что ждет там?" - тревожно думал каждый.
Ущелье кончилось. Поднявшись в гору, разведчики увидели село. Оно горело, подожженное самим противником. Это озадачило Марченко.
– Не оставляют ли немцы его? - спросил он у Семена.
– Нет, товарищ старший лейтенант. Они зажгли несколько домов, чтобы не быть захваченными врасплох в темноте-то, - высказал свое предположение Ванин, и оно оказалось правильным.
На восточной окраине села без умолку стучал немецкий пулемет.
Немцы не спали.
Командир отряда собрал всех бойцов и повторил задачу. Атака должна быть предпринята ровно через час, одновременно с атакой, которую начнет с фронта переправившийся полк Тюлина.
Теперь все напряженно всматривались в темноту, ожидая, когда на дальней горе три раза взовьется красная ракета.
Она взвилась точно в назначенное время. Вслед за ракетой в воздух рванулось и прокатилось вниз, к селу, страшным во тьме валом "ура". Испуганной скороговоркой зататакали у всех окраин селения немецкие пулеметы. По освещенным пожаром улицам и огородам забегали согбенные фигуры. На шоссе из черной тьмы выползло несколько "тигров". Развернув башни, они ударили из пушек. Воздух сразу накалился.
– Вперед!
Эта команда была подaна не голосом, а ракетой. Отряд, развернувшись в цепь, легко обходя танки, быстро двинулся к селу. Пылающие дома летели навстречу бойцам, как красные большие взлохмаченные птицы. Уже дохнуло горячим воздухом от взмаха их огненных крыл. "Ура-а-а-а", - крылья вырастали и за спинами бегущих солдат. Кто-то упал, тихо и коротко вскрикнув, - кого-то, значит, сразила шальная пуля; кто-то крепко выругался, швырнул вперед гранату: она разорвалась у крайнего дома, забрызгав его стены красными от зарева мелкими осколками. Трассирующие пули вышивали темное полотно неба - будто множество невидимых паучков тянули за собой в разных направлениях яркие нити.
– Беречь гранаты! В огороды, в огороды заходи!.. Держись темной стороны!.. Не выбегай на освещенные улицы! - кричал Марченко. Изредка его стремительная поджарая фигура мелькала в отсветах зарниц.
Наташа задыхалась, но не отставала от разведчиков. Один только раз она задержалась, чтобы перевязать упавшего солдата. Но он уже не нуждался в этом; вмиг остекленевшие его глаза смотрели вверх, в багровое небо, удивленно, как бы спрашивая: "Что же это такое? Зачем это? Как же теперь?" Пламя дрожало в этих больших неживых глазах. Наташа поправила на себе сумку, разогнулась. С ужасом заметила, что вокруг никого не было. Разведчики, наверное, уже находились в селе.
– Сеня-а-а! - позвала девушка, но в ответ ей несся неумолкаемый гул боя.
Наташа побежала в село.
А там творилось неладное. Пехотинцам так и не удалось прорваться через вторую линию вражеской обороны, огненной подковой прикрывавшей селение с восточной стороны. Застигнутые было врасплох в самом селе, гитлеровцы оправились; на улицах и огородах завязался неравный бой. Немецкие танки, что стояли на шоссе, двинулись к селу. Один из них сразу же подорвался на мине, которую успели поставить саперы. Огненный столб поднялся над дорогой, и Наташа на миг увидела Ванина. Она опять крикнула:
– Семен!
Но в грохоте боя ее голос не был слышен даже ей самой. "Аким", -невольно прошептала она.
Марченко сообщил по радио генералу обстановку и получил приказ немедленно оставить село и вернуться на исходный рубеж. Отряд вышел из боя. Из отделения разведчиков не вернулась Наташа. Ванин доложил об этом Марченко и собирался было отправиться на поиски, но старший лейтенант остановил его.
– Я сам пойду! - сказал он.
Приказав своему помощнику вести бойцов к исходному пункту, Марченко сразу же исчез. Забыв про опасность, просто не думая о ней, он метался по селу, как безумный. Выбежав из села, старший лейтенант увидел что-то белое впереди себя, думал - камень, но все-таки приблизился к этому месту. Перед ним стояла Наташа. Не спрашивая ее ни о чем, он схватил девушку за руку и побежал. Пот ручьями катился по его бледному лицу.
– Ничего... ничего... Сейчас выйдем. Тут недалеко. Ничего... - шептал он сухими губами, тяжело дыша, открыв по-птичьи рот, задыхался.
Уже рассветало, когда они спустились в ущелье, которым отряд заходил в тыл к немцам. Марченко присел передохнуть и вдруг увидел человек пять гитлеровцев. Немцы наблюдали за ними, загородив дорогу. Марченко быстро схватил Наташу за руку и забежал за огромный голубой камень. Укрывшись там с девушкой, старший лейтенант снял из-за спины автомат, вынул из кармана гранаты, приготовился к бою. Немцы стали приближаться, перебегали от дерева к дереву, от камня к камню. Наташа большими, округлившимися глазами глядела то на них, то на исказившееся в страшной злобе и решимости лицо Марченко. Марченко стрелял, бросал гранаты. Наташа торопливо снаряжала для него опустевший диск. Первые минуты немцы не открывали ответного огня. Они, видимо, хотели взять советского офицера и девушку-бойца живыми. Но, быстро убедившись, что это им не удастся, они открыли огонь сразу из всех пяти автоматов. Пули ударялись о камень, высекая из него словно водяные, голубые брызги. "Спасти, спасти ее или умереть!" - стучало в груди Марченко. Никогда еще за всю войну не дрался он так яростно, как сейчас. Он стрелял и радовался, когда пуля настигала врага. Красивое лицо его было страшным в эту минуту. Старый, опытный фронтовик, Марченко с первой же минуты понял, что его позиция выгодней позиции немцев, и решил защищаться до конца.
