Однажды его навестил Бискун. Свой деревянный чемодан он принес с собой. Оказывается, чемодан был битком набит книгами, тетрадками и газетами.
У во взял у Бискуна книгу о русском нетчпке Мересьеве, который полз к своим с перебитыми, обмороженными ногами. Уво прочитал роман Полевого запоем, потом перечитал снова. История Мересьева потрясла мальчика. Сбросив одеяло, он долго смотрел на свои ноги. Они такие худые, белые и горят. Каждый день Уво начал понемногу разминать ноги, кряхтя и охая, превозмогая страшную боль. Вскоре он уже вставал на ноги и даже дошел до окна, но потом рухнул на пол и обратно к кровати пополз на четвереньках. Однако следующий день он снова начал с гимнастики: он хотел жить, и к жизни его возродила повесть Бориса Полевого.
Спустя три месяца Уво в первый раз вышел из дому. Медленным шагом он шел вдоль дамбы, неся под мышкой роман Николая Островского «Как закалялась сталь».
Уво много читал. Несмотря на продолжительную болезнь, он все равно оставался лучшим учеником в классе. Когда он учился в десятом классе, заболел снова. Отнялась правая нога. По виновато-заботливой улыбке матери и недоговоркам Бискуна Уво понял, что положение его серьезнее, чем он думал.
Однажды вечером Уво случайно услышал разговор Бискуна с матерью, которые находились в соседней комнате.
— Доктор что-нибудь новое сказал? — спросил Бискун мать.
— Ничего.
— Ничего! Это значит, что парню через два-три года придет конец.
— А может, все пройдет, — тихо и неуверенно проговорила мать.
— Если он окажется крепким, если…
— Эта проклятая война!..
Болезнь снова на какое-то время приковала Уво к постели.
«Значит, нужно издать еще три года, а потом: или — или…»
Уво и виду не подал, что догадывается о том, что уготовила ему судьба. Поправившись, он вместе с тремя своими товарищами решил отправиться в путешествие по Гарцу. Мечты помогали ему забыть действительность.
— Поедем с нами, Уво, — предложил ему друг по имени Штоль.
— Спасибо…
— Выглядишь ты хорошо, здорово…
— Я редко когда так хорошо себя чувствовал.
— Ну-ну…
Через два года Уво стал кандидатом партии, а в 1957 году он пошел в Национальную народную армию, окончил школу унтер-офицеров и был назначен на должность командира орудия.
Харкус и другие офицеры полка хотели, чтобы Уво стал офицером, но он отклонил их предложение, так как в его селе организовали кооператив и там он был нужнее, чем в полку.
Осенью 1960 года он демобилизовался и поехал домой, где праздновались сразу две свадьбы: мать Уво вышла за Бискуна, а старшая сестра — за агронома.
Уво работал в кооперативе бухгалтером и трактористом одновременно. Он был абсолютно здоров и счастлив. Так прошел ровно год. В 1961 году, в августе, он написал Харкусу письмо и очень скоро получил ответ.
«Я рад, что ты принял такое решение, — писал ему Харкус. — Мы ждем тебя в полку. Откровенно говоря, я почему-то предчувствовал, что так оно и будет. Жду тебя. Твой Берт Харкус».
Уво направили в офицерское училище. Учась на первом курсе, он познакомился с Ютой Гертнер, милой и спокойной девушкой.
Уво подождал ее однажды у ворот школы, где она преподавала, и, когда она вышла, увидел, что она хромает. Заметив поджидающего ее Уво, Юта покраснела и спросила:
— Зачем вы меня ждете?
— Хотел узнать, почему вы не вышли вместе со всеми.
— Теперь вы знаете, почему! — Девушка печально усмехнулась.
— Могу я вас проводить?
— Пожалуйста, если хотите.
Они спустились вниз. Уво хотел взять у нее портфель.
— Он у меня не тяжелый.
— Все равно.
Однако она не отдала портфеля.
— Несчастный случай? — спросил он.
Она покачала головой и сказала:
— Это у меня с шести лет.
Они пошли через парк, недалеко от которого она жила.
На медной дощечке на двери было выгравировано: «Доктор Гертнер».
— Это мой отец, — пояснила Юта.
— Могу я вас еще увидеть?
Юта снова покраснела, лишь на мгновение в глазах у нее промелькнула радость, а затем она снова стала печальной.
— Зачем? — с горечью произнесла девушка. — Зачем? — И пошла, не оглядываясь.
Через два дня Уво снова поджидал девушку у школы. Она и на этот раз вышла последней. Он пошел ей навстречу.
Увидев его, Юта замерла на месте.
Через две недели отец Юты остановил Уво на улице, чтобы поговорить с ним.
— Господин Каргер, я прошу вас быть откровенным, — начал доктор, — речь идет о Юте. За время болезни Юты мы старались воспитать в ней такие качества, чтобы она чувствовала себя счастливой и без мужа. Она преподает, занимается музыкой, много читает. Как врач, я лучше других знаю, какими жестокими могут быть мужчины. Именно потому я хотел бы предостеречь свою дочь от разочарования. Поэтому я и спрашиваю вас, чего вы от нее хотите?
Уво хотел ответить подробно, но передумал и сказал самое главное:
— Господин Гертнер, я люблю вашу дочь. Правда, я хотел сначала сказать это ей, а потом уже вам. — Уво рассмеялся от нахлынувшей на него радости.
У отца Юты были такие же глаза, как и у нее: светлые и лучистые.
— Это ваше твердое желание, господин Каргер? Я надеюсь, что в вас говорит не чувство сострадания и не любопытство.
— Нет, конечно. Я уверен в своем чувстве.
— Вы сильный, здоровый мужчина, а Юта никогда не сможет пойти с вами на танцы, не сможет водить автомобиль.
— Меня это нисколько не пугает.
И Уво рассказал доктору Гертнеру о своей юности и о своей болезни.
В 1963 году они поженились, и на следующий год унтер-лейтенант Уво Каргер снова уехал служить в полк, забрав с собою Юту. В Еснаке у них родился ребенок.
* * *
У Вебера заболели глаза от усталости. После первого дня учений четвертой батареи он вернулся в полк, чтобы вместе с Кисельбахом, Хофмайстером и Герхардом закончить писать свой доклад для партийного собрания. Расстались они в два часа ночи, а утром нужно было рано вставать. В семь часов они снова собрались у него в кабинете, чтобы еще раз обсудить доклад. Изменили несколько фраз, внесли новые цифры. У всех четверых было единое мнение, которое они и собирались высказать на собрании в пятницу.
А в четверг их мнения уже разделились.
И вот наконец долгожданное ответственное собрание.
Когда выступал Кисельбах, в зале стояла тишина, Пельцер временами кивал головой в знак согласия с докладчиком. Кисельбах остановился на результатах, которых, несмотря на сложные условия, добился личный состав. Далее следовало простое перечисление дел.
Пельцер и его сторонники сидели довольные, полагая, что это есть не что иное, как оценка полка.
Но вдруг Кисельбах переменил тон и сказал:
— Но разве мы, товарищи, можем успокоиться на достигнутых результатах? Особенно если сравнить наши успехи с требованиями, которые были предъявлены войскам, участвовавшим в маневрах в Тюрингии, и учесть современное политическое положение в Европе. Разве мы можем удовлетвориться лишь тем, что наши артиллеристы отстрелялись на «отлично»? Разве нас могут удовлетворить наши достижения в боевой и политической подготовке? Разве мы можем мириться с теми ошибками, которые у нас вскрыл новый командир полка?
Услышав эти слова, Пельцер перестал кивать головой, а с лица Хауфера мгновенно сползла улыбка. Кое-кто втянул голову в плечи, словно старался сделаться меньше.
Врайткант, сидевший слева от Вебера, схватил свою трубку, лежавшую перед ним на столе, затем оглянулся и отыскал глазами командира полка.
Харкус переводил взгляд с Кисельбаха на Вебера и обратно. Несколько раз майор тянулся к своей тетради, но тут же отдергивал руку.
Когда Кисельбах перечислял успехи, достигнутые в полку, майор хмурил брови и бросал сумрачные взгляды в сторону Вебера. Однако замполит не замечал этих взглядов командира или, быть может, не хотел замечать. Он сидел спокойно, положив руки на стол.
Кисельбах выдержал небольшую паузу, слегка откашлялся и, перевернув страницу доклада, продолжал, уже не заглядывая в текст.
— Нет, товарищи, нас такое положение устроить не может.
Хауфер листал конспект своего выступления, что-то вычеркивал и снова листал.
Пельцер сжал губы и сидел не шевелясь, не отводя взгляда от президиума.
Далее Кисельбах остановился на мероприятиях, проведенных Харкусом, дав им положительную оценку. А затем продолжал:
— Хотелось бы, чтобы товарищ Харкус со своей стороны был бы более терпелив и деликатен с людьми, в том числе и с женщинами. Командовать полком — значит руководить людьми, личным составом. Товарищ Харкус подчас проявлял нетерпеливость, что как бы парализовывало людей. Первое время, когда он вскрыл целый ряд ошибок и указал на них некоторым товарищам, которые не разделяли его точки зрения, он действовал единолично, ни разу не посоветовался с членами партийного бюро, не считал нужным информировать их о своих действиях. В такой обстановке нам было очень трудно работать. Мы, конечно, убеждены в том, что все действия майора были направлены на искоренение недостатков. Но, как мы знаем, не все добрые намерения дают положительный эффект, если они проводятся в жизнь неверными методами.
