Незнакомка, видно, привлеченная к окну шумом, но еще не успевшая разобрать толком, что тут произошло, поспешно распахнула раму и, обнаружив под окном застывшего от изумления Кирилла, настороженно спросила:
— Вы к генералу, товарищ лейтенант?
Кирилл суеверно вздрогнул: голос у нее и впрямь, как он и предполагал, оказался необыкновенным: сочным и напевно-мягким, ну точь-в-точь как реченька на тихом перекате или песня мотора в предзакатный час на большой высоте. Он никогда еще таких голосов не слышал, такой, наверно, был один на всю планету. Потом, как ни опасно было его положение, он успел разглядеть ее лицо, и снова, как тогда, утром, в строю, поразился: она в самом деле была хороша и величава, как королева. В лице ее, как и в фигуре, хотя и хмуро озабоченном в этот миг, он тоже обнаружил ту же природную соразмерность всего того, что, собственно, и составляет красоту женщины. Все в нем, в этом лице, от ямочки на подбородке до румянца на светло-матовой коже щек невольно притягивало взор, заставляло вот так остолбенело стоять, как стоял сейчас он, и таращить на нее глаза. Оказывается, вовсе не обязательно иметь бесподобно крупные глаза с длинными бархатными ресницами, прямой и тонкий, как у древних гречанок, нос, вовсе не обязательно обладать и черными, завитыми природой, волосами, чтобы быть такой беспощадно обаятельной, какой была эта женщина в окне. И Кирилл, завороженный этим ее, казалось бы, простым и в то же время непостижимо величавым видом, продолжал стоять, как пень, и ничего не отвечал, словно был туговат на ухо. Потом он, наконец, сообразил, что надо бы все же что-то ответить, раз она ждала, но в этот момент вдруг почувствовал всей кожей, что Нерон уже оправился от пинка и снова пошел на него. Шерсть на загривке у Нерона высверкивала, глаза от ярости желтели и весь он был какой-то взъерошенный и лохматый, как если бы появление в окне незнакомки придало ему и сил, и ярости. Несчастному Кириллу не оставалось ничего другого, как только вооружиться поленом — поленница стояла рядом, под рукой, — либо, на худой конец, сигануть за эту же поленницу и там переждать, пока Нерона не образумят или не посадят на цепь. Но как это было сделать, когда на тебя сверху вниз, точно королева со своего королевского трона, смотрела эта необыкновенная женщина и с явным нетерпением ждала ответа. Не давать же было Нерону бой у нее на глазах или праздновать труса. Пусть уж лучше он, анафема, клыки в него вонзает, чем позориться, и Кирилл, вдруг почувствовав, что он сейчас и в самом деле с этого места никуда не тронется, будет стоять здесь до конца, что бы ни случилось, поднял на женщину в окне заметно осмелевший взгляд своих темно-серых глаз и улыбнулся, и было в этой улыбке столько тихого восторга и немой мольбы не думать о нем плохо, что незнакомка, не зная, как все это истолковать, смутилась и отступила назад, в глубь комнаты. Но увидев затем, что на этого чудаковатого лейтенанта, невесть как и зачем очутившегося у нее под окнами, сейчас налетит Нерон, поспешила обратно и, свесившись с подоконника, крикнула повелительно:
— Не сметь, Нерон, назад!
Однако Нерон вздыбленным комом шерсти продолжал беззвучно катиться вперед, и она закричала снова, уже не скрывая страха, но не Нерону, а в глубь помещения:
— Володя, тут Нерон! Он искусает его. Быстрей, Володя, быстрей!
Не успел Кирилл сообразить, что это еще за Володя, как на крыльце, заскрипевшем под тяжестью могучих шагов, мгновенно появился рослый, широкогрудый мужчина с весело озабоченным властным лицом, в распахнутом кителе и папироской в руках. Не узнать этого человека, конечно, было нельзя — это был сам командир дивизии, генерал. Кирилл ахнул, а генерал, отыскав глазами Нерона, вытянулся и рявкнул во всю силу легких, словно перед ним, застыв в строю, стояла вся дивизия:
— Назад, Нерон!
Это уже был не речной перекат и не песня мотора в предзакатный час на большой высоте, и Нерон, прочертив животом почти до самых ног Кирилла что-то вроде дренажной канавы, остановился как вкопанный, потом виновато поджал хвост и повернул обратно, к хозяину, быстро спустившемуся с крыльца, преданно затерся о его широкие генеральские лампасы, взвизгивая, точно просил прощения. На лице у генерала разлилась довольная улыбка, в ответ он ласково потрепал Нерона за ушами и, уж только когда отослал его в конуру, заметил Кирилла и устремил на него распаленный негодованием взгляд, и с веселой жесткостью спросил:
— Как вы здесь очутились? Вы его дразнили? Какого полка?
Кирилл как-то слякотно улыбнулся — сразу столько вопросов и еще этот тон, словно он не боевой летчик, а что-то вроде бедного родственника этого треклятого Нерона — и отвечать не спешил, продолжал все так же слякотно улыбаться да исподлобья взглядывать поочередно то на генерала, то на незнакомку, не отходившую от окна, и лишь когда генерал, теряя терпение, шумно вобрал в легкие побольше воздуху, чтобы устроить ему разнос, он, наконец, разжал губы и ответил с обидой, на которую вовсе не имел права:
— Я не мальчишка, чтоб его дразнить, товарищ генерал.
Генерал отшатнулся, словно Кирилл врубил ему в челюсть, и начал поспешно застегивать пуговицы на кителе, потом вдруг рявкнул, как минуту назад на Нерона:,
— Что-о? Не мальчишка? А я считаю — мальчишка. Представляете — считаю. — И опять: — Какого полка? Фамилия?
— Он не виноват, Володя. Он совершенно не виноват.
Это уже — незнакомка, ее голос. Прямо из окна. Кирилл вздрогнул.
— Он не дразнил его, — добавила эта неожиданная заступница Кирилла и удалилась в глубь помещения, чтобы через минуту появиться снова, уже на крыльце и в полный рост, и предотвратить грозу, которая, чувствовалась, назревала.
— Он не дразнил его, я видела. Он проходил мимо, и Нерон на него бросился. Ты же сам говорил, что Нерон не терпит посторонних.
Кирилл от удивления загнал брови на лоб, генерал, наоборот, сомкнул их на переносице, незлобиво передразнил:
— Проходил, проходил. Тут не Невский проспект, чтобы прохаживаться, моя дорогая. — Потом, еще раз испытующе оглядев Кирилла с головы до пят и как бы только сейчас заметив у него на груди «боевик» с «отвагой[5]», добавил уже с явной переменой в настроении: — у Нерона, между прочим, острые зубы, лейтенант, так что благодарите судьбу, что жена подоспела вовремя и предотвратила конфликт.
Кирилл даже качнулся от удивления: эта необыкновенная молодая женщина, оказывается, жена самого генерала, командира их дивизии. Наваждение какое-то! Жена! Супруга! Вот уж чего он, по совести, никак не ожидал. Чего-чего, а только не этого. И не потому, что генерал был ей не ровня, из страхолюдов или там старых песочниц, а она, по сравнению с ним, беззащитной голубкой, попавшей, в силу печальных жизненных обстоятельств, в лапы старому греховоднику. Нет, генерал тоже был красив и молод, дай бог каждому, всего где-то лет тридцати семи, не больше, и это при ста восьмидесяти сантиметрах росту и сотне килограммов весу. Так что с этой стороны все обстояло нормально, если на них поглядеть, пара была что надо и по годам, и по внешнему виду, и все же удивление Кирилла не проходило. Представить эту незнакомку, так поразившую его, женой стоявшего сейчас перед ним властного и грозного человека он не мог, у него это просто не получалось, и Кирилл, не переставая дивиться этому, продолжал стоять все с тем же потерянным видом, словно его только что облапошили, как мальчишку, и ничего не говорил, а только глупо улыбался.
Когда же это его молчание опять затянулось сверх всякой меры, жена генерала вопросительно поглядела на мужа, потом, сойдя с крыльца, как с пьедестала, подошла к Кириллу совсем близко и, заглянув ему в глаза, с участием, будто это был не здоровенный лейтенант-летчик, а больной человек, спросила:
— Вам, кажется, плохо? Вы, случайно, не ранены?
И опять Кирилл услышал речной перекат, и опять он остро отозвался сладкой болью в его сердце, но ответил сдержанно и по-военному сухо — он опасался, как бы из-за своего чрезмерного участия эта незнакомка, оказавшаяся на беду женой генерала, не зашла к нему в тыл и не увидела следы клыков Нерона на его диагоналевых брюках:
— Я абсолютно здоров.
— Действительно, здоров. С чего ты взяла, что ранен? — подтвердил и генерал и, словно отсутствие ран на теле этого летчика дало ему право не шибко-то с ним церемониться, насмешливо заметил, видно, продолжая свою давешнюю мысль: — А ведь с Нероном, если бы не она, — он кивнул в сторону жены, — вам бы пришлось познакомиться совсем близко. Правда, дорогая? Вот было бы знакомство! Ну, да от вас это еще, может, и не уйдет, — вдруг добродушно всхохотнул он. — Может, еще и познакомитесь, если, конечно, не подберете другого маршрута для своих прогулок. Любопытно будет поглядеть, любопытно! Только еще раз напоминаю: зубы у Нерона острые, — и, весьма довольный своей шуткой, он захохотал уже так заразительно, что Нерон, услышав этот его хохот, поспешно высунул из конуры морду и принялся преданно вторить ему захлебывающимся от восторга лаем. Когда же лай пошел на убыль, генерал, видно, опомнившись, что ведет себя в присутствии этого незнакомого рядового летчика явно не по чину и, точно это могло поправить дело, вдруг развернул грудь тугим парусом и пропел с превеликим наслаждением: — А теперь слушайте мою команду, лейтенант: кр-ругом, шагом марш!
