Лязгнула клавиша заезженного магнитофона «Спутник», и в облака табачного дыма, плавающего над сценой (кубинские курсанты оказали интернациональную помощь в размере десятка сигар) плавно вплелись томные извивы призывного голоска Барбары Стрейзанд. Разумеется, знаменитая «Stop» — уж и не сосчитать, сколько стриптизерш прокормила эта дивная песенка о целомудренной любви.
Одним движением выхватив заколки, Милка разметала по плечам торжествующий вопль огненной гривы и, алчно облизнувшись, начала расстегивать и без того готовые отскочить пуговицы форменного мундира. До треска обтянутые оливковой юбчонкой бедра Милки призывно плавали над бутылками. Зал замер, напряженно сопя. Взмах — и мундир летит в сторону, в готовно подставленные руки зрителей. Вслед мундиру полетел форменный галстук. Хищно улыбаясь, Милка изогнулась в талии и взялась наманикюренными пальчиками за пуговицы блузки. Одна… Вторая!.. Литые ядра Милкиных грудей отчаянно рвались на свободу.
— Не, не, господа — это все старье, мы видели такое уже тысячу раз! — «сайгонский генерал» Витька Цой ленивым шлепком согнал Милку со стола.
Зал взвыл. Обладай свирепый взгляд хоть небольшой температурой — Витька был бы испепелен на месте. Начальник политотдела перевел дух с противоречивым чувством облегчения и разочарования.
— Я, господа, хочу предложить вам действительно уникальный номер! — голосом циркового «объявлялы» продолжал Витька, хладнокровно игнорируя нелестные эпитеты, которыми его щедро осыпала почтенная публика, — Это суперзвезда, поднявшаяся из трущоб Гарлема и ослепившая своим сиянием Нью-Йорк, Париж и все остальные столицы мира! Да, да, это он — великий и неподражаемый король степа… Джимми Сноу!!!
Поперхнувшись, «Спутник» заиграл «Золотую Калифорнию» и на сцене возник великолепный негр Ауриньш, разодетый, как бразильский сутенер. Знакомые девчонки из культпросветучилища не поскупились и притащили все самое блестящее и пижонское барахло, какое только смогли разыскать в своей реквизиторской. Не смогли подобрать лишь подходящих концертных туфель — их с успехом заменили уставными парадными «гадами», подошвы которых для лучшего звучания подбили жестянками из консервных банок.
— О-о-у, й-е-есс!! — восторженно зааплодировали «генералы», — Джимми, камон!!
Раскланявшись и разослав воздушные поцелуи, Ауриньш замер, раскинув руки — словно вот-вот взлетит. И — пошел, и пошел! Спустя секунду публика уже забыла про облом со стриптизом и от души награждала Маргуса восторженными воплями и свистом. Восторженно бесновались также и «натовцы», пытаясь присоединиться к бешеному пламени танца, а «вражеские дамочки», повизгивая, пытались повиснуть у великолепного негра на шее — тот ловко, не нарушая рисунка танца, уклонялся от их пьяненьких объятий. Несколько раз, повернувшись в танце к размалеванной карте СССР, Джимми элегантно поправлял свою блестящую «бабочку», и сцена в этот миг озарялась коротким блеском фотовспышки. Судя по всему, «натовцы» были народом туповатым и ничего не замечали, либо принимали это за сценический эффект.
И вот — финальная сцена спектакля. «…Служу Советскому Союзу», — застенчиво говорил негр Джимми, сидя на скамейке рядом с советским резидентом Вовкой Зубковым. Резидент великой державы был одет в мятый пиджак, рукава которого еле прикрывали локти и в линялые польские джинсы «Sharik». На поводке резидент еле удерживал таксу Фроську, одолженную на спектакль у Валентины Алексеевны. Фроська то малодушно пыталась удрать со сцены, то пряталась под скамейку, то совалась между ног резидента, наконец от безнадеги надула на сцене блестящую лужицу, забилась под скамейку и притихла.
— Ты молодец, Джимми, — отечески похлопал резидент негра по коленке, — Россия тебя не забудет.
— Россия… — мечтательно вздыхал бедный негр, — Когда же я увижу настоящие белые березы?.. Мавзолей товарища Ленина?.. Знаменитый Рязанский Кремль?..
— Скоро, Джимми, совсем скоро, — добрым голосом говорил Вовка, — Но пока ты еще нужен здесь…
— Я понимаю…
— Ну, мне пора. До встречи, товарищ Джимми. Связь — как обычно.
— До встречи, Владимир Иванович.
С чувством пожав негру руку, резидент удалялся со сцены, поигрывая тросточкой и таща за собой на поводке упирающуюся Фроську. А Джимми стоял на месте и грустно глядел ему вслед, чуть покачивая ладонью у плеча. Потом тихо-тихо начинал напевать голосом прогрессивного негра Поля Робсона: «Не слишни в саду дажье шё-ро-хи… Всё здесь са-мер-лё до утра…». И — ей-богу, зал, как завороженный, начинал подпевать! Сначала шепотом, а потом и в полный голос! А конец песни, когда участники спектакля выходили на поклон, тонул в бешеных аплодисментах, среди которых и шмыгания слышались, и всхлипы. Пипл, что называется, хавал. Да не просто хавал — а в облизку и с причмокиванием!
Как и положено по всем театральным традициям, премьера спектакля была незамедлительно отмечена. Отпущенная в полном составе в увольнение, труппа отнесла в культпросветучилище одолженный реквизит, после чего уютно расположилась в тесноте да не в обиде в одной из комнаток девчачьего общежития. Тортик, печеньки, чайник, да пара бутылок «партейного» — вот и весь банкет. Да много ли и надо-то для хорошей компании?
— Марик, ну ты гений! — восхищалась рыжая Милка, — Ведь считай, почти без репетиций, а как выдал, а!
— Нет, — справедливо возразил Маргус, — Лучший номер был твой, Мила… Если бы Витька не помешал…
— Ну, за праздник!
— С Днем разведки!
Сдвинули разнокалиберные стаканы и чашки, одолженные по соседним комнатам.
— Вовчик, ты споешь? — присела рядом с Зубом хрупкая глазастая Юлька.
— Вован, давай — нашу! — тут же передали ему гитару.
И — негромко так, вполголоса, все подхватили:
Мы были лучше и честней,
Мы нашу жизнь, как песню, пели.
И над могилами друзей
Который год поют метели.
Уютный дом и тишина
Нам доставались в жизни редко
У нас с тобой одна война,
Одна профессия — разведка…
Как-то незаметно пропадали улыбки, лица становились все задумчивей и серьезней.
Нам шар земной, как дом, знаком
В дорогах запада и юга,
Случалось нам и пить с врагом,
И пулю получать от друга.
Но друг ни в чем не виноват
И не права молва людская —
Ведь ты — солдат, Москвы солдат,
У нас профессия такая…
Последние строки пели уже просто угрюмо, словно сетуя на такую вот нескладную свою судьбу. Но увы, такую необходимую Родине:
Давно чужие имена
Сданы в архивы на храненье,
Но с шагом шефов вдруг война
Ворвется в наши сновиденья.
Отчета требуют опять
За каждый день, который прожит —
Разведчик может век молчать,
Но позабыть ни дня не может.
Китайское народное творчество
Возможно, в наши дни еще кто-то помнит такое понятие, как «самиздат». Если нет, то — коротко: берется литературное или публицистическое произведение запрещенного (или полузапрещенного) в СССР автора и перепечатывается вручную на машинке, дабы потом втихаря читать самому и давать почитать самым надежным друзьям. Считается, что занимались этим делом сплошь высоколобые интеллектуалы, отпетые диссиденты, ну и — в большинстве своем, евреи — а как же, куда ж без них, родимых.
Так вот, все уверения диссидентов в своем полном господстве в самиздате (кто их, кстати, помнит сегодня — ну хоть одного?) — полная чепуха. Ибо в то время самиздатом занимались все поголовно! Просто далеко не у всех хватало наглости делать из этого профессию, ибо серьезным занятием это никак считаться не могло, а отводилась этому делу всего лишь роль эдакого предохранительного клапана для сброса излишней энергии. Это уж — как в любом другом деле, у кого подо что лучше руки заструганы: кто штангу тягает, кто бляху иголкой полирует, ну, а кто — самоиздаёт.
И вот вам пример, и это — абсолютная правда: в самые наизастойнейшие годы (живой Высоцкий, Олимпийский Мишка, пепси-кола — только в Москве, а кока-кола еще по прежнему главный символ империализма), в одном из наисекретнейших учебных заведений Министерства Обороны — совершенно спокойно издавался самый настоящий подпольный рукописный журнал. И не абы какой, а на китайском языке! Название его звучало очень красиво, словно строка из стихов Ли Бо: «Куайлэ пхигужэндэ хэцзошэ хуабао», что означало «Иллюстрированный журнал «Кооператив веселых педерастов»». Как родилось столь неординарное название? Да очень просто.
Курсанты английских языковых групп к третьему курсу уверенно шпарили в подлиннике «Аэропорт» Хейли, «французы» читали Гюго и бульварные романы, изданные в Париже, немецкие группы выписывали дивный журнал, издававшийся в ГДР «Арми рундшау» (и именуемый в курсантской среде не иначе, как «Зольдатен унд секс»). Вот это, доложу я вам, был журнал! Уж в чем, в чем, а в солдатской психологии немцы всегда разбирались. И было в этом журнале то, что действительно нравится солдату: отличные фотографии военной техники (в том числе и той, что в Союзе проходила под всевозможными грифами секретности) и — БАБЫ! Черт побери, какой же лютой завистью завидовали наши парни шикарной жизни своих немецких коллег, глядя, к примеру, на такой снимок: бравый немецкий десантник, приземляющийся не куда-нибудь, а прямо на берег озера, в котором плещутся голенькие грудастые немецкие нимфы! Или просто: морячок в увольнении, идет с подружкой. Идут они в обнимочку, невинно ухватив друг друга за попки. Снимок сделан со спины, подружка морячка, разумеется, в потрясном мини-платьице и на шпильках, удлиняющих и без того длиннющие ножки.
