Ознакомительная версия.
Бойцы привстали, бесшумно одолели открытое пространство, затаились под окном детской комнаты. Оставался один рывок – в дом. Несколько секунд лихорадочной возни, и дело в шляпе. За жизнь своих бойцов Антон не волновался – ребята натасканные.
Но вдруг эти твари успеют открыть огонь по заложникам? Отпускать бандитов нельзя. Нет никакой гарантии в том, что они не убьют в горах всю семью Исаевых как ненужных свидетелей.
Какая досада! Бойцы уже готовились к прыжку на подоконник, когда в доме раздалась зычная ругань главаря. Боевики забегали по комнатам. У них хватало ума не приближаться к окнам.
На лицах бойцов отразилось расстройство. Им приходилось держать паузу, не гнать коней, не лезть на рожон, убеждать врага в том, что он все делает правильно.
В доме царила атмосфера беспросветного уныния, помноженного на нервозность. Боевики прекратили транжирить боеприпасы. Артур презрительно скривился, отполз от порога, перезарядил автомат. В детской комнате заплакал ребенок.
Обозленный Тархан ворвался туда, ударил прикладом съежившуюся женщину и закричал:
– Заткни своих щенят, сука, пока я их сам не успокоил! Еще один писк!..
Треснула кожа на скуле Аминат, брызнула кровь. Женщина заплакала, обняла чернявую девочку, которая размазывала слезы кулачками. Встрепенулся мальчишка лет пяти. Он тоже плакал, но нашел в себе решимость с вызовом посмотреть на обидчика матери.
Тархан перехватил его взгляд, злобно засмеялся.
– Мент растет! – заявил он, вскинул автомат, чтобы выстрелить, но как-то вдруг занервничал, передумал.
– Вы сволочи! – прошептала женщина, закрывая собой малыша. – Неужели у вас нет детей?
– Представь себе, лапочка, нет, – отрезал Тархан. – И у тебя их не будет, если ты сейчас же не заткнешься!
Артур снова не выдержал, полоснул от порога длинной очередью.
– Что делать, Тархан? Это в натуре спецназ. Нам нельзя убивать заложников. Они же мокрого места от нас не оставят!
– Что, Артурчик, боишься за свою ничтожную жизнь? – осведомился Тархан. – Трусом ты оказался, брат.
– На себя посмотри, – огрызнулся Артур.
– Да пошли вы все! – завопил Петро Хлыст, выскочив из комнаты, расположенной на западной стороне дома.
Его физиономия цвела пятнами, он дышал так, словно убегал от разъяренного медведя.
– Да мне по барабану ваш Аллах. Почему я должен подыхать тут? Я жить хочу, мстить москалям за мою опозоренную Украину!
– Заткнись, чмо! – прорычал ему в лицо Тархан. – Повоюешь еще за свою гребаную батькивщину! Назвался груздем, так лезь в кузов, дятел!
Бормоча что-то себе под нос, Петро побежал в горницу, припал к зашторенному окну. Тархан ворвался в комнату, которую тот покинул, стоял там, хищно раздувая ноздри, зыркал глазами. Какого черта это ничтожество, носящееся со своим Бандерой как с писаной торбой, открыло окно?
Тархан встал за шторой, осторожно выглянул на улицу. Огород был пуст, за изгородью никто не мерцал, но он кожей чувствовал угрозу, чуял чужой дух. Боевик скрипнул зубами, захлопнул ставни и замкнул их на увесистый стальной крючок. Он даже не подозревал о том, в какое уныние вогнал спецназовцев, сплющившихся под окном. Яростно гримасничая, он выбежал в горницу.
Там уже хозяйничал Петро. Дверь в спальню была открыта. Связанные заложники сжались в кучку.
Артур отступил от входной двери, сел на пороге горницы, не выпуская из вида крыльцо за дверным проемом. Он сжимал в кулаке последнюю гранату и с танталовыми муками избавлялся от соблазна швырнуть ее на улицу.
Крышка подпола была отброшена. Петро спустился туда, возился в узком подземном мешке, который полчаса назад боевики бегло осмотрели и не нашли в нем ничего, достойного их внимания. По подземелью шнырял луч света. Гремели ведра, баки, с хрустом переломился хлипкий деревянный ящик. Потом что-то заскрежетало, посыпались банки, алюминиевая посуда.
Тархан поморщился и глянул вниз. Какого черта там творит этот укроп?!
Петро сдвинул с места и повалил обветшалый, обросший плесенью буфет. Над широким люком воспарила возбужденная физиономия украинца. Его ноздри раздувались, жилка на виске так дрожала, что чуть не прорывала кожу.
Петро проглатывал слова, заикался:
– Тархан, там какой-то лаз! Подземный ход или что-то в этом роде. Сам посмотри, если мне не веришь.
Тархан грубо оттолкнул сообщника, отобрал у него фонарь, скатился в подпол по прочной лестнице и почувствовал, как спина мгновенно взмокла от волнения. Слава Аллаху, неужели выручил?
Взору бандита предстала хлипкая дверца, сколоченная из обломков горбыля. Она держалась в закрытом виде за счет буфета, придавившего ее, и теперь чуть распахнулась. За ней виднелась черная продолговатая дыра, в которую, пригнувшись, мог протиснуться человек.
Плотоядно урча, Тархан сунул голову в отверстие, осветил тесную нору, укрепленную трухлявыми распорками. Земля осыпалась. Этим лазом явно давно никто не пользовался.
Он взлетел наверх, лихорадочно осмотрелся. Спецназ еще не шел на приступ. Петро таращился на него голодными глазами, дрожал от нетерпения. Насторожился приунывший Артур.
Тархан шагнул в спальню и буркнул подельникам:
– Берите мелких.
Сам он схватил за запястье ойкнувшую Аминат, поволок ее в подвал, грубо стащил по лестнице, подтолкнул к дыре, сдавил горло грязными ногтями и заявил:
– Спрашиваю только раз, дорогуша!..
Женщина с отвращением отпрянула. Запах пота, страха и гнили изо рта – сильнейшее химическое оружие!
– Живо говори, что это такое? Подземный ход? Он не засыпан, им можно воспользоваться? Куда ведет? Если соврешь, задушу на месте и тебя, и твоих гаденышей!
Аминат, полумертвая от страха и боли, с трудом ворочала языком, давилась кашлем. Она сказала, что не знает, в каком состоянии сейчас лаз. Он всегда здесь был, но они с мужем использовали его только раз. Два года назад уходили от убийц.
Подземный ход выводит на северную оконечность участка. Там, на границе с территорией соседей Долгушиных, стоит сарай. В нем есть люк. Сейчас он, кажется, засыпан каким-то хламом…
Шанс убраться отсюда обретал реальные очертания. Боевики спешили, затаскивали детей в подвал, затыкали им рты, чтобы не орали.
Тархан взмахом ножа рассек путы на ногах женщины, вывернул руку у нее за спиной, схватил за волосы и заявил:
– Заорешь – прирежу. А ну вперед, радость моя лупоглазая!
В доме вдруг стало как-то тихо. Капитан вслушивался, затаив дыхание. У боевиков производственное совещание? В голове что-то блеснуло, но не задержалось, уплыло.
Антон покосился вправо. Офицеры, укрывшиеся за дровяником, выжидающе смотрели на него. Рядовые бойцы нетерпеливо подрагивали слева, ждали приказа.
Обманчивая тишина? Боевики ждут атаки, приготовились расстреливать заложников? Но дети перестали плакать, и вдова не подает голоса.
Горденко махнул рукой – вперед! Двое бойцов чуть не синхронно взлетели на подоконник, вломились в комнату. Двое других пробежали по дорожке вдоль дома, влезли в здание с противоположной стороны. Поднялись спецназовцы, залегшие за дорогой, стремительно двинулись во двор.
В голове капитана снова блеснуло озарение. Он вспомнил про ружье, висящее на стене в начале пьесы. Если столь настойчиво муссируется тема подземного хода, то в финале она обязательно выстрелит!
Бойцы по одному вбегали в дом. Он поглощал их как крокодилья пасть. В комнатах раздавались возгласы «Чисто!». Террористы растворились в параллельных мирах и прихватили с собой заложников.
Капитан уже все понял. Куда, пропади он пропадом, выходит подземный ход?! К сараям, возле которых окопались его приятели-офицеры Воронец и Кабанов? Как ни крути, самое подходящее место. Кучка дряхлых построек. Сразу за ними – чахлый штакетник и выход в переулок, связывающийся Тихую с Первомайской.
Спецназовцы не успели! Провалилась отличная идея – организовать комитет по торжественной встрече и взять бандитов готовенькими.
Пока капитан с преступной медлительностью рожал идею – умнейший мозг, только использует его кретин! – бандюки вместе с заложниками уже проследовали по подземному ходу. В одной из сараюшек затрещали проржавевшие петли, которые много лет никто не смазывал.
Твари полезли на свет словно черви из земли. Первым вылупился приземистый плотный боевик. Он обливался потом. Щетина от возбуждения торчала дыбом, глаза блестели так, словно он уже перевоплотился в сатану. Бандит прижимал к себе стонущую женщину, голова которой безжизненно висела, прикрывался ею как щитом!
За ним возникли еще двое. Молодой кавказец держал под мышкой трепыхающегося мальца лет пяти. Рот ребенка был перевязан кухонным полотенцем.
Субъект лет тридцати с неприятной и возмутительно европейской внешностью тащил маленькую девочку. Он грубо сжимал ее, передавил горло. Малышка задыхалась, сучила ножонками.
Ознакомительная версия.
