– Дорогой Павел Николаевич! Молодость наша уже за кормой. С ярмарки едем. Вот и у меня тоже иногда поясница болит и сердце пошаливает, – пожаловался Врангель и торопливо предложил: – Уварова дадим ему в сопровождающие. Прошлый раз он не без пользы съездил. К тому же у него там, кажется, невеста?
– Согласен. Кстати, сейчас в Париже Науменко. Посоветуйте Котляревскому встретиться с ним. Пусть не бунтует. Негоже сейчас расшатывать армейскую дисциплину. Не на пользу общему делу.
– Он упрямый. К тому же обижен на меня, – покачал головой Врангель. – Как-то однажды я сказал ему что-то нелестное о казаках, до сих пор не может забыть. Даже по тону его записки я это чувствую.
– Он разумный человек. Поймет, – сказал Шатилов.
– Ну, а не поймет? Ну и что? – обозлился Врангель. – У меня пока еще хватит сил смирить его гордыню.
– Не может не понять. С пустяка начнется и пойдет…
– К сожалению, уже началось, – вздохнул Врангель. – Два рейса «Решид-Паши» к большевикам с нашими солдатами.
– Три, – подсказал Шатилов. – Четвертый не состоялся из-за отсутствия желающих.
– Пусть это всего лишь семь-восемь тысяч, пусть это не сильно скажется на боеспособности армии, но это уже началось. А Науменко давно держит нос по ветру и лучше многих понимает, что к чему. Не хочет оказаться в обозе, – и добавил: – Пусть съездят, поговорят с ним. Только ничего хорошего я от этого не жду. И все усилия пусть направят на французов. С ними нам надо наконец расставить все точки. Без этого наш поход на Россию может не состояться.
– Ну, что ж вы так, ваше превосходительство! – с укоризной в голосе сказал Шатилов.
– Гипербола, брат Павел, – едва заметно улыбнулся Врангель. – Я пока так не думаю. Просто иногда так сам себя слегка подстегиваю.
Не спалось Жихареву. Голова шла кругом, тяжело ворочались мысли. Не упустить бы комиссара. Неспроста появился он здесь. Что-то серьезное затевают большевики, иначе не стали бы рисковать таким козырным тузом.
Знать бы, надолго ли появился он здесь? Может исчезнуть в один из ближайших дней – и все! И не утолит он жажду мести, которая все еще клокочет в его сердце. Но это ладно. Местью можно было бы и поступиться. Время лечит – забудется. Но деньги! Они нужны были вчера и нужны будут завтра. Пока они лежат в почти неохраняемом банке в искалеченных сейфах. Еще вчера их, эти сейфы, можно было просто вывезти за город и там, не торопясь, под пение соловьев, вскрыть. Сегодня это уже не удастся. Сегодня их охраняет не один лишь управляющий, но и еще двое чекистов. Надо думать, что они оба чекисты. А уж что один из них высокий чин – это он не просто знал, в этом он тогда, в Феодосии, убедился, что едва не стоило ему жизни. Но и эта преграда преодолима, если хорошо продумать.
Десять тысяч долларов! Их когда-то пообещал Уваров за живого или мертвого комиссара. Правда, это было давно. Но Уваров ни разу не сказал ему, что обстоятельства изменились и тот их уговор потерял силу. Ну, а не заплатит Уваров, такую птицу, как комиссар, купит Врангель. За живого он, конечно, не поскупится.
Вот ведь какие чудеса случаются в жизни! Все собралось в один клубок: сейфы с приличными ценностями, комиссар, который сам по себе стоит кучу денег, и, вполне возможно, Уваров за этого комиссара щедро рассчитается. У них, у богатых, честное слово еще в цене.
Теперь остается только решить нелегкую задачу: как одним приемом распутать этот клубок! Легко это не получится. Тут надо высушить все свои мозги и придумать что-то хитрое. А начать надо с Уварова. А советами Слащева можно пока и пренебречь. Когда он принесет генералу хорошую кучу денег, тогда можно будет и выслушать его советы. Интересно, что он скажет?
Жихарев ворочался в своей постели. Сон его не брал. Говорят: утро вечера мудренее. Но где оно, это утро? Ночь тянулась бесконечно.
Утром Жихарев отправился на набережную, где в помещении бывшей таможни размещался штаб Русской армии. Совсем рядом со штабом покачивалась на легких волнах личная яхта Главнокомандующего «Лукулл». А это значило, что Врангель находился в городе. Стало быть, и его адъютант Уваров тоже, как и полагается, был при нем.
Немного постояв на набережной, Жихарев еще раз подробно продумал весь свой разговор с Уваровым. Он обещал доставить ему живого или мертвого Кольцова, и с большим трудом, не считаясь ни с временем, ни с затратами, выполняет свое обещание. Речь о сроках не шла, значит, договор остался в силе. И лишь после того, как Уваров раскошелится, он сообщит ему место пребывания чекистского комиссара. Идите и берите!
Возле штаба Врангеля всегда было оживленно. Туда и обратно взбегали и спускались по лестнице бравые штабные офицеры, на рысях подскакивали всадники, оставляли у коновязей лошадей, на минуту скрывались в штабе и затем снова куда-то мчались. У входа неторопливо прохаживался часовой.
Жихарев поднялся по ступеням и обратился к часовому:
– Слышь, браток! Как бы мне это… адъютанта Врангеля повидать?
– По делу, что ли?
– По делу, по делу! – закивал головой Жихарев. – Очень важное дело.
– Документ у тебя есть?
– Какие документы у беженца? Да мне и не надо в штаб. Сюда бы вызвал, только и делов. А он уже тогда сам рассудит, что до чего.
– Опоздал ты самую малость, земеля, – сказал часовой и, немного подумав, объяснил: – Уваров сейчас по Парижу гуляет. Вчера уехал. Так что, если у тебя дело стоющее, приходи под вечер. Будут записывать на прием до Командующего. Може сам тебя примет, чи по назначению направит. И то не сразу. Может, через неделю, а может, позжее. Шибко он занятой, Командующий. Сам понимаешь, вся армия на его плечах.
– А Уваров, говоришь, в Парижи?
– Не стану ж тебе брехать.
– Ну, ладно. И на том спасибо, – вздохнул Жихарев. – Подожду. Дело терпит.
Жихарев снова спустился вниз и, глядя на мелкую зыбь, лижущую гранит набережной, закурил. С огорчением подумал, что ждать возвращения Уварова из Парижа конечно же глупое дело. За это время комиссар уже исчезнет из Константинополя. В запасе у него оставался последний вариант: поквитаться с банком, а заодно и с комиссаром. Поразмыслив, решил, что в этом деле советы Слащева ему не понадобятся.
Париж летом – это буйство жизни, оптимизма и любви. Куда делись пожилые парижанки? Их словно куда-то вывезли, и на улицы высыпала только молодежь. В большинстве – барышни в смелых декольтированных платьицах и в юбках немного ниже колен, чтобы не слишком смущать пожилых мужчин. Впрочем, и мужчины к лету тоже сбросили с себя по пять-десять лет и, затянув потуже отрощенные за зиму животы, гусарили на улицах и бульварах, словно ищейки-легавые на утиной охоте.
Котляревский и Уваров прямо с Восточного вокзала отправились на рю Гренель, в российское посольство. Котляревский зашел к Маклакову, а Уваров, чтобы не терять время, отправился в соседнее здание консульства навестить Щукина.
Николай Григорьевич встретил Михаила, как всегда, радушно, отвел в какой-то тихий уголок и стал расспрашивать о Врангеле, Кутепове, Галлиполе. Его интересовало все: не только условия жизни Русской армии, но и настроения среди рядового и командного состава и даже слухи, которые ходят сейчас там, на Анатолийских берегах.
Уваров ничего не стал скрывать, рассказал о мелких стычках и ссорах Врангеля с тамошней французской администрацией и о многих других неприятностях: хуже стало с доставкой продовольствия, иной раз задержки случаются до нескольких дней, и тогда солдаты и офицеры живут впроголодь. Многие солдаты и офицеры, прельщенные большевистскими листовками о всеобщем прощении, изъявили желание выехать на Родину, около семи тысяч уже выехали. Вспомнил о жалобе нескольких сотен солдат и офицеров, размещенных на острове Лемнос, атаману Кубанского войска генералу Науменко на тяжелую жизнь. Науменко пригрозил Врангелю, что он обязан обратить внимание на письмо, подписанное несколькими сотнями кубанцев, и поступит так, как велит ему совесть и обязывает должность. Иными словами, внутри Российской армии тоже стало не слишком уютно.
– Об этом конфликте я наслышан. Не далее чем вчера попутный транспорт доставил с Лемноса около тысячи солдат и офицеров в Словению, – сказал Щукин. – Боюсь, на сей раз вы привезете Петру Николаевичу не слишком оптимистичные новости.
– Не пугайте. Неужели все так плохо?
– Похоже на то. Если, конечно, в ближайшие дни не произойдет ничего неожиданного в поддержку Русской армии. А что касается Науменко, он мужик непростой, умный, хитрый и властный. Он раньше всех нас понял или почувствовал, что дело идет к концу, – Щукин поднялся. – Одну минуту. Я сейчас.
