Инцидент в Аусзиге был очень выгоден чехам. Они, естественно, не сказали ничего о погроме, но раструбили на весь мир о взрыве — как примере того, какую угрозу несло немецкое меньшинство чехословацкому государству. Между тем в западной прессе бушевала кампания, которая осуждала произвол чехословацких властей. Утверждалось, что это был не единичный случай, а лишь часть заранее спланированной акции, которая была нацелена на ускорение депортации этнических немцев. Очевидно, эти две информационные кампании были связаны с ходом переговоров «Большой тройки» в Потсдаме. На них обсуждались (в том числе) перспективы депортации немцев. В заключительном коммюнике «Конференции Великих Держав» говорилось, что Чехословакия обладает правом проводить массовые высылки этнических немцев. Но в то же время ничего не говорилось о сроках осуществления подобной акции. С этой точки зрения взрыв в Аусзиге был прекрасным поводом для дискредитации немецкого меньшинства. 12 августа министр обороны Свобода заявил: «Депортация должна продолжаться. Мы пойдем на полумеры. Недавний кошмар в Устинад-Лабеме[6] должен послужить всем уроком». 20 августа Хьюберт Рипка, министр внешней торговли, сообщил следующее: «Наши люди обеспокоены отсрочкой высылки немцев. Мы понимаем, с какими техническими трудностями столкнутся союзники, которые будут заниматься депортацией немцев из Польши и Чехословакии. Но нужно понять и чувства наших людей, которые постоянно атакуются «вервольфами». Мы явились свидетелями крупномасштабного саботажа, который недавно имел место в Устинад-Лабеме. Многие из наших людей не могут ощущать себя в безопасности, пока они знают, что рядом с ними живут немцы».
Если взрыв все-таки был осуществлен немцами, то они совершили его в максимально неблагоприятный для себя момент. Сами же интернированные судетские немцы считали, что они не только ничего не сделали против нового чехословацкого правительства, но, напротив, пали жертвой «заговора». Один из таких немцев позже вспоминал: «В Судетской области любимой уловкой чехов были поджоги домов, вина за которые перекладывалась на плечи немцев. Так было и со взрывом в Аусзиге». В пользу этой версии говорят некоторые свидетельства. Один из этнических немцев вовремя покинул Аусзиг, так как был предупрежден задолго до 30 июля приятелем чехом, что в городе готовится провокация, которая должна закончиться массовой резней. Немецкая оперная певица, выступавшая в тот день в Аусзиге, была предупреждена обслуживающим персоналом театра из состава чехов. Ей предложили накануне взрыва закрыться в гримерной и не покидать ее весь день. Социал-демократы из состава судетских немцев, которых трудно заподозрить в сочувствии нацистам, свидетельствовали, что погромы начались не после, а незадолго до взрыва, то есть это была заранее спланированная провокация. Другие отметили, что воззвания Фондры, в которых объявлялся комендантский час, были напечатаны буквально час спустя после взрыва, хотя в это время погром только еще набирал силу. Впрочем, это достаточно слабый аргумент. Фондра, который едва не погиб от рук погромщиков, пытаясь спасти немцев, вряд ли мог состоять в заговоре. Но факт тем не менее любопытный.
Третья теория, на мой взгляд, является самой приемлемой, нежели первые две. Взрыв был обыкновенной случайностью, несчастным случаем. Кстати, так думало большинство судетских немцев. По одной из версий причиной взрыва стала непотушенная сигарета, брошенная на складах чешским солдатом, по другой — небрежностью подвыпивших красноармейцев, которые искали алкоголь на близлежащем пивоваренном заводе. Однако самое исчерпывающее свидетельство было представлено бывшим чехословацким чиновником, который в 1948 году сбежал на Запад. Согласно его показаниям чешская охрана складов со взрывчаткой в Шонпризене фактически не несла вахт, предпочитая пребывать на складах местного пивоваренного завода. В итоге боеприпасы и взрывчатка оказались просто брошенными. Это и стало причиной катастрофы. Кстати, во время расследования событий в Аусзиге не раз высказывалась версия, что вина за взрыв и последовавшие погромы лежала исключительно на плечах чехословацкой армии, которая в 1945 году продолжала быть формированием, более напоминающим партизанский отряд. Но армейские чины наотрез отказались нести ответственность и предпочли переложить ее на немцев.
Если верить чехословацким источникам, то после инцидента в Аусзиге количество вылазок «вервольфов» резко пошло на спад. Именно к этому моменту чехословацкая армия и силы безопасности смогли самостоятельно проводить борьбу с немецкими партизанскими формированиями. В августе в прессе появилось множество сообщений об успешной ликвидации немецких «бандформирований». Одновременно с этим сообщалось, что обстановка в Судетах постепенно становилась спокойной. Уже в начале августа одна из чешских профсоюзных газет разместила рассказ профсоюзного деятеля, который повествовал о своей поездке в Судеты: «Дух фольксдойче, который был некогда весьма воинственным, теперь сокрушен. Возникает чувство, что попал на кладбище. Немцы носят белые повязки. На улицах города они не говорят. Они молчат даже дома. Трудно вообразить, что они все еще имеют настроение оказывать вооруженное сопротивление». В конце 1945 года по предложению президента США Гарри Трумэна американские и советские вооруженные силы покинули территорию Чехословакии. Впрочем, это не значило, что в Чехословакии стало совсем тихо. Отдельные отряды «вервольфов» заявляли о себе вплоть до конца 1945 года. В городе Тюсса был арестован местный промышленник. Вместе с ним были арестованы тридцать рабочих, трудившихся на его предприятиях. Они обвинялись в симпатиях к «вервольфам». На территории фабрики было обнаружено оружие. Большинство из арестованных было казнено. На улицах Теплица еще долгое время продолжали появляться листовки «Вервольфа», в которых говорилось: «Мы — начеку. Мы ждем, чтобы продолжить борьбу». В Эгере были арестованы четыре юных «вервольфа», которые планировали взорвать казармы чехословацкой армии. В том же городе несколько других подростков составили заговор, целью которого было уничтожение восьмидесяти железнодорожных составов.
Один примечательный случай, произошедший в Мариенбаде, был зафиксирован американским журналистом. Этот случай произошел осенью 1945 года. Один «желтоповязочный» немец (то есть носивший желтую повязку, которая, в отличие от белой — «подлежит депортации» и красной — «не подлежит депортации», указывала на неопределенный статус) обратился с жалобой к местным властям. Он сообщил, что на него напал вооруженный пистолетом человек. Нападавший носил красную звезду. Расследование показало, что налетчик не был коммунистом. Это был провокатор Рудольф Эргет, который состоял в «Вервольфе». После ареста он не только выдал всех своих сообщников, но и указал месторасположение тайников с оружием. В свою очередь один из арестованных сообщников признался, что проходил обучение аж в двух специализированных школах «Вервольфа»! Некоторые другие «вервольфы» весьма успешно маскировались под антифашистов, что позволило им не только избежать депортации, но и даже устроиться в органы власти. Но теперь чехи не были склонны преувеличивать число «вервольфов», скорее наоборот. Было очень важно показать, что жизнь в Судетах вставала на мирные рельсы.
Окончательное решение проблемы «вервольфов» в Чехословакии было связано с завершением депортации этнических немцев. Всего к 1946 году из Чехословакии в Германию (и американскую, и советскую зоны оккупации) было выселено почти два с половиной миллиона немцев. В итоге немецкая община сократилась до 200 тысяч человек. Но даже это не положило конец напряженности в отношениях двух национальностей. Чешские источники утверждали, что только в 1946 году было разоблачено 314 случаев подпольной деятельности, которая ограничивалась областью Богемии: саботаж, поджог, повреждение железнодорожных путей, мостов и линий связи. В это число надо включить 84 случая нападений на чехословацких солдат, чиновников и колонистов, только что перебравшихся в «освободившиеся» районы Судет.
Однако массовые депортации породили новую проблему — набеги, совершаемые на новые «чешские» территории из Германии и Австрии. Подобная тактика в чем-то напоминала деятельность палестинских боевиков, которые в начале 50-х годов буквально парализовали жизнь Израиля. По большому счету в чешско-немецком конфликте превалировал уголовный, а не политический компонент. Набеги депортированных немцев в чем-то походили на походы «за зипунами», которые в свое время предпринимали казаки. Большинство немцев, пересекавших «прозрачную» чехословацкую границу, просто-напросто хотели вернуть со своей Родины то, что было отобрано «новыми хозяевами»: скот, утварь и прочее добро, конфискованное чешскими колонистами.
