Когда строй дошел до поворота, один из солдат рукой показал на небо, и сразу все как по команде задрали вверх головы и стали следить за клином диких гусей, летящих в строгом порядке не очень высоко над казармой.
Перед зданием штаба стояла машина, и солдаты грузили в нее какие-то свертки и пакеты. Другие занимались уборкой территории. Время было послеобеденное, все куда-то спешили, чем-то занимались.
Унтер-офицер Хаук быстрым шагом направился к своей казарме.
Дойдя до дверей, выкрашенных светлой краской, он вдруг остановился, услышав громкие голоса. Вскоре зычный голос гауптвахмистра заглушил их. Хаук сообразил, что ему следовало бы прийти несколько раньше: дежурный звенел ключами, отпирая пирамиды с оружием. Солдаты разбирали свое оружие и шли его чистить.
Хаук вошел в комнату и взял из пирамиды свой автомат.
Переговариваясь, с шутками и смехом солдаты чистили оружие. Осмотрев свой автомат, Хаук поставил его на место в пирамиду и приказал расчету своего орудия построиться для проверки оружия. Солдаты из других расчетов пробегали мимо, ехидно улыбаясь.
Такие проверки раньше на батарее не проводились, оружие ставили прямо в пирамиду, а унтер-офицеры проверяли его выборочно. Но Хаук решил устроить основательную проверку. За время службы в армии он привык ревностно относиться к своим обязанностям и не собирался изменять своей привычке здесь.
Заместитель Хаука, он же наводчик орудия, штабс-ефрейтор Дальке протянул ему свой пистолет. Хаук чувствовал, что ефрейтор, как и остальные солдаты, в душе подсмеивается над ним.
Не говоря ни слова, унтер-офицер тщательно проверил качество чистки. И лишь закончив проверку, сказал, обращаясь к ефрейтору:
— Поручаю вам, Дальке, завтра утром поставить вот здесь стол, на котором будет чистить оружие только наш расчет.
Входя в комнату унтер-офицеров, Хаук услышал, как кто-то из присутствующих, еще не видя его, ехидно произнес:
— Ну и цирк устроил этот Хаук!
В комнате сидели Райх, Бас и еще два унтер-офицера. Все четверо играли в скат. Герман писал очередное письмо своей молодой жене, а симпатичный Бауман, прозванный Казановой, чистил ногти.
«Значит, они считают, что я устроил им цирк, — подумал Хаук. — И слово-то какое придумали: «цирк»!».
Хауку хотелось заговорить с кем-нибудь из унтер-офицеров, но те продолжали заниматься своими делами; четверо с азартом дулись в карты, Бауман продолжал полировать ногти, а Герман, исписав один лист бумаги, принялся за другой.
«Интересно, что и унтер-офицеры думают обо мне так же, как рядовые солдаты. Нашли цирк! Любопытно, кто из них сказал это? Дальке? Вряд ли. Этот штабс-ефрейтор пользуется у ребят авторитетом. Если он что говорит, солдаты следуют его советам с большей готовностью, чем выполняют приказ командира. Но ведь кто-то сказал, я слышал сам. Трусишки! Этот толстый Штелинг наверняка один из заводил. А может, Гертель? Правда, сам он до этого не додумается, а только слепо идет за тем, кто его подзадорит. И все они служат в Народной армии!» — Хаук встряхнул головой и подпер ее руками. Он пристально уставился на рисунок обоев, которыми была оклеена комната. Рисунок был какой-то неопределенный: хаотическое соединение точек, линий и кружков.
«Какие же они солдаты Народной армии?! Легкомысленные, несерьезные! Что ни начнут делать, делают в полсилы, Живут по принципу: «День прошел — и ладно»! Черт возьми! — Хаук рассердился. — Я им покажу цирк, научу, как следует служить!»
Унтер-офицер подошел к окну. Смеркалось, и в сумерках забор казармы казался совсем близким, а над ним, на фоне еще светлого неба, зубцами вырисовывались макушки высоких елей.
* * *
Унтер-лейтенанту Брауэру очень нравилась его работа. Она тесно связывала его с солдатами. В десять лет он остался сиротой и потому многих людей успел повидать, научился разбираться в них и понимать их, привык ко всякой работе.
Назначенный на должность командира взвода, он очень скоро понял, что большинство унтер-офицеров не волевые младшие командиры, а, скорее, плохие бригадиры, пытающиеся руководить той или иной работой.
Брауэр любил разбираться в человеческих характерах и очень часто, прежде чем вызвать к себе на беседу того или иного подчиненного, долго размышлял, припоминая мельчайшие подробности поведения человека, который сейчас к нему придет.
Лицо у Брауэра было круглое, волосы редкие, губы полные, а над верхней губой всегда оставалось несколько волосков, которые ему почему-то не удавалось захватить при бритье. Он был несколько полноват, но обладал завидной подвижностью. В гражданской жизни из него вышел бы расторопный служащий какого-нибудь учреждения. Здесь же офицера недооценивали только из-за того, что его внешний вид не вызывал у многих особых симпатий.
С первых недель службы в полку он внимательно присматривался к унтер-офицерам батареи, особенно к троим из его собственного взвода, регулярно ставил перед ними задачи на следующий день, беседовал и советовался с ними, что и им и ему шло явно на пользу.
Он тщательно готовился к таким беседам, они помогали ему лучше разобраться в людях, что было необходимо, так как, занимая командирскую должность, он являлся еще и партгрупоргом.
Об унтер-офицере Баумане Брауэр знал, что тот к своим обязанностям относится добросовестно, но вот в отношении женщин неразборчив. Брауэра удивляла замкнутость Баумана. Что касается отношения к женщинам, то тут все соответствовало действительности. Бауман то и дело поправлял прическу, украдкой посматривая на себя в зеркало. Он чуть пренебрежительно улыбался, словно давая понять офицеру, что служба службой, но есть дела и поважнее.
Сейчас Брауэр ждал прихода Хаука.
«Унтер-офицер Хаук тоже личность интересная», — подумал Брауэр и невольно вспомнил напутствие секретаря партийной организации, которое тот сделал Брауэру по прибытии в полк:
«Ни на минуту не забывайте, что у вас в подразделении служат хорошие люди, молодые, может быть, несколько замкнутые, но хорошие. Каждый из них воспитывался по-разному, в своей обстановке, и понять их — дело непростое. Даже у самого плохого человека где-то в душе есть хорошие качества. Вы знаете, что нам важен каждый человек, поэтому его надо воспитывать».
Эти слова секретаря парторганизации прочно запали в память молодого офицера. Не забыл он и выражения лица секретаря, его добрую улыбку, когда он, прощаясь, сказал, перейдя на «ты»:
— Я верю в тебя.
— Я постараюсь оправдать ваше доверие, — ответил тогда Брауэр.
Унтер-офицера Хаука Брауэр считал самостоятельным младшим офицером и знал, что на него смело можно положиться. Все характеристики Хаука были одна лучше другой.
«Ну что ж, посмотрим!» — подумал Брауэр, закрывая окно. В комнату медленно вползали сумерки.
Раздался стук в дверь. Вошел Хаук. Поздоровался, сел на указанный стул. Брауэр предложил ему сигарету. Оба закурили.
Разговор с самого начала как-то не клеился. Скоро в комнате стало душно от табачного дыма.
— Как справляетесь с обязанностями? — поинтересовался унтер-лейтенант.
— Думаю, что сейчас неплохо.
— Я лично, товарищ Хаук, придерживаюсь другого мнения, так как считаю, что с нашими солдатами нужно больше работать. Вы пока еще этого не сделали. Знаю, что работа эта тяжелая, но, как говорят, игра стоит свеч. Приглядитесь повнимательнее к солдатам. Мало у кого из них есть какие убеждения, все они или почти все еще не нашли твердой опоры. Им многое неясно, они ищут ответов на возникшие вопросы и подчас не находят их. Короче говоря, пока еще они необразованны. И наша с вами обязанность заключается в том, чтобы помочь им. Мы обоюдно воспитываем друг друга: мы — их, а они — нас с вами. Ведь живут-то они в нашей республике. И хотя у нас еще много трудностей, мы достигли и успехов. Дел у нас много, и каждый человек дорог нам.
Хауку и раньше приходилось слышать подобные советы, но сейчас ему казалось, что этот маленький, дружелюбно настроенный унтер-лейтенант говорит как-то неубедительно.
«Мне осталось служить всего-навсего полгода, — подумал, слушая его, Хаук, — и тогда прости-прощай: сяду снова на свой трактор — да и в поле. Там я покажу, на что способен, а здесь…»
— Да вы, кажется, и не слушаете меня вовсе, — произнес вдруг офицер. — О чем вы думаете?
— Ни о чем, так просто.
— Значит, сомнения мучают? Унтер-офицер молчал.
— Если вы не хотите мне помочь, если у вас в голове засела мысль о демобилизации, если не будет помощи ни от Баумана, ни от Германа, тяжелее станет не только мне одному. Думаете, на гражданке живут совсем другие люди? А как вы будете работать, если станете бригадиром? Вам только двадцать лет, и вы сможете подняться выше бригадира, но вам тоже нужно учиться.
