Все вернулось к прежнему ритму — еда, ночные прогулки к реке и ожидание вестей от Халида. А их не было. Как-то он сам приехал проведать Ису и посоветоваться, что делать в связи с арестом Хусейна.
Через цепочку посредников Халид узнал, что за свободу Хусейна россияне требуют отпустить из плена трех российских офицеров. Это взбесило Ису, на которого возложили обязанность произвести обмен.
Во время прошлой войны он командовал своим батальоном и, как утверждал, пленных брал пачками. Рядовых, сержантов и офицеров и даже офицеров спецслужб — за них можно было выкупить практически любого. Но ведь на этот раз Иса не воевал.
— Откуда я им теперь возьму трех офицеров? — выкрикивал он, мечась по заставленной вещами квартире.
Он прекрасно знал, откуда. Ему только не нравилось, что, выпрашивая у кого-то из командиров пленных для выкупа, он залазит к ним в долг. Долг, который рано или поздно ему придется возвращать. А оплата такого кредита может нарушить покой и порядок в его деревне.
Халид рассказал также о небольшом партизанском отряде, который, якобы, спустился с гор и бродит в окрестных лесах. Партизан как будто бы видели недалеко от Хатуни.
Меня, впрочем, мало волновала судьба Хусейна. Для меня у Халида опять не было никаких новостей. А я уже мечтал о любых, даже плохих. Только бы они были.
А вот информация о появившихся в окрестностях партизанах меня встревожила. Осознав это, я забеспокоился еще больше.
После завтрака Лейла принесла в мою комнату серую картонную коробку. Внутри спали четыре маленьких котенка, родившихся незадолго до моего приезда.
— Я на них могу часами смотреть. Лучше всякого телевизора, а от чтения впотьмах только глаза портятся, — застенчиво проговорила Лейла.
Брошенные матерью котята грустно пищали и прижимались друг к другу, беззащитные в окружающем их мире.
Лейла в нерешительности остановилась у окна и спросила, не говорил ли я с Асланом.
Аслан, старший сын, наследник рода. Невысокий, коренастый, мускулистый, как штангист. Очень солидный и спокойный. Поселился в соседней квартире, брошенной знакомыми Исы, которые выехали в Волгоград, напуганные войной.
Во время первой войны Аслан принимал участие во многих боях, проявляя безграничную храбрость. Не мог он поступать по-другому, ведь под его командой были парни из родной деревни, в которой он должен будет когда-то стать с благословления отца вожаком. Лейла как будто даже меньше даже переживала, когда Аслан воевал бок о бок с отцом. Она знала, что Иса убережет сына не только от смерти, но и не позволит опозорить себя, если бы тому вдруг не хватило смелости. Она верила, что Иса поможет ему достойно пройти это посвящение в мужчину и воина.
Когда началась вторая война, она была счастлива, что и муж, и сын остались дома. Что касается Исы, тут ее сомнения не мучили. Конечно, она боялась ареста и пыток, которые в любую минуту могли грозить мужу за его тайную и рискованную деятельность. Зато она знала, что на войну он не пойдет. А значит, не погибнет.
Что же касается Аслана, такой уверенности у нее не было. В его квартире постоянно собирались давние приятели, которые не ушли в лес. Лейла не знала, о чем они там говорят долгими вечерами.
На Ису рассчитывать не могла. Он бы не стал удерживать Аслана, считая, что долг отца воспитать сына героем. А у Лейлы не было никакого желания становиться матерью героя, мученика. Она хотела иметь сына живым и радоваться внукам.
Боялась она и за младшего, Ислама, который пока что не воевал. Во время прошлой войны отец запретил ему идти в партизаны. В чеченских семьях существовал закон — если старший сын идет на войну, младшие остаются дома, чтобы заботиться о родителях и обеспечить продолжение рода. Эти младшие сыновья вышли из первой войны с огромным комплексом. Старшие братья стали героями, выиграли войну с могучей Россией. Молодые с нетерпением ждали своей очереди. Но когда началась вторая война, Ислам опять остался дома. Послушался Аслана, который всегда был для него идеалом для подражания. У Аслана было все то, о чем мечтал Ислам. Слава героя, заслуженное уважение и образование. Ну, и жена.
Лейла, наверное, больше даже боялась за Ислама, чем за Аслана. Боялась, что младшему сыну не хватит терпения, что перестанет ждать и уйдет в лес, чтобы сровняться со старшим хотя бы в военных заслугах.
Она испугалась, что именно после разговора со мной ее сыновья могут принять решение, которое скажется на жизни всей семьи. Не то, чтобы я мог их в чем-то убедить. Она хоть и относилась ко мне, как к третьему сыну, я все-таки был пришельцем из большого мира, чье мнение, слово или даже жест могли бы повлиять на жизненно важные решения ее сыновей, страдающих комплексом провинциалов.
— Нет, я не разговаривал с Асланом, — ответил я Лейле. Он приняла мой ответ с облегчением.
Я не соврал. Я не разговаривал с Асланом. Я его слушал.
— Не спишь? Не помешаю? — Аслан расхаживал по комнате, перекладывал книжки в шкафу. Ясно было, какая-то тяжесть лежит у него на сердце.
— Аслан, расскажи мне о прошлой войне.
— Там все было просто. На нашу страну напали, надо было сражаться. Мы верили нашим командирам, искренне и наивно. Нам казалось, что достаточно победить и объявить независимость, и все будет прекрасно. Ведь во главе государства должны были встать эти самые великолепные, благородные, геройские командиры, — в отличие от Исы Аслан говорил тихо и спокойно, видно, не унаследовал его ораторских талантов. — А после войны многие оказались просто мерзавцами. Поэтому, когда началась вторая война, и объявили новый призыв, ни я, ни многие из моих товарищей не пошли. Мы уже не доверяли нашим командирам, не могли отделаться от подозрений, что они могут послать нас на смерть не ради дела, а ради своей личной выгоды.
Но сомнения остались. Аслан успокаивался, когда встречался со своими давними приятелями из партизанского отряда. Успокаивался, когда слышал, что многие выехали за границу. Успокаивался, когда видел на улице Омара, который, хоть и сражался на прошлой войне с россиянами в Дуба-Юрте и был ранен, теперь в горы не пошел, укрылся в деревне.
Но стоило Сулейману, тому, из отряда Басаева, навестить его, как беспокойство накатывало новой волной. Чем он сегодня отличается от тех, кого сам во время первой войны презрительно называл трусами?!
Вдруг за то, что он прожил войну без автомата в руках, с ним перестанут считаться, так же, как он когда-то с теми, кто не воевал? Будет ли достаточным доводом его зрелости объяснение, что, став мужчиной, он утратил юношескую наивность? А может наоборот, доводом разочарования, того, что холодный расчет стал ему ближе порыва эмоций, который определял его поступки еще несколько лет назад? Если так, то может лучше умереть, не дожив до старости?
— Та война была правильная, а сегодняшняя подозрительно отдает предательством, — говорил он.
Он забыл, что о той, благородной войне, говорили то же самое, что ее участников так же подозревали в разных низостях.
Аслан много раз повторял: то, что он сидит дома, ничего не значит. Он в любой момент может откопать спрятанный в саду автомат и пойти драться. Так, наверное, и будет. Как только в стране появится новый, никому пока не известный лидер. Настоящий герой без страха и упрека.
А пока что он завидовал Сулейману. Может он, Аслан, и был прав, но жизнь Сулеймана казалась ему несравненно более простой. И счастливой.
Сулейман, однако, себя счастливым не считал.
Он навестил нас, когда, отупев от ожидания, я уже забыл, что он существует. Когда он вошел в мою комнату, я едва распознал в нем мужчину, с которым разговаривал тогда у реки. Он показался мне выше, стройнее, более жилистым, взрослее.
Сулейману было тридцать шесть лет, но выглядел он старше. К партизанам ушел, когда летом 1993 года в город Омск, где у него был небольшой магазинчик с электроникой, дошли вести, что в Чечне назревает гражданская война. Продал свое дело и с наличными в кармане приехал в Грозный, потом пошел на службу в гвардию Дудаева.
Сначала дрался с врагами Дудаева, потом с россиянами, напавшими на Чечню, потом с врагами Масхадова, когда тот сменил Дудаева, теперь снова с россиянами. Подсчитал, что с автоматом не расстается уже десятый год.
Ко мне его привел Аслан, как всегда солидный и серьезный, набожно соблюдающий правила хорошего тона. Рядом они выглядели довольно потешно. Сулейман — высокий, худой как щепка, рыжий, с продолговатым, гладко выбритым лицом. Аслан — невысокий, коренастый, круглолицый, с черной, коротко подстриженной бородкой. Они казались противоположностью друг друга. Необычайное гостеприимство, забота и внимание, с какими Аслан относился к Сулейману, наводили на мысль, что Аслану и самому это приходило в голову, и он всячески старался избежать подобных ассоциаций.
