Вычитано это было в какой-то из книг, еще в детстве. А вспоминается все чаще, как святая истина. И хочется возвестить гласом праведника: «Так ведь мы же один народ, от одного корня сущие! Поляне мы! Русичи! Славяне!».
Как было бы славно, если бы эти два народа стали одним. В одной державе от Балтийского моря до Черного. А силы, которые идут нынче на истребление друг друга, направить бы против истинных врагов Матери-Славянии, на охрану растерзанного порубежья!
«А ведь сейчас ты рассуждаешь, как польский шляхтич, как истинный поляк, для которого превыше всего – «велька Польша от можа до можа» [36] . Попытался бы ты рассуждать так, стоя перед запорожским кошем, перед полком реестровых казаков. Смог бы? Смог. Но мудрствование твое наверняка оказалось бы последним. Любой уважающий себя запорожец счел бы святым долгом своим, Божьим прозрением, повеленьем небесным – снести с твоих плеч «задурманенную ляхами голову».
И вновь вспомнилась ему схватка с запорожскими казаками у брода через Южный Буг. С какой ненавистью казаки, вчерашние однополчане, швыряли ему в лицо обвинение в том, что слишком преданно служит польскому королю, что неустанно выпрашивает чины и маетности, и даже в предательстве казачьей вольности и православной веры. Спорить с ними? Оправдываться? Доказывать? Пробовал. Один из сопровождавших его реестровых казаков был убит. Другого, тяжелораненого, пришлось оставить в селе по ту сторону Буга. А сам?спасся только чудом, благодаря вмешательству надворных казаков из личной охраны князя Вишневецкого, сопровождавших кого-то из княжеского рода.
Быстро разнеслась черная весть о его «нечистом» вознесении в генеральные писари реестровцев с присвоением полковничьего чина – первого за всю историю существования этой должности. И плата за это «вознесение» – такая же скорая и неправая.
…Как только «Святая Жозефина» вышла в открытое море, сразу же усилился ветер, который им, не привыкшим к морским походам, показался чуть ли не штормом. Он словно бы пытался вернуть каравеллу назад, или, по крайней мере, извести путешественников безбожной качкой до такой степени, чтобы прокляли свой вояж и молили Господа о возвращении.
– Видно, не ко времени двинулись мы в свой французский поход, братове, – первым не удержался Сирко, стоявший у борта вместе с Хмельницким и Гяуром. – Не приемлет варяжское море души казачьи, не приемлет.
– Стоит ли огорчаться? – успокоил его Гяур. – Было бы хуже, если бы оно сподобилось тотчас же принять наши души.
– Как человек, выросший на берегу моря и привыкший к длительным плаваниям, он чувствовал себя наиболее уверенно среди них.
– Этот бы корабль, да с тысячей запорожцев, да к анатолийским берегам Турции… – совершенно по-иному воспринял замечание Сирко полковник Хмельницкий.
– Хотя бы полтысячи, – мечтательно вздохнул Сирко. – Остальных набрали бы из турецких невольников.
– Однако же интересы державы требуют, чтобы время от времени казацкая старшина совершала и такие вот походы ко дворам европейских властителей.
– «Интересы державы»? Но какой? Свои державные интересы Польша защитит и без нас. Все те дни, пока мы готовились к вояжу, я как раз и терзался вопросом: какие такие интересы Украины будем отстаивать и утверждать во Франции мы с вами? Хорошо, договоримся с кардиналом, продадимся ему почти с тремя тысячами войска отборного… Храбрейшая часть которого, как водится, сложит головы под Дюнкерком, Кале или где-то там еще. И тем самым осиротим и ослабим украинское воинство. А дальше что? Стоять перед всем запорожским кошем с покаянными головами: простите, братове, своих старшин славолюбивых, что не во славу земли своей погубили столько лучших сынов Украины? Хмельницкий вынул трубку изо рта, какое-то время задумчиво смотрел в ту сторону, где впереди по курсу открывалась выступающая далеко в море коса.
– Разве, проявляя истинное рыцарство во Франции, наши казаки не будут тем самым добывать славу Украине? Разве мы прибудем в Париж не как полковники украинского казачества? Европе пора знать об Украине. Вы, господин Одар-Гяур, точно с такими же мыслями ступили на этот?корабль, словно каторжник на галеру?
– Видите ли, у меня свой, особый интерес к Франции и к этой поездке.
– …И еще какой интерес! В образе графини де Ляфер, – мрачновато заметил Сирко. – Пока она в Польше, князь желает присмотреться к ее владениям.
– В Париже я должен встретиться с одним образованнейшим человеком, – проигнорировал его выпад Гяур. – Выходцем из Греции, предки которого тоже жили на Острове Русов. Хотя он и грек, чистокровный эллин, однако идея возрождения Острова Русов ему так же близка, как и мне.
– Как ни чужда любая идея, направленная на ослабление Османской империи, а значит, освобождение Византии, – заметил Хмельницкий.
– Справедливо. Через него я надеюсь связаться и с другими потомками ромеев, то есть византийцев. Когда придет время идти за Дунай, – а я рассчитываю при этом на вашу помощь, господа полковники, на помощь казачества, – эти люди могли бы посодействовать нам: кто золотом, кто оружием, кто замолвленным словцом перед французскими министрами или послами некоторых европейских стран в Париже.
– Значит, вы серьезно считаете, что поход на Остров Русов возможен?
– Только с надеждой на его организацию я и прибыл сюда, насобирав русичей по ромейским, валашским и венгерским землям. Но окончательно освободить от турок низовье Дуная мы сможем только тогда, когда освободим Украину. Когда придунайские города, поставленные там князьями галицкими и киевскими, превратятся в пограничные города украинской казачьей державы.
– Потому и пришел со своей дружиной в Украину, господин полковник, а не в Болгарию или Валахию. Правда, у меня не было возможности наняться на службу королю или великому князю Украины. Но это уже не моя вина.
– Так вот, Сирко, я не забыл о твоих словах, – проговорил Хмельницкий, внимательно выслушав Гяура. – Но должен заметить: оказав помощь Франции, мы тем самым поможем и Украине. Века пройдут, а французы будет помнить, что когда-то ее города, ее земли освобождали украинские войска. И, кто знает, возможно, когда-нибудь французские полки точно так же помогут Украине. Так что не наемников мы повезем во Францию, если разобраться, а знамение казачьей славы.
– И все же, – задумчиво стоял на своем Сирко, – именно тех трех тысяч сабель, которые мы увезли на чужбину, может не хватить казакам, оставшимся здесь, чтобы защищать свою землю от басурман.
У входа в спальню располневшая служанка попыталась молча преградить Диане дорогу, но графиня оттолкнула ее с такой силой, что та отлетела в сторону, плюхнулась на розовую банкетку и чуть было не закатилась вместе с ней под высокое венецианское трюмо.
Открыв дверь, гостья увидела, что ничего не подозревавшая графиня д'Оранж – сонная, с распущенными волосами – лежит ничком на скомканной перине посреди огромного ложа. Короткая ночная сорочка ее была измята и закатана за неширокие бедра, бесстыдно оголяя ее слегка расплывшиеся, по-мужски бесформенные ляжки.
Взглянув на них, Диана поморщилась. Она понимала: это были минуты между сном и трудным пробуждением; между стремлением вновь завалиться спать и необходимостью во что бы то ни стало через несколько минут оказаться на ногах; между страстным, вожделенным желанием ощущать тело мужчины и брезгливым порицанием собственной похоти.
– Что, графиня, сладостные минуты греховных бредней и всяческих женских мечтаний?
Д'Оранж содрогнулась, вскрикнула и, повернувшись лицом к Диане, испуганно попятилась, заползая за подушки. И дело даже не в том, что она не заметила, когда де Ляфер вошла в спальню. Само появление здесь Дианы было для нее чем-то совершенно непостижимым.
– Что вас так удивило, графиня? Что я жива? Вы-то рассчитывали, что с графиней де Ляфер уже покончено.
– Почему? О чем вы? – бубнила д'Оранж, испуганно одергивая подол сорочки. При этом она с ужасом всматривалась в лицо графини. Избитое, в ссадинах и синюшных кровоподтеках, оно не знало ни грима, ни пудры.
– Можете перекреститься, но только вряд ли я исчезну после этого. Если я и привидение, то из тех, которые преследуют злодеев всю жизнь.
Появление графини в ее спальне д'Оранж действительно восприняла как явление с того света. Она готова была неистово креститься, если бы не понимала, что, коль уж де Ляфер явилась, от нее не спастись, даже будь она бестелесным духом.
– Ну-ка, одевайтесь, великосветская дрянь! Сейчас с вами поразвлекаются мои слуги-татары. Я швырну вас им, словно обглоданную кость. Как недавно вы швырнули вонючим мерзавцам, засевшим в вашем загородном доме, меня.
– Что вы, Диана? Что вы?! В каком доме?!
– В том самом, который принадлежал вам. Только сразу же предупреждаю: нежность моих азиатов будет поизысканнее, чем ваших провансальских ублюдков.
