Прочитав письмо, Павел впервые после детства заплакал. Кто теперь остался из родных? Стариков Волфштадтов угнали куда-то в Сибирь, да и померли они наверное. Умер Георгий Иосифович, к кому теперь он прислонит голову в трудную минуту? Осталась Нина. Но как далеко до нее, уцелеет ли, встретит ли вновь?…
Павел посмотрел на Борового. Из-за наступившей темноты лица не увидел, не угадать, о чем тот думает. С правого берега немцы начали пускать ракеты. Оттуда же, с Букринских высот, потянулись огненные трассы крупнокалиберных пулеметов.
– Давно хотел спросить тебя, Федор…
– Спрашивай, – легко отозвался Боровой, ему надоело молчать, о смерти, видно, не думал: все равно двум не бывать, одной не миновать.
– У тебя где родные?
– Мать в Лебяжьем на Алтае, отец в трудармии.
– Давай договоримся. Кто из нас жив останется, пусть родным напишет, а, может, после войны навестит.
– Ну-у, брат, захандрил, – Федор хлопнул Павла по плечу. – Пойдем, скоро наша очередь.
Тралы поставили на паромы только в полночь. В полк Ананкина они пришли с опозданием на сутки. Когда Боровой рассказал о причинах задержки, Ананкин только горестно всхлипнул:
– Чего уж после драки кулаками махать! Я без ваших тральщиков на этом поле половину полка положил да штрафной батальон в придачу.
Из полутемок дота на свет выступил пучеглазый полковник с полным, сытым лицом, жестко проговорил:
– Эти мертвые на вашей совести, майор.
– Как понять? – насупился Боровой.
– Товарищ, извиняюсь, от бронетанкового управления из Москвы, – вставил Ананкин.
– Поминж у вас Клевцов?
– Так точно.
– Ста-а-рый знакомец, – с какой-то свирепой ненавистью процедил полковник. – Все шумит? Рекламу гонит?
– Если бы не Клевцов на переправе, тралы не пришли бы и через неделю! – воскликнул Боровой. – А что же вы, товарищ из Москвы, своей властью не помогли?
– У меня свои обязанности, у вас – свои.
– Под пятью накатами-то?
– Молчать!
Федор с презрением посмотрел в его выпученные глаза, независимо повернулся и коротким ударом вышиб дощатую дверь.
– Вас накажут за дерзость! – вдогонку крикнул полковник.
– Дальше фронта не пошлют, – отозвался Боровой.
Клевцов возился у тралов, помогая техникам цеплять тяги к буксирным крюкам танков. Федор отозвал его в сторонку:
– В блиндаже командира полка сидит хмырь из бронетанкового управления. Тебя знает и, по-моему, оч-чень недолюбливает.
– Какой из себя?
– Бочонок. Глаза навыкате. Как у зайца.
– Неужто Михалев? – взволновался Павел.
– Фамилию не расслышал.
– Зачем он приехал в стрелковый полк?
– Черт его знает…
– Надо мне с ним потолковать, ох, как надо!
– Сейчас он сердит. Как бы хуже не вышло.
– Некогда сейчас! – с досады Павел хлопнул кулаком по ладони. – Приставь к нему «смершника», пусть глаз не спускает.
– Ты что, сдурел?!
– Прошу. Времени нет тебе объяснять!
Боровой так и сделал. Лейтенант-«смершевец» вызвал в помощь коллегу из дивизионного отдела. Пока шел бой, контрразведчики незаметно вытащили обойму из пистолета московского гостя, терлись в землянке, разыскивая какие-то бумаги. Михалев собрался уезжать, лейтенант с готовностью выскочил, чтобы позвать шофера. Вернувшись минут через десять, он огорчил известием: забарахлил мотор, водитель обещал скоро починить. Михалев увидел в амбразуру чей-то остановившийся «виллис», обрадовался:
– Не беда, доеду в дивизию на этом козле. Шофера ко мне!
Но вместо шофера появился Клевцов – в танковой копоти, еще не остывший от боя. Никому не отдав чести, он подошел к Михалеву и чеканно произнес:
– Ну, здравствуй, «Павлин»!
В лицо полковника ударила кровь. Рука скользнула к кобуре. В мгновенно наступившей тишине отчетливо слились два звука: тупой, скользящий – от рывка затвора, и короткий, сухой – щелчка курка.
Сообразив, что полковник из бронетанкового управления не кто иной, как «Павлин», о котором говорил немецкий агент Задорожный несколько дней назад, лейтенант боковым ударом выбил пистолет из руки Михалева. Дивизионный «смершевец» удивленно спросил Павла:
– Объясните же наконец, в чем дело?
– Лейтенант вам объяснит. У него сохранились протоколы допроса сообщника этого шпиона.
«Смершевцы» вывели впавшего в прострацию Михалева из землянки, усадили в машину Ананкина, у которой на самом деле мотор работал, как часы. Пораженный Ананкин от волнения начал икать, хотел сказать что-то извиняющееся, но только разводил руками. Павел зачерпнул из ведра воды, подал ему кружку:
– Попейте, пройдет.
… Весь октябрь – холодный, слякотный, мглистый – шли упорные бои. Атаки напарывались на встречные удары, горели танки, гибла пехота. Ни днем, ни ночью не стихал грохот орудий. Казалось, немцы стянули к Букринскому плацдарму все свои силы и беспощадно выбивали технику 3-й гвардейской танковой армии, сжатую в маневре глубокими оврагами. В лавине вражеского огня иссякали силы, приходило отчаяние от мысли, что придется отступать обратно к Днепру.
Так и случилось. Боровой получил приказ отойти на левый берег, скрытно совершить 120-километровый марш к плацдарму у городка Лютеж. Может, потому и строили мост у Букринских высот спустя рукава? Намеренно делали вид, что сосредотачивают силы южней Киева, перетягивая сюда танковые эсэсовские дивизии, чтобы на самом деле ударить с севера? Но раздумывать было некогда. Тралы быстро погрузили на автомашины, на броню посадили автоматчиков и тронулись в путь. День отстояли в лесу, с вечера возобновили движение. На рассвете вышли к Десне. Река была намного меньше Днепра, однако все равно надо либо подгонять катера и паромы, либо опять строить мост, на что бы ушло несколько дней.
– Что предлагаешь? – спросил Боровой, подойдя к Павлу, стоявшему на песчаной косе.
Павел поглядел на озябших бойцов и танкистов, на стылую воду и неожиданно произнес:
– Предлагаю купаться.
– С ума сошел! Видишь, сечка…
С низкого неба и впрямь сыпал редкий мелкий снежок. Павел молча сбросил сапоги, верхнюю одежду и вошел в воду. Оказавшийся поблизости командир роты Леша Петренко тоже разделся, поплыл следом. Сделав несколько сажков, Павел нырнул, ощупал ногами дно, одолел еще несколько метров, снова скрылся под водой. Так он проделал весь путь на другой берег и обратно. То же самое повторил Алеша, но чуть правее. Боровой подогнал к самому берегу «летучку», где топилась печка и кипел чайник. Посиневших от холода пловцов он послал в фургон, вскоре и сам забрался туда.
– Можно вброд, Федя, – проговорил Павел, стуча зубами о кружку с чаем.
– Если пересекать не прямо, а под углом, – добавил Петренко.
– Сколько метров в самом глубоком месте?
– Не больше двух.
Боровой по привычке сдвинул шлем на затылок:
– Заманчиво, черт возьми! Ну а как застрянем?…
– Не должны. Дно крепкое. Главное, не останавливаться. Если танк встанет, течение промоет под ним песок, и он застрянет.
Федор задумался. Если он утопит хоть один танк, по головке не погладят, но желание скорей перебраться на тот берег было столь велико, что он решился:
– Ух, семь бед – один ответ!
– Распорядись в лесу нарубить жердей для вешек, – попросил Павел. Пока обогревались, бойцы заготовили вешки, очистив жерди от веток и заострив комель. Клевцов и Петренко скова полезли в воду, обозначили брод на всем стометровом участке. Боровой собрал экипажи, объяснил задачу:
– Законопатьте все щели, чтобы и блоха не пролезла. На середине реки волна может перехлестнуть верхние люки, закройте наглухо брезентом башню и моторную группу. Воздуха, думаю, хватит для двигателя и водителя. Остальных людей перевезем на плоту. Запомните основное: не мандражить, гнать вперед даже тогда, когда начнете захлебываться. Заглохнет мотор, считайте – конец.
Танкисты стали готовить машины к необычному броску. Смотровые щели, люки, стволы пушки и пулеметов, отверстия тяг управления забивали паклей, ветошью, глиной, всем, что могло удержать воду. В километре по течению разведчики нашли полузатопленную баржу, вычерпали воду, заделали пробоины, танк на буксире подтянул ее к броду. Сюда начали грузить тралы. Павел сказал Петренко:
– Я сяду за рычаги, ты забирайся на башню и командуй.
В танке он придавил задвижку люка, обмазал мылом щели, завел двигатель. Танк скатился к реке, набрал скорость и ухнул в воду. Откуда-то потекли ручейки. В триплексе сразу потемнело. Вслепую вести машину было нелегко. Натужно выл мотор. Гусеницы давили податливый грунт, вязли в песке, непонятно – то ли машина движется, то ли стоит на месте. По времени вышли на середину реки. Струйки забили сильней, вода полилась за воротник, растеклась по днищу, поднялась до сиденья. Еще через несколько секунд она проникнет в моторное отделение. Павел включил вентилятор, чтобы выдуть ее оттуда. Велико было желание прибавить обороты, поскорей выскочить из глуби. Однако танк, не справившись с сопротивлением, мог забуксовать. Пришлось сектор газа оставить в покое.
