– Что именно? – спросил Уваров.
– А вот послушайте. «Я считаю, что после того, как мы им помогали в течение семи месяцев, сейчас пришло время передать другим частным организациям заботу о помощи тем из них, которые не в состоянии самостоятельно себя содержать», – и после небольших раздумий Котляревский подытожил: – Короче, они умывают руки. Пусть Русскую армию теперь содержит кто хочет, только не они. Вопреки всем обязательствам, они считают своим все российское, что по разным причинам оказалось в их руках. Теперь Русскую армию пусть кормят разбогатевшие эмигранты ну и все другие, кто еще рассчитывает на наш успешный реванш. Но таких, к сожалению, становится все меньше.
Укладываясь спать, Уваров спросил:
– Николай Михайлович, какой план на завтра?
– Я намерен проведать своих знакомых правительственных чиновников. Интересно, что они обо всем этом думают? Не гложет ли совесть? – взбивая подушку, ответил Котляревский. – А вы свободны. Можете проведать свою невесту. Петр Николаевич открыл мне ваш секрет.
– Моих секретов Петр Николаевич не знает, – улыбнулся Уваров. – Но я с удовольствием воспользуюсь свободным временем.
Утром Котляревский ушел из гостиницы рано и очень тихо. Когда Михаил проснулся, кровать Котляревского была аккуратно застелена, а он сам уже исчез.
Повалявшись еще с полчаса в постели, Михаил встал, немного послонялся по номеру, затем спустился вниз, в буфет. Идти к Тане он не торопился. Он не хотел застать дома Щукина. В его присутствии встреча с Таней была бы некомфортна. Не скажешь того, что хотел бы сказать, и не получишь искренний ответ Тани. Присутствие Маши Рождественской, которая приехала, чтобы немного помочь Тане, его нисколько не смущало. В его памяти она все еще оставалась той угловатой девчонкой, которая ему запомнилась тем, что на каком-то детском празднике играла Королеву. Ее монолог начинался со слов «Уж я стара», после чего зал взорвался хохотом. Выждав тишину, она начала снова «Уж я стара». И снова такой же хохот. Маша заплакала и ушла со сцены. Кажется, тогда рухнула ее мечта стать актрисой. Потом он еще пару раз видел ее в Стамбуле, во дворе посольства, где в одном из кабинетов ютилась вся семья Вяземских, ожидая оказии, чтобы выехать в Лондон.
Он вышел из гостиницы, когда Париж уже стряхнул с себя сонную леность и шумно растекался по умытым улицам и бульварам. В ближайшем цветочном магазинчике купил букет белых роз. Он знал: Таня любит именно белые розы. Когда он в одну из прежних встреч спросил у нее: «Почему белые?», она ответила: «Не знаю. Их любила моя мама. Возможно, это наследственное. Посмотри на красные. Они такие импозантные, уверенные в себе, а белые – нежные, тихие, стеснительные. Они, как белые банты на детских головках».
Михаил почти подошел к знакомому дому, но вдруг что-то вспомнил и снова с тихой рю Колизее вернулся на шумную и многолюдную Риволи.
В квартиру Щукиных он пришел едва ли не в полдень, отягощенный помимо букета роз еще и несколькими коробками и коробочками.
– Господи, прям настоящий русский Дед Мороз среди лета! – открывая дверь, всплеснула руками Таня. – Меня папа предупредил, что ты здесь. Но я подумала: ты будешь бегать по делам и, как всегда, примчишься в последний день. Чем ты так загрузился?
– Это тебе, – он протянул Тане букет, – а это…это… – и спросил: – Как назвали?
Таня поняла вопрос.
– Люба. Любовь. Так звали мою маму. Папа еще называл ее Любавой.
– Это все – Любе, – передавая коробки, сказал Михаил.
– Идем к ней, – сложив коробки у зеркала, она взяла Михаила за руку.
– Я с улицы. Хоть руки помою.
И тут из-за Таниного плеча на Михаила вопросительно глянули широко распахнутые серые глаза милого веснушчатого подростка с чуть вздернутым носиком и с наспех причесанными непокорными волосами. Таня чуть посторонилась, девушка сделала книксен и, улыбаясь, совсем неробко сказала:
– Я так понимаю, нам придется знакомиться еще раз. Вы так удивленно на меня смотрите.
– Не верю глазам своим. Такие превращения бывают только в сказках. Еще совсем недавно была таким сорванцом с вечно ободранными коленками.
– Вспомнили? – обрадовалась Маша.
– Еще бы! Я даже помню Королеву в вашем исполнении. «Уж я стара». Всех помню, кто тогда в Стамбуле при посольстве жил. Вот уж не думал, что из того хулиганистого сорванца вырастет такое чудо.
– Я вам уже нравлюсь? – эпатируя Михаила, спросила девушка.
– Потом скажу, – улыбнулся Михаил. – Когда лучше познакомимся.
– Так! Все! Слышите? – донесся из кухоньки голос Тани. – Люба нервничает. Ей тоже не терпится познакомиться.
Из кухни и верно доносились какие-то вздохи, перемежающиеся с похожим на мяуканье голосом.
Вымыв руки, Михаил вошел в похожую на пенал кухоньку. Таня посторонилась, пропуская его. Он направился к кроватке и увидел в ней это крохотное существо, розовенькое, большеглазое, укутанное в какие-то рюшечки и кружавчики. Таня лукавила, говоря Михаилу, что ждала его в конце пребывания в Париже. Втайне она надеялась, что он не затянет с посещением, и поэтому уже с утра одела ребенка во все гостевое, нарядное.
Михаил смотрел на малышку. А она лишь мельком взглянула на него и продолжила, кряхтя, тянуться до висящей перед ее глазами погремушки в виде красного шара. Под взглядом Михаила девчушка прекратила свою борьбу за обладание шаром и тоже остановила взгляд на Михаиле и с неким удивлением скривила свое личико.
– Ну, Люба, Любаня… Любовь Павловна! – сказал Михаил и заметил, как на лицо Тани набежала печальная тень от произнесенного им отчества.
– Не подслушивай. Неприлично! Мы с Любой решили тет-а-тет побеседовать! – шутливо укорил Михаил Таню и снова вернул взгляд к ребенку: – Поздравляю тебя, девочка! С чем, спрашиваешь? С тем, что ты пришла на этот свет, со временем будешь его переустраивать на пользу тем, кто на нем живет.
Люба снова стала кривить личико и попыталась что-то ответить Михаилу.
– Обратите внимание, она все поняла, – сказал Михаил и обернулся к перенесенным сюда его коробкам. Стал извлекать из них погремушки различных видов и форм, они то тарахтели, то посвистывали, а то разражались какой-то музыкой. И на каждую из них Люба то тянула руки, то удивленно корчила личико, то не обращала внимания и равнодушно пускала слюнявые пузыри.
– Танечка, пора! – напомнила Маша.
– Я помню.
Маша извлекла ребенка с кроватки, быстро и умело раздела, завернула в простынку и передала Тане. При этом приговаривала:
– Ну вот! Покрасовались, и хватит… А теперь, мадемуазель, у вас по расписанию третий завтрак… Ну, хорошо, хорошо: первый полдник!
Таня ушла в свою комнату кормить ребенка. Михаил похвалил Машу:
– Поразительно! Вы так ловко, так уверенно, почти как профессиональная нянька, обращаетесь с ребенком.
– Почему «как»? Я профессиональная нянька.
– Когда же успели? Вам ведь, кажется, лет шестнадцать?
– Зачем такие комплименты? Мне уже почти девятнадцать. Через два месяца.
– И все равно, откуда опыт?
Маша улыбнулась:
– Смеяться не будете?
– Ни в коем случае! Клянусь.
Маша стала рассказывать:
– Еще там, в России, у нас дома жила кошка Маркиза. Так ее звали. Она два раза в год выводила котят. Каждый раз ровно шесть штук. Уничтожать их, топить – на это в нашем доме никто и никогда бы не согласился. И так получилось, что однажды меня обязали их выхаживать и раздавать. На несколько лет это стало моей постоянной обязанностью. Я их выхаживала и за ними ухаживала. Вы будете смеяться: я стирала пеленки, я их пеленала, пела им колыбельные. И потом раздавала. Оказалось, это не так просто. Я научилась сочинять для них привлекательные биографии, привычки. Этот трехцветный задира приносит в дом счастье. А этот толстенький бутуз родился совсем черным. Черных кошек никто не хотел брать. А я придумала, что черные кошки приносят богатство. И проблем не стало. И так семь лет подряд.
Кольцов слушал Машу, и она все больше ему нравилась: сама выглядела эдаким уютным котенком, веселым и своенравным.
– Скучаете по России? – спросил Михаил.
– Как вам сказать…
– Скажите, как думаете.
– Немного скучаю. Но мы теперь обосновались под Лондоном. Кстати, ваш папа иногда у нас бывает. И знаете, чем они там занимаются? Играют в древнюю русскую игру «Городки». Кажется, даже приохотили к ней уже нескольких англичан.
– Тоже останетесь в Англии? – спросил Михаил.
– Как распорядится Господь, – совершенно серьезно ответила Маша. – Если бы была такая возможность, я конечно же хотела жить в России. Представляю себе такой большой дом возле леса. В лесу ягоды, грибы. И я с детьми брожу по лесу, собираем грибы.
