Клуттиг все больше убеждался, что Швааль трусит. И хотя чувство страха забралось и ему под мундир, он прошипел сквозь зубы, желчно и озлобленно:
— Господина штандартенфюрера, кажется, разбирает страх…
— Да оставь ты проклятого «штандартенфюрера» в покое, я не могу этого слышать!
Швааль внезапно смолк и уставился перед собой, а затем перевел взгляд на Клуттига. Выражение Швааля при этом так изменилось, точно с лица упала маска.
Этот надлом, происшедший в Шваале, оказал свое воздействие на Клуттига. Ему не хватало воздуха. Задыхаясь, он высунул из воротника кадык, затем молча подсел к столу и опрокинул в себя уже налитую рюмку. Швааль внимательно смотрел на своего помощника и заметил, что и у того дрожит рука.
— Ну и хороши мы теперь, — проблеял он. — Вот какой у нас теперь вид! Да, вот какой!
Клуттиг в раздражении хлопнул ладонью по столу.
— Замолчи!
— Да, мы умолкаем, — уныло отозвался Швааль и простонал: — С этого дня нас больше нет! Разве не так, господин помощник начальника? Как долго вы хотите еще существовать?
Швааль встал, расправил плечи, выпятил живот и подбоченился.
— В сущности, мы тянем за один канат, только с разных концов. Это надо прекратить. Ты храбрый старый боец, надежный и верный. Твое здоровье, Роберт!
Клуттиг молча закусил губу. Вывернутое наизнанку нутро Швааля, которое он, к своему ужасу, увидел так отчетливо, открыло перед ним и его собственное душевное опустошение. Не признаваясь ни самому себе, ни тем более Шваалю, Клуттиг все же знал, что его жажда уничтожения была всего лишь яростным протестом против грозившего внутреннего развала. В сущности, им не оставалось ничего другого, как нагрузить машины и своевременно исчезнуть до появления американцев. Клуттиг вдруг вспомнил про тугогрудую Гортензию. Хорошо бы прихватить ее с собой!
Швааль толкнул Клуттига в плечо.
— Ты слушаешь, что я тебе говорю?
Клуттиг взял себя в руки.
— Да, конечно. Я слушаю.
— Через неделю в лагере должно быть пусто, больше времени у нас нет. С каждым эшелоном будем отправлять и часть войск. Я сегодня же займусь этим.
— А как быть с теми сорока шестью?
Упрямство Клуттига вызвало у Швааля новую вспышку гнева.
— Из-за каких-то сорока шести человек я не могу устраивать столпотворение.
— Но руководство, голова…
— Ах, что там! Голова или хвост. Все уйдет.
— А если будет оказано сопротивление?
Швааль в отчаянии схватился за голову.
— Мы натравим на них собак.
Клуттиг отрывисто рассмеялся.
— Тогда будут мертвые, а это тебе не по вкусу.
Швааль терял самообладание.
— Пусть каждый эшелон превратится в похоронную процессию, — закричал он, — но здесь не останется ни одного мертвеца!
Клуттиг продолжал лезть на рожон.
— Если нам не выдадут тех сорока шести человек, я прикажу ночным патрулям искать их.
— Да, да, — захныкал, теряя силы, Швааль. — Пусть ищут! Хочешь, я пришлю тебе еще свору собак. Только не мешай мне проводить эвакуацию.
Вконец обессиленный, он тяжело опустился в кресло.
Заключенные, состоявшие в лагерной охране, ходили от барака к бараку.
— Вы спрятали кого-нибудь из сорока шести?
— Нет, мы никого не прятали.
— Все в порядке. Пошли в следующий барак!
* * *
Тем временем Швааль приступил к первым мероприятиям по эвакуации. В его кабинете собрался весь штаб: адъютант начальника лагеря Виттиг, Камлот, Клуттиг, Вейзанг и офицеры эсэсовских частей. Швааль отдавал распоряжения. Офицеры поспешно удалялись выполнять их. Вскоре местность вокруг лагеря зашумела и загудела от марширующих эсэсовских отрядов и грохочущих грузовиков. Наружная цепь часовых по приказанию Швааля была усилена, сторожевые посты на вышках удвоены; помимо легких пулеметов, там были установлены тяжелые, эсэсовцам розданы ручные гранаты и фаустпатроны.
Служебный кабинет Швааля превратился в штаб-квартиру. Беспрерывно звонил телефон. Поступали сообщения о выполнении приказов, передавались новые. Люди приходили и уходили, и Швааль, который должен был все решать один и к которому у каждого было дело, очутился в центре этого водоворота. Среди общей сутолоки примчалась легковая машина с армейскими офицерами. Они привезли Шваалю приказ коменданта города Веймара немедленно отправить хранящиеся на складах лагерных частей СС огромные резервы боевых припасов. Эти припасы настоятельно нужны в районе между Галле и Гофом, где отступающие перед американцами группы войск пытаются создать новую линию обороны.
— Господа, господа! — в отчаянии воскликнул Швааль. — Вы же видите, что у нас полным ходом идет подготовка к эвакуации лагеря.
Однако приказ нужно было выполнить, и Швааль передал его Камлоту. Тот устремился с офицерами к войсковым гаражам, где разыскал Брауэра и Мейсгейера.
— Немедленно приготовить двадцать грузовиков!
Вскоре колонна грузовиков с грохотом покатила к складам, которые находились позади казарм эсэсовцев. Кряхтя и потея, эсэсовцы начали вытаскивать из бетонных хранилищ тяжелые ящики с боеприпасами.
Громко выкрикивались приказания, и стоял такой галдеж и шум, как при беспорядочном бегстве…
У Швааля не было ни минуты покоя. Поступило телефонное донесение: к шлагбауму только что подошел большой эшелон заключенных.
Это окончательно выбило Швааля из колеи, он стал что-то кричать в трубку, затем ударил ею по рычагу, позвонил Рейнеботу, приказал ему позаботиться о вновь прибывших, поручил Клуттигу общий надзор за тем, как Кремер разместит людей, и наконец со стоном опустился в кресло, театрально разводя руками:
— Господа, господа!..
Вейзанг налил измученному начальнику шнапса из бутылки, которая уже с утра стояла на столе.
— Лакай, это успокаивает!
Мимо марширующих взводов и грохочущих грузовиков несся на мотоцикле по подъездной дороге Рейнебот. Обычная самоуверенность покинула его, когда он увидел тысячи оборванных, изголодавшихся и совершенно изможденных заключенных, лежавших или стоявших в ста шагах от шлагбаума на обочине горной дороги. Он слез с мотоцикла и не знал, что делать. В растерянности сдвинул на затылок фуражку. Несколько эсэсовских унтерштурмфюреров и шарфюреров, замызганных, запыленных и небритых, вышли навстречу Рейнеботу.
— Что здесь такое, почему вы нас не впускаете?
— Откуда вы? — спросил Рейнебот.
Унтерштурмфюрер, говоривший от имени других, злобно рассмеялся.
— Этот еще спрашивает, откуда мы! Нам американцы наступают на пятки, а вы здесь, видно, все еще живете тихо и мирно. Ну, открывайте же врата рая!
Рейнеботу ничего не оставалось, как приказать, чтобы пропустили эшелон. Эсэсовские конвоиры, сторожившие жалкую толпу, начали прикладами поднимать людей. Рейнебот помчался назад в лагерь. У него голова шла кругом: еще сегодня должна была начаться эвакуация, а вместо этого в лагерь вливались новые тысячи заключенных. Выругавшись, соскочил он с машины. Клуттиг уже находился у него в кабинете.
— Сердечно поздравляю с успехами на пути к отставке! — злобно бросил ему Рейнебот.
Клуттигу было не до шуток.
С нервным смехом Рейнебот бросился на стул.
— Пожалуйте, не стесняйтесь! Его величество господин лагерный староста позаботится о том, чтобы всех разместили. Захочет — и без следа исчезают сорок шесть человек. Отчего же и не три тысячи?..
— Заткни хайло! — рявкнул Клуттиг, раздраженный насмешками. — Если бы я не слушал тебя, их давно уже прикончили бы в каменоломне.
— Ба-ба-ба! — воскликнул Рейнебот, подражая начальнику лагеря. — Выполнить приказ осторожно и умно! Да простит мне бог, я так и действовал. — Он подскочил к окну. — Гунны идут!
По подъездной дороге двигался подгоняемый конвоем эшелон. Машинам приходилось отъезжать в сторону и останавливаться. Из здания комендатуры высыпали блокфюреры. Клуттиг и Рейнебот тоже поспешили выйти. Они приказали страже открыть железные ворота. Клуттиг направил блокфюреров на апельплац и приказал оцепить его. Пинками и ударами прикладов конвоиры-эсэсовцы погнали заключенных в ворота. Создалась ужасная толчея и путаница. Тесный проход сдавливал вливавшуюся в ворота массу, которая затем, подобно гигантскому пчелиному рою, растекалась по апельплацу. Гул возбужденных голосов перекрывался бранью и окриками блокфюреров. Они взялись за руки и, действуя сапогами и коленями, сдерживали натиск. У многих из пригнанных сюда уже не было сил, чтобы стоять. Задыхаясь, они со стоном опускались на землю. Ворота заперли. Эсэсовский конвой ушел в казармы.
В первых рядах бараков заключенные прилипли к окнам.
— Староста лагеря, все старосты блоков и лагерная охрана — к воротам! — раздался в громкоговорителе голос Рейнебота.
