Ознакомительная версия.
– И представь себе, ребятишки мне говорят: «Здравствуйте, дядя!» Ты тоже стал дядей, Яков.
– Хорошо, что ты меня понял и не рассерчал на меня. Иногда находит на меня такая вот душевная робость, как затмение. Вдруг покажусь я себе таким ничтожным мальчишкой, заморышем… Даже пот прошибет. Думаю: а не обманщик ли я? Обманул людей – ни много ни мало восемьдесят пять человек, целый отряд, командиром прикинулся, а кто я? Закрою глаза и увижу ту самую нашу Фанагорийку, камешки, мордатых бычков и мальчишек – Виктора и Пашку Фесенко… Ну, что тебе рассказывать, у тебя такие же негативы в мозгах отложены. Вдруг кто-нибудь узнает, каков их командир. Вот действительно пот прошибет, Сергей. Все же эта забитость в детстве нет-нет, да и отрыгнется…
– Кстати, Яша, – спросил я его, – Баширов рассказал мне про Пашку Фесенко. Значит, он в твоем отряде?
– В порядке нагрузки.
– Точнее.
– Его прислали к нам с Большой земли. Вначале я ему обрадовался, как никак земляки. А когда я принял Молодежный отряд, напросился он ко мне. Пристал и пристал, ты же знаешь этот пластырь! Взял его и мучаюсь по сей день, Сергей.
– Плохой боец?
– Иногда ничего, ведь у него медаль есть «За отвагу», на первом этапе войны получил. А больше шелопайничает… Продовольственные операции ему еще доверяем, а боевые… не очень. Дисциплинка у него хромает. Прибыл к партизанам, как на курорт.
– А где он сейчас?
– Баширов разве не все тебе рассказал?
– Я понял, что Пашка ушел с поста. Так я понял?
– Так, – Яков нахмурился. – Ведь он тоже тебя встречать вышел, под Чабановку. Двое из заставы вернулись, а он где-то отстал. Если не вернется – дезертир.
– А может, его убили или он попал в плен, как радист?
– Убить не могли, мы бы знали. Он ушел вперед из заставы и как в воду канул. Ты представляешь, какой позор для отряда? Я тебе даже не хотел говорить, Сережа. Ну, раз Баширов сказал… Лелюков такого березового пару нам задаст…
Мы вышли на узкую тропинку с боковыми ответвлениями. Яша пропустил меня вперед, отдал по цепи команду подтянуться. Теперь близко от меня дышали поднимавшиеся в гору люди.
Тропинка сузилась, и приходилось буквально пробиваться сквозь колючий кустарник. Рассветало. Где-то кричали мелкие птички. Дождь почти перестал, кусты были мокры, от прикосновения к ним осыпались листья, пахло прелью, сыростью и размоченным известняковым камнем.
Я очень устал, мне хотелось, наконец, закончить поход. Яша неутомимо шел вперед. Я наблюдал, как он ловко несет на себе оружие, будто всю жизнь с ним не расставался, и так же ловко и сноровисто ступает своими буйволовыми постолами по корням, обходит камни. На его давно не стриженных, черных с курчавинкой волосах щегольски сидела суконная пилотка подводника – черная с белым кантом. Короткая курточка подпоясана широким ремнем, «вальтер» в кобуре из толстой кожи, кинжал с самодельной ручкой из авиастекла, на груди автомат, шаровары из парусины, шарф на шее, левая рука вразмашку, а правая – согнута в локте, и пальцы накрепко охватили шейку ложа пистолета-пулемета. Рядом с кинжалом запасной диск, низко спущенная на наплечном ремне сумка-планшет. У пряжки пояса две гранаты, а курточка приотстегнута, чтобы быстрее выхватить из кармашка капсюли; виден мех надетой под куртку безрукавки.
Это шел совершенно другой Яша, совсем не похожий на моего друга детства, к которому до последнего класса все же стойко удерживалось среди нас покровительственное отношение.
Туман после дождя скрывал пейзаж. Горы потеряли яркие цвета и поднимались серые, как осенние облака. Сейчас не отыскать Чатыр-Дага! Справа от меня кусты поредели. Заглянув, я увидел пропасть, острые скалы, поднимавшиеся снизу, как гигантские кактусы. Шумел поток.
– Мы подходим, – сказал Яша. – Видишь теперь, куда нас черти занесли.
Где-то послышался отдаленный, сходный с грозой, гул артиллерии. Яша высказал предположение, что это утренний бой в партизанском соединении Кузнецова, и похвалился, что ему удалось познакомиться лично с ним и с прославленными партизанами, командирами его соединения – Котельниковым, Федоренко и каким-то Октябрем Аскольдовичем.
– Прочес за прочесом, – сказал Яша. – Нас стараются завинтить, как гайку. Сужают район действий.
– Чего добивается германское командование?
– Вытеснить все партизанские отряды в трущобы. Они боятся сейчас активных десантных операций черноморцев и Приморской армии и дрожат за свои коммуникации.
Очевидно, это была та самая Джейлява, где располагался последнее время лагерь Лелюкова. Каменистое с неровной поверхностью плато, кое-где поросло ковылем. С западной стороны поднимался утес, весь в трещинах, и возле него росли большие дубы с сильно разветвленными кронами, с толстыми ветвями, искривленными от восточных ветров.
Наконец мы остановились на поляне.
К нам подошел какой-то белобрысый заспанный парень в плащ-палатке. Это был телохранитель Лелюкова – Василь. Он, позевывая, перебросился с Яковом несколькими словами, сказанными с украинским акцентом, и попросил меня итти за собой.
Василь молчал, сопел и, несмотря на мои попытки, не ответил мне ни на один вопрос. Поляна была пустынна и невытоптана: ходили только обочь ее, чтобы не открывать лагерь воздушной разведке. Мы же шли, не считаясь с общими правилами, и дошли до скалы и дубов. Невдалеке из-за кустов яростно захлебнулась лаем собака. Василь цыкнул, и она молкла.
В скале оказался вход треугольником, один из глов переходил в расщелину. Возле щели был вырыт очаг с потухшими мокрыми углями; лежала колода, иссеченная топором, и металлические прутья шампуров для шашлыка, тронутые легкой ржавчиной.
Василь, обратив внимание на шампуры, недовольно покачал головой, собрал с земли в пучок, провел по одному пальцем, осмотрел ржавчину на пальце, вздохнул.
– Заходи, – пригласил он.
Вход, как в крепостях, представлял собой траншею, врезанную между стенами расщелины. Траншея оканчивалась дверью правильной формы, высотой в рост человека. Слабый утренний свет, проникавший сюда, помог мне увидеть заржавевшие следы давних железных скреп по обеим ее сторонам.
Вход был завешен ковром. Я откинул его и вошел в пещеру. В глубине ее, на возвышении из дикого камня, горели крупные бревна. Где-то был устроен отличный дымоход, дрова горели дружно, и в пещере почти не ощущалось дыма.
Слева по стене были вырублены ниши с наплывами сталактитовой массы. Несколько бочонков с ржавыми обручами стояли возле ниш. На крюке, вбитом в стену, висела баранья тушка. Там, где был вбит крюк, можно было заметить неясные остатки фресок и надписей на церковно-славянском языке.
Справа от костра на каменном возвышении, напоминающем надгробие, кто-то спал на сене, прикрывшись буркой. Виднелись только ноги в сбитых сапогах.
Рядом на чисто выметенном каменном полу лежали дрова, на них – кожаная тужурка и небрежно сброшенное оружие – револьвер с ремнями наплечных портупей, немецкий рожковый автомат. На полу – термос с надетым на него стаканом и раскрытая на середине толстая книга, какие в юбилейные даты выпускает Издательство художественной литературы в Москве.
Василь замер у входа и не ответил на мой вопросительный взгляд. Тогда я решил ждать. Снял автомат, ослабил ранец, распустил молнии комбинезона. И вот из-под бурки показались руки, блеснула браслетка часов, и пучок электрического света потянулся ко мне в затемненный угол.
– Здравствуй, Лагунов, – послышался знакомый голос Лелюкова. – А ты, Василь, выйди!
Василь вышел. Лелюков погасил фонарик, сбросил бурку, встал, подошел ко мне, просто, как будто мы с ним расстались вчера, пожал мне руку, с улыбкой пощупал ладонью мою отросшую бороду.
– Спасибо за операцию. Сработали правильно. Сейчас зайди к комиссару и поспи. На тебе-то лица нет, или это от дровяного света, а может, от щетины? Прежде чем к комиссару, надо тебе, друг мой, побриться.
– Мне хотелось обсудить…
– После, после, Сергей, – остановил меня Лелюков, – мы теперь скитские монахи, у нас времени много… Василь! – крикнул он.
Василь был тут как тут.
– Наведи бритву, да не солдатскую, что шкуру дерет, а генеральскую, понимаешь, Василь? А вода в термосе.
– Есть!
Быстро, не дав нам времени на разговоры, Василь принялся за дело и умело побрил меня «генеральской» бритвой. Любовно оглядев груды своих рук, Василь бросил бумажки с мыльной пеной в огонь и подморгнул командиру. Тот улыбнулся и сказал:
– Давай.
Василь извлек на свет чемоданчик и достал оттуда флакон с одеколоном. Скрипнула пробка, и Василь, приблизив к моему лицу пульверизатор, начал брызгать на меня одеколоном, надувая свои полные, озовые щеки.
– Как в аптеке, – сказал Василь, закончив процедуру.
– Почему, как в аптеке, Василь? – переспросил Лелюков.
– Извиняюсь, товарищ командир, как в парикмахерской.
Ознакомительная версия.
