— Видеоаппаратуру сдать на проверку. Ребята, проверьте. Есть специалисты?
— Есть, — отвечают собровцы.
— Фотоаппараты сдать.
И тут началось. Они мне:
— Может, вам шампанского? Хотите? Скоро Новый Год.
— Спасибо, не употребляю.
— Может, есть желание домой позвонить? (журналисты имели в виду свою космическую связь).
— Жена на работе, сын на службе. Звонить некому.
Я потом говорю:
— А вот бойцыто, наверное, позвонят. А ну-ка, боец, иди сюда. Мама где у тебя?
— В Сибири.
— Маме хочешь позвонить?
— Ну, что? — Обращаюсь к журналистам. — Пусть мальчик позвонит.
Поставили телефон. И мальчики по одному как пошли из окопов звонить. Но журналисты это почему-то не снимали.
— Вы, наверное, голодные? — спрашиваю корреспондентов.
— Да так, — не знают, что отвечать.
Сейчас накормим. — А у нас самих есть толком нечего было.
— Обед пока не готов, — говорю. — А русскую экзотическую кашу будем есть?
— Какую кашу?
— Ну, елки зеленые! Сколько лет в России работаете и не знаете. Ну-ка откройте им несколько банок солдатской каши с тушенкой, — командую.
Открыли им, разогрели.
— А ложки, боец? — спрашиваю. Отвечает:
— Ложек нет.
— Сухари есть? — интересуюсь.
— Есть.
— Неси.
Спрашиваю иностранцев:
— Все умеют применять сухарь вместо ложки? Вот так, смотрите… Делай, как я. — Пришлось научить этой премудрости журналистов.
— Ты что, мало зарабатываешь? — говорю корреспонденту. — Коллеги, снимите его за чашкой солдатской каши. И главный редактор за этот подвиг ему зарплату в два раза увеличит — по прибытии.
Американец-журналист, слушая все это, катался от смеха. Потом Коля Зайцев принес им чая в термосе.
— Чай будете?
— Будем.
Достали наш чайник закопченный, кружки грязные. Боец такой счастливый — домой маме позвонил — тоже закопченный — одни зубы блестят, колдует возле плиты: чай в кружках подал, несет, палец в кипяток обмакивает, улыбается:
— У меня ещё лимончик есть, — докладывает. В одной руке лимон, в другой ножичек. Порезал лимон грязными руками, подал.
Говорю:
— Сахара нет, но у нас есть новогодние подарки. Конфеты господам.
Карамельки какие-то принесли. Журналисты окончательно поняли — куда попали. Называется — передний край. Я потом говорю англичанину:
— В Москву вернешься, позвони моей жене, — даю телефон, — Скажи, за Моздоком на прогулке встретил вашего мужа. Он в штабе работает. С Новым Годом семью поздравляет. Понял?
— Понял.
И, молодец такой, позвонил. С войны приезжаю, жена говорит:
— Звонил очень вежливый парень, говорит с акцентом, поздравил с Новым Годом. Порядочный такой.
Я говорю:
— Он же джентльмен. Англичанин. Как он не выполнит, если слово дал.
Его звонок был как раз перед Новым Годом.
Испанцу — журналисту говорю:
— Ты-то сюда зачем приехал? У вас в Испании своих проблем предостаточно.
К американцу обращаюсь:
— Он, наверное, думает. Сейчас какой-то Хулио идет по белоснежному пляжу с белоснежкой, а потом на яхте в том же составе читает его материал о Чечне. А оно ему это надо там, в Испании? Или ты им стрессовыми ситуациями пищеварение улучшаешь?
— А можно мы снимем, как ваши солдаты стреляют? — просят меня журналисты.
— Да зачем вам эти игрушки?
Пацаны говорят:
— Товарищ полковник, а что? Можно поработать.
Танк вылетает. Журналисты к нему вплотную. Танк как шарахнул. Все корреспонденты на задницу упали.
— Сняли, — говорю. — Достаточно.
Нормально, в общем, людей приняли. И отправили их в тыл для их же блага. По документам, они все в Москве были прописаны. Как они к нам попали?
Они уехали очень довольные. Но на прощание опять пожаловались, что зарплата за эту командировку на войну у них будет маленькая — ничего не удалось снять. Прилетел вертолет и увез корреспондентов от греха подальше.
Однажды была чеченская попыточка количеством человек в двадцать подсесть к нам ближе — для последующего прорыва в ночное время. Все они скрытно сосредоточились в доме — в метрах 200–300 от нашей передовой. Разведчики засекли их, дали возможность сосредоточиться. Потом с двух направлений всю эту группу в доме уничтожили огнеметами «Шмель», чем показали боевикам, что глаза у нас есть, уши тоже на месте. После этого новые попытки прорыва через Сунжу были исключены. Потому нас перебросили. Поступили твердые данные, что боевики через Сунжу не пойдут. Это была основная причина нашего отвода.
Ночами мы жестко гоняли чеченцев. Некоторые военные обозреватели, знающие бой со стороны, пишут в своих обзорах: «Российские штурмовые группы грешили однообразием мышления». Не знаю. Мы размышляли творчески. Позывные у нас, конечно, были от кутюр — «Плэйбой», «НикитЮ», в 33-й бригаде «Прицел». Чечены переговаривались в эфире: «Что за отморозки против нас, урки что ли?»
Я с минометчиками посидел, подумал:
— Давайте разнообразим огонь. Я вам скажу: «Трубы врозь». Значит, каждый миномет стреляет в свою зону.
Мы взяли часть штурмуемой нами территории и поделили олимпийскими кольцами радиусов поражений отдельно падающих мин. Получалась довольно солидная площадь. Залп и каждый миномет бьет в свою точку. Команда идет открытым текстом. Её можно и пропустить. Какие-то «трубы врозь», а потом залп. И все у боевиков накрывалось. Они тоже нас внимательно слушали. Когда ночью говоришь: «Свет!», миномет стреляет, вешает «люстру». Потом команда: «Залп!» Идет накрытие. Если люстру увидел — чеченцы смекали — надо уходить в укрытие. Мы эти команды чередовали: «Свет! Залп!» Потом немножко покурим: «Залп! Свет!» А что нам оставалось? И это не только наши идеи. Наверное, кто-то невидимый подсказывал…
Однажды ночью они нас жестко атаковали. Обстрел начался серьезный. Мы даже понесли потери. Разведку накрыло прямо в здании — через крышу — они отдыхали там. Прилетела мина, потом гранатомет по разведчикам отработал. Пришлось разозлиться. И полночи мы чеченцам давали шороху: «Залп! Свет! Трубы врозь! Свет! Залп!» А у них праздник был, когда они могут принимать пищу только до подъема солнца. Понятно, что на огневых позициях боевиков находятся дежурные силы. Остальные как бы на отдыхе — в подвалах. Мы продумываем — во сколько встает солнце? Во столькото. Хорошо. Во сколько боевикам нужно встать, чтобы успеть покушать и выдвинуться на позиции? Рассчитываем период и накрываем всю площадь беспорядочным минометным огнем. Вот так мы включались в их рабочий день. Мы делали все, чтобы максимально поразить врага, а не так как по-старинке: «По рубежам! Огонь!» Всю эту тупость мы оставили в прошлом. Чеченские потери мы оценивали так… Выходили беженцы. Мы им задавали вопросы:
— Как обстановка там?
Они говорили:
— После новогодней ночи в этом доме весь подвал забит ранеными.
Через некоторое время другие выходят. Спрашиваем:
— Как там наши друзья себя чувствуют?
— Очень много раненых. Кричат!
У боевиков уже кончались обезболивающие. Конечно, они несли потери. И мы этому старательно способствовали.
Кладбище там было. Боевики по ночам пытались хоронить своих. Разведка докладывает: «На кладбище шевеление».
— Что за шевеление?
— Очевидно, готовятся. Будут зарывать погибших.
Мы накрывали этот квадрат минометной батареей. А что было делать? Война. Цель сосредоточенная. Простые люди на кладбище по ночам не ходят.
Мы не давали чеченским боевикам покоя ни днем, ни ночью. Поэтому на нашем направлении где-то после Нового года их сопротивление ослабло.
Девочки-снайперы нам, конечно, обещали в эфире:
— Мы вам, мальчики, все яйца поотстреливаем.
И до последнего дня, пока мы оттуда не ушли, снайперский огонь со стороны чеченцев был изумительно точный.
Нас пришла менять армейская мотострелковая рота. Мои сидят в дотах, подготовленных гнездах, налицо снайперские, пулеметные позиции — есть где скрытно перемещаться. А вновь прибывшие мотострелки встали в полный рост:
— Да что вы, пацаны, здесь все ништяк. Что вы прячетесь?
Когда за полчаса у них срубили трех, четырех бойцов, смотрим — мотострелки уже пригнулись, на наши позиции уже стали обращать внимание. Мы им снова говорим:
— Ребята, здесь другой вариант не проходит. Выщелкают всех. Что касается так называемой психологической войны в эфире, ну настолько ичкерийская гавкотня надоела. Он мог сидеть не перед нами, а где-нибудь в Ведено и тявкать на всю Чечню. Что нам обращать на него внимание?
Иногда мы отвечали в эфире:
— Уважаемый, выходи бороться! Мы тебя, брат, сейчас приголубим. Хватит впустую вякать.
На угрозы мы никакого внимания не обращали. В дискуссии, рядовую ругань не втягивались. Старались дисциплинированно себя вести.
