Владимир Возовиков - Река не может молчать

Но они не дошли до края камышей, и ефрейтор с серьезной фамилией Ломиворота, видно, не успел снять одежды.

Гранатным разрывом возле бронетранспортера ахнул взрыв-пакет, близкий автомат залился длинной очередью, и знакомый юношеский голос отчаянно крикнул:

– Ложись!..

Испуганно и бестолково затрещал целый десяток автоматов, но тот же голос, ставший тонким, как у десятилетнего мальчишки, перекрыл этот треск:

– Прекратить стрельбу! Живым брать будем!.. Попов, заводи, обходите его лощиной, огнем прижимайте, чтоб не убежал!..

Взвыл мотор бронетранспортера, слышно было, как машина сорвалась с места, удаляясь от берега.

– От-деление, справа и слева перебежками по одному – вперед!

Внезапное спасение могло показаться чудом, но Плотников в чудеса не верил…

С высокой сопки рядовой Чехов спускался почти бегом. Туда он полз ужом, обливаясь потом от нечеловеческих усилий и волнения. Мерещились приглушенные голоса, шорохи, фигуры людей, на каждом шагу ждал засады и вздрагивал от прикосновения шершавых стеблей травы. Добравшись до середины склона и немного успокоясь, попробовал вызвать «Тучу», но она молчала. Чехов понял: придется ползти до самой вершины. Наверное, у него не хватило бы сил на это – крутизна становилась почти отвесной, – но на всем пути его сопровождали глаза старшего лейтенанта. Строгие и доверяющие, глаза эти словно подталкивали солдата вперед. Еще в машине Чехов подумал: далеко не всякий начальник на месте Плотникова поручил бы ему важное задание, особенно после того как он глупо убежал, оставив сержанта Дегтярева, да еще мог привести к машине «хвост». Сержант Дегтярев вел поиск так, словно они действительно находились во вражеском стане, нервы Чехова были натянуты, и, когда в десяти шагах лязгнул затвор и грозный голос потребовал назвать пароль, Чехов даже оробел. Конечно, не от страха он побежал, а от недомыслия. Пароля не знали, затевать бой в их положении несерьезно, вроде только и оставалось – улизнуть. Вначале Чехов даже удивился, почему сержант отстал. Теперь-то знает почему. Дегтярев нарочно не стал уходить от охраны. Уйди они оба – во всей округе поднялась бы тревога, а это могло повредить разведгруппе. Сержанта задержали и успокоились.

Только остаться там следовало не сержанту Дегтяреву, а рядовому Чехову. И как же было рядовому Чехову теперь остановиться на середине трудного пути даже при всей убежденности: уж на вершине-то сопки ему непременно уготована засада!

Вершина оказалась пустой и голой. Забыв оглядеться, солдат торопливо включил радиостанцию. «Туча» отозвалась на первый же запрос…

Он спускался вниз, словно на крыльях, уже не боясь никого и ничего. Хотелось бежать к машине, обрадовать командира докладом, прочесть в глазах его одобрение.

Чехов еще думал о том, что когда-нибудь приедет домой в краткосрочный отпуск и, сидя на своем любимом месте за домашним столом, при полном параде знаков на груди, расскажет впечатлительной, всего боящейся маме про эту суровую ночь в тылу «противника». И про то, как ее сынок Виталька Чехов, которого она, конечно, все еще считает ребенком, был послан на задание с важнейшим донесением, обернутым вокруг боевой гранаты.

Он заранее прощал себя за приукрашения – без них ни один стоящий рассказ не получается. Самая суть-то в нем будет правдой, и мама это почувствует, будет ахать, поминутно прикасаться к нему, желая убедиться, что ее ребенок действительно живым и целехоньким прошел через ту жуткую ночь…

Потом он зайдет в свою школу, заглянет в родной 10-й «В», где теперь учится черноглазая дочка соседей, Наташа. Его, разумеется, попросят рассказать о службе. И пока он степенно и неторопливо станет рассказывать, глаза Наташи, в прежние времена постоянно смотревшие куда-то мимо Витальки Чехова, ни разу не оторвутся от его лица, расширяясь от удивления и восторга…

– Васильев, ты?

Разведчик испуганно присел.

– Я, – отозвался из темноты другой голос.

– Помоги, катушку заело.

– Заест небось, только успеваешь разматывать да сматывать. Четырех часов не прошло, как развернули узел, и вот, пожалуйста…

– Такое уж наше дело. Эпоха маневренных войн.

– Тогда на кой бес весь этот проводной анахронизм? Радио, что ли, мало?

– Радио хорошо, а с телефоном лучше. Как говорится, запас карман не трет… Похоже, наступать будем…

Связисты, сматывая провод, прошли в четырех шагах от затаившегося Чехова, и все мечтания его разом улетучились. Он вспомнил, где находится, вспомнил и о совете старшего лейтенанта не возвращаться в машину. Стало обидно, хотя и понимал: возвращаться теперь опасно. На берегу начиналось движение, посторонних глаз прибавилось, и за ним могли проследить.

Чехов достал из кармана сигареты и зажигалку, спохватился, сердито засунул обратно. И вдруг вскочил, вспомнив разговор телефонистов.

Ругал себя последними словами: ценнейшие сведения получил от говорливых связистов и не поспешил с ними к старшему лейтенанту. Вновь обретенное право вернуться в машину страшно обрадовало его. Увидеть командира, почувствовать над собой его власть и опеку показалось настоящим счастьем. Только бы не эта тяжкая самостоятельность в чужом тылу.

Ракетно-артиллерийский налет застал Чехова в пути и бросил на землю. Несколько минут он лежал оглушенный, став маленьким и беспомощным среди неистовства громов и огней. Но у него был долг и еще было беспокойство – вдруг машина уйдет? И он двинулся к реке перебежками.

На плесе тоже клокотали взрывы, их тусклые вспышки поминутно озаряли берег, и Чехов побоялся открыто идти к островку камышей. Опять он полз, пока не свалился в яму, похожую на старый окоп. Отдыхая, настороженно огляделся. Камыш был совсем рядом. Взрывы все еще вздымали воду узкой стеной поперек реки; он засмотрелся на водяные смерчи, вспыхивающие по временам острыми искрами, и догадался, что видит огневой удар по танковой переправе, вызванный стараниями экипажа. В том числе его, рядового Чехова, стараниями… Не было больше ни усталости, ни тревог, ни опасностей. Была радость – неистовая, как эта смешанная с огнем, летящая в небо вода. Сокрушительный ураган в тылу «противника» вызвал рядовой Виталька Чехов!

Песня его души оборвалась вместе с огневым налетом на переправу. Снова спохватился, заспешил, впервые заметив, как поредела тьма. Упершись локтями в край ямы, выполз на полкорпуса и отпрянул назад; прямо на него, освещая путь узким лучом замаскированной фары, шел бронетранспортер.

Вначале Чехов испугался своего непослушания. Он поступил вопреки совету старшего лейтенанта, и, если приехавшая команда обнаружит его, она обшарит всю окрестность. Второй раз подряд рядовой Чехов подведет товарищей. Такого не простят.

Однако Чехова еще не обнаружили, а прочесывание камышей уже началось. Значит…

С этим «значит» в Чехова вошел кто-то новый – спокойный и рассудительный. Не зря сержант Дегтярев брал его в ночной поиск, а Плотников посылал одного на угрюмую крутую сопку. И все два месяца в разведроте Чехов служил тоже не зря.

Искали его товарищей – вот что он понял сразу. А раз искали, значит, засекли в момент радиосвязи – и это он сумел понять. У Чехова всегда было хорошее воображение, и додумать остальное ему не составляло труда. Если приехавших интересует разведчик-радист, Виталька Чехов вполне сойдет. Обрадуются, схватят, отвезут к начальству, а пока разберутся, что за радиостанция у него, многое переменится. Им и в голову не придет искать целый экипаж с боевой машиной. Они ищут запеленгованного радиста, и радист имеется…

Чехов не спешил. Была еще надежда: вдруг товарищи ушли? Лежа в камышах, он не видел ближнего плеса, где находилась машина. А если и не ушли, их могут проглядеть – все-таки маскировку придумал сам командир роты.

Надежда улетучилась, когда до разведчика долетел разговор про «корягу с тиной», а потом распоряжение голосистого сержанта «прощупать как следует». Чехов понял: настал его черед последовать примеру сержанта Дегтярева.

Он деловито вынул из кармана сигареты и зажигалку, прикурил не таясь, с наслаждением затянулся и приложил огонек сигареты к воспламенительному шнуру взрыв-пакета. Бросал лежа; до бронетранспортера взрыв-пакет не долетел, однако на сожаления времени не оставалось. Подняв автомат, отвел затвор, не целясь направил ствол на шелест в камышах и, нажав спуск, не ослаблял пальца, пока не кончились патроны в магазине.

Выстрелы и крики постепенно удалились, и Плотников оторвался от пулемета, обессиленно провел ладонью по лицу. Ученье-то учением, а чувствуешь себя как зверь в облаве.

– Что это, товарищ старший лейтенант? – негромко спросил Оганесов.

– Наши. Не знаю кто, но это наши…

– Нет, я не про то, – горячо зашептал Оганесов. – Вон там… движется…

Плотников крутанул перископ назад. Над рекой плыл слабый туман, он уже хорошо различался в сумерках, однако и мешал наблюдению. Худо, если усилится. Размытые тени машин скользили по реке, и трудно сказать, сколько же до них: двести метров или все пятьсот, – мешал тот же туман.