Льет дождь. Льет вторые сутки не переставая. Дороги превратились в грязно-желтое месиво. Петлюк возвращалась из штаба полка. Перед танкистами выступал полковой комиссар. Он только что прилетел из штаба фронта. Рассказывал о приезде в 1-ю танковую армию члена Военного совета фронта Н. С. Хрущева, о положении на фронте.
— Ближайшие сутки, двое, трое, от силы неделя — самые страшные. Либо пан, либо… немцы в Курске. Они на карту все ставят, для них это вопрос жизни или смерти. Надо сделать так, чтобы был вопрос только смерти, чтобы они свернули себе шею, а мы вперед пошли. Украина ждет, Днепр… А там граница.
Комиссар сказал в заключение:
— Не сегодня-завтра начнется такое, что дух захватит.
Вскоре Катя узнала от командира танка Федоренко о начале нашего мощного наступления на огненной дуге.
— Ночью, возможно, пойдем и мы. Перед нами Орел, — проговорил Федоренко.
— Уж очень дороги плохи, — заметила Катя. — Мы-то пройдем, а вот пехота.
— И пехота пройдет. На то она и царица полей, — засмеялся Федоренко. — Возьмем Орел, а там и до Днепра — рукой подать. Украина — моя родина. Сердце болит, как подумаешь о ней. Глумится там лютый ворог.
Федоренко тихонько запел:
Ой, Днепро, Днепро, ты широк, могуч.
Над тобой летят журавли…
В землянке было тихо. За окном шумел дождь. Ветер рвал макушки деревьев, гнал по реке мутные волны, свистел, метался над затянутыми хмарью полями.
На рассвете начался бой. Танк Федоренко в числе других машин прогремел по наведенной саперами переправе на другой берег.
Перед лобовой броней от рвущихся снарядов подымались бурые столбы. У одной из воронок Петлюк свернула в сторону и, не проехав десяти метров, влезла в глинистый кювет. Танк забуксовал. Федоренко решил осмотреть местность и приоткрыл люк. По броне хлестнула пулеметная очередь. Командир ладонью закрыл лицо. Сквозь пальцы брызнула кровь.
— Вы ранены. Спускайтесь.
Катя стала перевязывать Федоренко. Он отшучивался:
— Не закрывай моего правого глаза. Я еще постреляю.
С пологого холма фашисты открыли огонь из противотанковой пушки. Петлюк перешла на первую передачу. Медленно покачиваясь, машина с ревом выползла из кювета. Маневрируя на поле боя, то делая зигзаги, то разворачиваясь вправо, влево, танк приближался к холму. Петлюк снова переключила скорость. На полном ходу машина врезалась в орудие, давя его гусеницами. Весь расчет пушки был уничтожен. Федоренко осмотрел орудие. В пушке зияла свежая пробоина. Командир задумался.
— Чья это? Мы же не стреляли.
Катя показала рукой влево. По размытой дороге, рассекая лужи, мчалась «тридцатьчетверка».
— Командира роты, — сказал Федоренко. — Так сказать, друг другу подмогнули.
Бой продолжался. Лишь к вечеру танкисты получили передышку. Петлюк и Федоренко по лесенке спустились в очищенный от гитлеровцев блиндаж. Катя зажгла лампу-патрон. Федоренко посмотрел на девушку:
— Что это, Малютка?! Ты же ранена.
На левой лопатке темнело багровое пятно. Сгоряча она не почувствовала боли. Но как только командир начал помогать ей делать перевязку, Катя стиснула зубы, застонала. Ее отправили в медсанбат. Оттуда хотели увезти подальше в тыл. Она наотрез отказалась.
— Что хотите делайте — не поеду.
И настояла на своем. Через некоторое время она снова сидела за рычагами. Впереди были Днепр, Киев.
Как-то, уже после взятия Киева, Катя в минуту короткой передышки стояла на днепровском берегу и смотрела, как он катил величаво свои светлые воды. Петлюк вспомнила Федоренко, о судьбе которого ничего не знала после его вторичного ранения, и тихонько повторила слова спетой им когда-то песни:
Ты увидел бой, Днепр отец-река.
Мы в атаку шли под горой.
Кто погиб за Днепр, будет жить века,
Коль сражался он, как герой…
Она пела, а Днепр плескался у ее ног, широкий, могучий, вольный.
Ее кто-то окликнул:
— Малютка!
Катя обернулась. Это был Федоренко. Встреча была радостной, но короткой. Танкист сопровождал колонну новых машин. Он очень спешил. Они распрощались, так толком и не поговорив.
По переправе шли наши резервы — могучие пушки, танки. И люди. Много людей в серых шинелях. Шли по улицам освобожденного Киева. На запад. На Берлин.
И в этой армаде огня и металла, в железных рядах освободителей родной земли вела свой танк Малютка, скромная труженица войны — одесситка Екатерина Петлюк.
И. Шарончиков
ПОЛНЫЕ КАВАЛЕРЫ
В годы Великой Отечественной войны тысячи отважных советских патриоток были удостоены правительственных наград. Многие из них награждены солдатским орденом Славы I, II, III степени. Две женщины являются полными кавалерами этого почетного ордена — Дануте Станилиене и Матрена Нечепорчукова.
Дануте Станилиене до войны никогда не видела пулемета. Да и где она могла его видеть. Родилась и росла девушка в тихой литовской деревушке Белашутени. Военных там даже проездом не бывало.
Но вот неожиданно грянула война. Над деревней стали появляться самолеты с черной паучьей свастикой. По дорогам поползли бронированные машины. Гитлеровцы обстреливали мирное население из пулеметов, сбрасывали фугасные бомбы и «зажигалки». Беззащитные женщины, старики и дети уходили в глубь страны. Люди шли разутые и полураздетые, без куска хлеба.
Покинула родные места и девятнадцатилетняя Дануте. Вместе с другими она добралась до Горького и там поступила работать на промкомбинат.
Отряды рабочих почти ежедневно уходили на фронт, покидая обжитые места. Дануте не раз слышала по радио призывную песню тех лет:
Пусть ярость благородная
Вскипает, как волна.
Идет война народная,
Священная война.
У молодой литовки появилось страстное желание с оружием в руках защищать Родину. Пришла после работы к военкому и заявила:
— Хочу пойти на фронт добровольцем.
В то время как раз шло формирование национальной литовской части. Станилиене была зачислена в нее. Радости девушки не было конца.
На вещевом складе Станилиене получила ботинки, солдатскую шинель, ушанку. Оделась и сама себя не узнала: военная форма очень шла к ней.
Через несколько дней часть прибыла в действующую армию.
Дануте первое время служила поваром на солдатской кухне, и ей не приходилось непосредственно участвовать в боях. Зато пища у нее всегда получалась вкусной. Бойцы подхваливали своего нового повара, а она отвечала им ласковой улыбкой.
— На фронте и вкусную пищу надо уметь готовить, — говорила девушка. — Солдатский труд тяжелый, кормить вас надо хорошо. Тогда и драться с врагом будете лучше.
Вскоре в полк прибыло еще несколько девушек. Станилиене подружилась с одной из них — пулеметчицей Леной Сергеевой. Лена уже много раз участвовала в боях и считалась «обстрелянной».
— Вот бы мне научиться стрелять из пулемета, — сказала как-то Дануте своей подруге.
— Это нетрудно, — ответила пулеметчица. — Заходи ко мне почаще, я научу тебя этому ремеслу. Пулемет оружие надежное, за ним в бою — как за каменной стеной.
Дануте почти ежедневно приходила на огневую позицию. Когда позволяла обстановка, Лена показывала ей как снаряжать пулеметные ленты, учила разбирать и собирать оружие. Дануте любила слушать рассказы Лены про чапаевскую Анку, про то, как та искусно владела пулеметом.
Но дружба девушек продолжалась недолго. В одном из боев Лена погибла. Дануте пошла к командиру и попросила, чтобы ее назначили пулеметчицей, вместо погибшей подруги. Командир удовлетворил ее просьбу. Молодая пулеметчица с первых же дней показала себя храбрым воином. Она появлялась со своим оружием в самых опасных местах и беспощадно разила немецко-фашистских захватчиков.
Исключительную храбрость и отвагу Дануте проявила в бою за деревню Панская под Курском. Во время одной из атак она выдвинулась со своим расчетом вперед и стала выжидать. Вот появились цепи гитлеровцев. Фашисты лавиной устремились к нашим позициям. А пулеметный расчет молчал. Бойцы недоумевали. Что бы могло случиться? Почему молчит пулемет?
А молчал он до поры до времени. Как только фашисты приблизились, отважная пулеметчица, подобно чапаевской Анке, о которой ей рассказывала Лена, начала косить их длинными очередями. Обезумевшие гитлеровцы бежали и замертво падали на землю.
Осколок вражеского снаряда попал в руку пулеметчицы. Она лишилась трех пальцев, но не покинула поля боя и продолжала истреблять фашистов. Только когда пришла смена, девушка оставила пулемет.
Долго тянулось время в госпитале. Врачи каждый день делали перевязки, уколы. Рана постепенно стала заживать. А когда пришло время выписываться, девушку хотели направить в другую часть. Дануте наотрез отказалась. И врачам пришлось согласиться.
