— Я вашего позволения и не собираюсь спрашивать, — расстегнул уже особист кобуру и вынул пистолет.
Политрук шагнул вперед и загородил собой Журкина.
— Этот боец первым ворвался в деревню и в рукопашной уничтожил фашиста. Вы можете разоружить его и отвести в штаб, но расправы над ним я вам не позволю.
Здесь подбежали ротный и Карцев.
— Что тут происходит? — почти криком спросил ротный.
— Ничего, — отрезал особист. У вашего бойца я нашел припрятанную листовку. Я забираю его к себе в Особый отдел, — спрятал он пистолет в кобуру. А вы, политрук, сдайте мне все найденные листовки. И повторяю, нужно собрать их и на поле. Под вашу ответственность, политрук. Надеюсь, вы знаете приказ насчет этого.
— Хорошо, постараюсь, — сдался политрук для видимости.
— Без разрешения помкомбата я не отдам вам бойца, — сказал ротный.
— Будет вам разрешение, будет… Идемте звонить. А его разоружите.
И все, кроме Журкина, с похмелья еще не понимающего, что произошло, отправились в штабную избу. По дороге к Карцеву подошел папаша, спросил, в чем дело, Костик сказал ему на ходу в двух словах. Папаша нахмурился, и какой-то таящий опасность огонек блеснул на миг в его глазах.
До помкомбата дозвонились. Ротный рассказал ему о происшедшем, помкомбата буркнул, что ладно, мол, отдай Журкина, он проверит, как пойдет дознание, и что лучше с дерьмом не связываться. Ротный нехотя согласился и послал Карцева за Журкиным, сказав все же особисту, что он, ротный, на его месте не стал бы этого делать.
— Это почему?
— Да потому, что вы будете маячить своей спиной к роте не одну минуту…
— Угрожаете?
— Предупреждаю, потому что не могу гарантировать вам безопасность. У меня восемьдесят бойцов, только что побывавших в аду, под смертью. Неизвестно, что кому придет в голову, когда их товарища поведут на расстрел…
— Вот что… — угрожающе пробормотал особист. — Если так, то, я и вас приглашаю прогуляться со мной до Особого отдела, лейтенант. Сдайте кому-нибудь роту.
— Вы превышаете свои полномочия. Роту мне сдать некому и уйти отсюда без приказа я не имею права. Идите-ка подобру-поздорову, лейтенант, или как вас там по званию. — Отвернувшись от особиста, ротный приказал Карцеву привести Журкина.
Костик резво бросился выполнять приказание. Резво, потому как мелькнула у него одна мыслишка, и он заспешил… Прибежав, Журкина на прежнем месте он не нашел, стал спрашивать бойцов, те неохотно отвечали, что был тут недавно, а куда пошел, не видали… Неужто сам догадался парень, что надо скрыться куда-нибудь на время, а там второй батальон наступать начнет, пулеметчики наши поддержат, значит, немцы и по их деревне огонь откроют, и тогда особист ноги в руки и смоется, чего ему зря рисковать, а что дальше будет, загадывать нечего. А Журкина может ранить или убить, и вообще от этой деревни ничего не остаться, и от них вместе с нею. Искать Журкина он, конечно, не стал, а неспешным шагом направился к штабной избе. Не без удовольствия доложил ротному, что Журкина на месте нет, и никто не знает, куда он делся, а сам поглядывал па особиста, предвкушая, как тот разъярится, начнет орать, но тот обманул ожидания Костика, сказав спокойно:
— Этого следовало и ожидать. Этот подлец ушел к немцам.
— К немцам не уйдешь, все поле под наблюдением. Карцев, возьмите кого-нибудь и найдите Журкина, — приказал ротный.
Не успел Костик сказать "есть", как особист спросил:
— У вас в роте есть сержант Сысоев? Вызовите его ко мне. Найдите. Карцев, сержанта.
— Есть. — Костик показал выправку по всей форме и вышел из избы. Вышел и вскоре столкнулся с папашей.
— Журкина ищешь? Это я ему присоветовал скрыться. Помечется особист и уйдет, как бой начнется. Видишь, второй батальон уже изготовился, и танки там заурчали.
— Особист сержанта приказал найти.
— Вот оно что? Выходит, его кадр, герой-то наш? Ты помешкай малость, Карцев, не торопись.
— Я и не спешу, ухмыльнулся Костик.
Но "не торопиться" не вышло у них. сержант собственной персоной шел на них, и Костику ничего не оставалось, как сказать, чтоб шел он в штабную избу. А через некоторое время увидели они, как особист с сержантом пошли рыскать по деревне Журкина, и вскоре нашли. Сержант нес СВТ Журкина, а тот шел между ними, опустив голову и лишь иногда бросая отчаянные взгляды по сторонам.
— Заарестовали, гады, — сокрушенно выдавил папаша, и опять в его глазах блеснул мрачноватый огонек.
Когда они поравнялись с папашей и Костиком, сержант Сысоев кинул им:
— Знаете, куда этот тип заховался? В сараюхе в солому спрятался. Я же чую, что тут он, крикнул, сейчас прострочу очередью, тогда вылез голубчик.
— И чего ты, сержант, так старался? Наш же Журкин. Знаешь, как он фрицу брюхо разрисовал?
— Я приказ выполнял. Понял? И скажи, зачем твой герой листовки фашистские в кармане прятал?
— Так по дурости.
— Вот за дурость и ответит, — отрезал Сысоев, глянув на особиста.
Тот в разговор не мешался, вспоминал случай, рассказанный одним старшим товарищем, который в подобной же ситуации расстрелял за листовку красноармейца. Правда, тот бросился бежать, и пришлось догонять его на газике, вставши на подножку кабины… Занятый воспоминаниями, он пропустил мимо слова Костика, что "наш же Журкин", а то бы, конечно, запомнил этого долговязого бойца.
— Ну, и что ему будет? — спросил Костика папаша, когда те отошли на порядочное расстояние.
— А хрен их знает! Трибунал, наверно.
— Трибунал, ладно… Шлепнуть могут для напуга остальных, им это раз плюнуть — тьфу и нету Божьего создания.
— За такую ерунду — шлепнуть? Не думаю…
— Не знаешь ты этого народа, Карцев, — покачал головой папаша.
Тут подошел к ним Женя Комов и спросил, куда повели Журкина. Костик ответил, не скрыв опасений папаши. Комов изменился в лице, побледнел, губы жалко задрожали.
— Не может быть… За какую-то листовку?… — почти прошептал.
— Ты, малец, ничего-то не знаешь. У нас, поди, с семнадцатого года ни за что шлепали, и жили не тужили. А за листовку — это, брат, за дело, мрачно усмехнулся папаша.
— Война, мальчиша, ничего не поделаешь, — решил успокоить его Костик и закурил трофейную сигарету. — Не хочешь?
— Не-е… Надо же что-то придумать…
— Придумать можно, однако… — раздумчиво и мрачновато произнес папаша и отошел.
Костик не сразу, но догадался, вспомнив предупреждение ротного особисту, что подразумевал папаша. Но когда Женя Комов стал допытываться у Костика, что можно придумать, он не стал распространяться о своей догадке и отвязался от Жени, сказав, что ему нужно идти к ротному.
Комов остался один. Навалившееся на него за сегодняшний день было слишком тяжелым, и он оказался словно бы придавленным. Все представлялось каким-то кошмаром, от которого можно сойти с ума. Да и читал где-то Комов, что случается на фронте такое, и он стал бояться, вдруг он тоже свихнется от всего пережитого.
В роте почти все бойцы из служивших кадровую, кто-то из госпиталей, уже повоевавшие, только он один попал на фронт сразу из дома, из уютной московской квартиры, из-под маминой юбки, говоря грубо. И понимая, что жизнь его не стоит и пятака, он переживал не за себя, а больше за мать, которая не выдержит, не переживет, если получит похоронку на единственного сына…
Пока он сидел около полусожженной избы и думал об этом, подошли к избе папаша и Мачихин и расположились невдалеке. Тоже присели, закурили. Часть разговора их доносилась до Жени.
— Вот заарестовали Журкина, наверняка, гады, шлепнут, им это раз плюнуть. Когда драпали с запада, рассказал мне один, что к их части пристали старик какой-то и учитель с училкой. Ясно, что им лучше с солдатами идтить, чем одним, ну, и шли рядом, солдаты с ними хлебцем делились, но появился тут особист в чинах и решил, что шпионы они, раз за частью следуют, ну и шлепнул всех троих. Училка кричала, клялась, какая она шпионка, ее недавно только в западные области в школу направили, так никого не послушали — расстрелял этот курва всех собственноручно…
— Откуда только такая сволота берется? — не смог, видно, смолчать Мачихин.
— Ты погоди, ты дослушай… Хлопнул, значит, этот особист, не посмотрел даже на убиенных, сел на лошадь и тронулся. Однако далече уехать ему не удалось, пульнул кто-то в догонку и… наповал… А кто пульнул, поди разберись, да и разбираться никто не хотел, те же командиры… Вот ты, Мачихин, человек неглупый, политрук тебя как это… филозофом называет. Вот и подумай… Может, и нам?… Журкина спасем, и Расею от сволоты избавим. Он же молодой, только начал работать, сколько он за эту войну людей ни за что погубит? А?
— Погубит бессомненно. Однако… — задумался Мачихин.
— Что однако? Ведь пока они до оврага станут добираться, немцы не один раз их обстреляют, а то и мины пустят. Под этот шумок…
