Видно, в сорочке родился этот человек. Редко у чабанов при отаре бывает одна собака. И, конечно, по счастливой случайности сразил ее первым ударом…
Задержали Гургена дружинники недалеко от города у перекрестка двух дорог. Грязный, оборванный, в крови, он стоял в окружении колхозников и все пытался доказать свою непричастность к попытке нарушить государственную границу.
С ненавистью и презрением смотрели на него люди. Но больше всех возмущался молодой парень-мотоциклист, который встретился с ним в поселке.
— «Газик» перевернулась, гадина? — наступал он. — Пять человек было?!
Юноша несколько раз замахивался, намереваясь ударить задержанного, но его оттесняли.
— Да свой же я! Клянусь, свой! — божился Гурген. Однако ему не верили. Паспорт, который нашли в кармане, оказался фальшивым. А дружинники умеют разбираться в документах.
…Через час Гурген Саркисьян с перевязанной кистью левой руки находился в кабинете командира пограничной части. Высокий седоватый полковник, слушая его рассказ, то хмурился, то улыбался.
— А как вы считаете, можно нашу границу перейти безнаказанно? — спросил он.
— Никак нет, — четко ответил Саркисьян. — Она действительно на замке.
— С собакой получилась неувязка, — озадаченно сказал полковник. — Ну, ничего. Поговорим с чабаном и подарим ему свою, пограничную. А сейчас вам надо поспать. Вопросы есть?
— Никак нет. Есть просьба.
— Слушаю.
— Пожалуйста, не назначайте меня больше учебным нарушителем…
Полковник пристально посмотрел на собеседника:
— Отдыхайте, товарищ лейтенант. Завтра подробно разберем наши плюсы и минусы…
Расплата
может, все это кошмарное сновидение? Верескун проснется в холодном поту, и все исчезнет, сгинут страх и ужас, а он, облегченно вздохнув, с улыбкой расскажет товарищам, какие бывают чудовищные сны. О, как этого хотел Верескун! Но действительность проступала отчетливо во всей ее реальности…
Когда же это началось? В школе, когда он получил первую двойку и возненавидел за это учительницу? А может, еще раньше? Ведь обижался Богдан на родителей, когда ему в чем-нибудь отказывали, обижался на товарищей, которые умели сказать правду в глаза. Болезненное самолюбие, зародившись под потаканием сердобольных родственников, с годами росло и развивалось. Из маленького капризного себялюба, не знавшего никаких отказов в семье, не терпевшего чьих-либо замечаний, постепенно формировался эгоист.
Видимо, в том и состоит слабость многих людей, что они не умеют замечать и оценивать в первую очередь свои недостатки. Богдан считал себя человеком безупречным. Он умел защищаться, парировать удары, нападать. В школе с ним никто подолгу не дружил, а побаивались многие. И не потому, что Богдан ходил в секцию бокса — из сверстников были ребята физически покрепче его, побаивались ловкости неожиданного удара.
Поссорился Богдан с Вовкой Литвиненко, поссорился из-за пустяка, не поделили, кому парты передвигать, кому пол мыть в классе, а на другой день одноклассник пришел в школу с синяком под глазом. Как Вовка сам пояснил, отец от кого-то узнал, что сын тайком покуривает и «подверг его экзекуции».
Плохо относился к Богдану Сережка Боголюбов. Наверное, были у него на это свои причины. Верескун молчаливо терпел насмешки, а камень за пазухой держал. Но вот Сережка одну за другой получает двойки по математике. Не имей Богдан сам двоек, он бы не упустил случая со всей «комсомольской принципиальностью» выступить в школьной стенной газете о двоечнике Боголюбове, который позорит и тянет весь класс назад. Это сделал кто-то другой. Газета повисела день и… исчезла. А поскольку в ней критиковали только Сережу, с него и спросили комсомольцы, куда он девал «За отличную учебу». Боголюбов клялся, давал комсомольское слово, что не дотрагивался до газеты (не такой он дурак!), не помогло — «схлопотал» строгача, И никому, конечно, в голову не пришло, что газету уничтожил Богдан. Это он, улучив момент, подвернул ее под пальто и отнес в кочегарку.
И все-таки солидный заряд к падению Богдан получил позднее, перед призывом в армию. Потом, когда наступили длинные бессонные ночи, он неторопливо размышлял над своим недавним прошлым, восстанавливая в деталях отдельные эпизоды…
— Как подстричь? — молодой красивый парикмахер обнажил в улыбке золотые зубы.
Богдан хотел заказать новую стрижку, но забыл, как она называется и попросил привычную — полубокс.
— С периферии? — спросил мастер, засовывая концы белого покрывала за ворот клиента.
— От нее женщинами пахнет, — невпопад ответил Богдан, явно не расслышав сказанное и спутав его со словом «парфюмерия».
— Из деревни, спрашиваю?
— Из районного центра. А что?
— Да так, — парикмахер улыбнулся. — Клиента узнаем по стрижке. Отстает периферия от города.
— А у нас не эта… — У Богдана от обиды покраснела даже шея. — В нашем городе все есть, что и у вас: театр, клубы, телевизор, радио, читаем книги, газеты и прочее…
— Да я не о культуре, — примиренчески сказал мастер, заметив, как болезненно воспринял его слова юнец со светлым пушком на верхней губе. — О моде говорю. Вот тебе, например, куда лучше пойдет канадка. Под полубокс сейчас стригутся только древние старики. А впрочем, культура и мода неразделимы. Культурный человек не должен отставать от моды. Это мое твердое убеждение…
Канадка! Именно ее и хотел заказать Богдан. И как это слово вылетело из головы! Закажи он канадку сразу, и этот смуглый красавчик был бы о нем другого мнения.
— Можно канадку, — как бы нехотя согласился Богдан.
Две-три минуты визжала электрическая машинка, несколько раз щелкнули ножницы.
— Вот и все! Шею брить не будем. Это не модно. Голову освежим «шипром». А ты симпатичный парень! — польстил парикмахер и увидел через зеркало, как зарделось мальчишеское лицо.
Молодой мастер никогда не скупился на комплименты клиентам. Он, от отца унаследовав скромную профессию парикмахера, позаимствовал у него и привычку при всяком удобном случае сказать человеку что-нибудь лестное. Как и отец, рассуждал так: язык от этого не заболит, а чаевые увеличатся.
— За такую аккуратненькую головку и всего-то 60 копеек! — заметил мастер.
Богдан положил на столик рубль и небрежно махнул рукой, что означало — сдачи не надо.
— Спасибо, — парикмахер без надобности еще раз махнул углом покрывала по спине щедрого клиента. — Если хочешь всегда иметь самую модную прическу, прошу стричься только у меня. Мишу Абрамзона знает весь город. От клиентов отбоя нет. Знакомых стараюсь пропустить вне очереди.
Богдан поблагодарил внимательного парикмахера и выразил сожаление, что, видимо, не доведется ему больше подстригаться в этом большом портовом городе — он гостит у тетки, через неделю уедет домой. Верескун легко вышел из парикмахерской, не зная наперед, что скоро вновь встретится с Абрамзоном, познакомится с его друзьями и откроет для себя такое, о чем не ведают, во что не верят его сверстники, ну, если не все, то, во всяком случае, поголовно его бывшие одноклассники из провинциального городка. Это Абрамзон и его друзья убедительно докажут Богдану за несколько вечеров.
Вторично они встретились в городском парке культуры и отдыха у тира. Богдан, безрезультатно выпустив из воздушки четыре пульки, не терял надежды попасть пятой. Сзади толпились люди.
— Давай, парень, поторапливайся! — услышал он знакомый голос и обернулся.
— Ах, это ты! — парикмахер ладонями описал вокруг головы Богдана и кому-то кивнул: — Моя работа!
На Богдана уставились две пары женских глаз, ярко обрамленных синей краской и темными ресницами.
— Без этой прически, по-моему, он был бы лучше, — отозвалась миловидная шатенка с замысловато закрученными волосами.
— Нет-нет, — возразила ей очень похожая на подругу брюнетка с не менее сложной прической. — Канадка этому мальчику к лицу.
