Шматко кивает и уносится за поворот, где стоят машины и наверняка возится Механ. Я смотрю на хмурый террикон. День Жэ продолжается.
Шматко вернется в двенадцать-тридцать, без скоб, но с четырьмя лопатами. Скобы мы будем искать долго, и часть из них пришлют волонтеры. Всего на постройку ВОПа за все время под Докучем мотопехотная рота истратила около пятнадцати тысяч гривен со своей зарплаты.
Полчетвертого.
— Садись и вали в бат. — Всё, Вася за.бан и неадекватен, и это понятно, тысячи дел и постоянное напряжение. — Я ща позвоню замкомбату, что ты едешь.
— Что делать? Я с Санчиком поеду, на лэнде, бус завязнет.
— Делай, шо хочешь… Если сам не понимаешь, — командир аж скрипит зубами от бурлящей внутри злости.
— Не понимаю. Ставь задачу.
— Задачу? Щас я тебе, бля, поставлю задачу… Едь в батальон и делай, шо хочешь, хоть стреляй, хоть грабь, хоть еби гусей — но привези мне хоть что-то. Хоть гвоздь долбаный привези.
— Нам обещали завтра что-то привезти.
— До п.зди ті карі очі, — мотает головой ротный. — Сам едь, не будем мы никого ждать. Привези хоть что-то.
— Принял, — я киваю головой и мерзко улыбаюсь. — Они там ох.еют, я вам доповідаю. Штаб я еще не грабил.
— Заодно и научишься, — кивает Вася.
У командира звонит телефон, приевшаяся мелодия глухо звучит из бокового кармана. Вася вытаскивает телефон за какую-то привязанную к нему веревку. «Алёкает» в трубку, молча слушает минуту, потом произносит «принял» и сует телефон обратно в карман. Я молчу.
— Так. Славян звонил. — Вася попускается, это видно. Есть новости, видимо, и эти новости его отвлекают от сумасшедшего дня Жэ.
— И шо хотел?
— Инфу дал. Сепарская контратака должна быть сегодня, после девятнадцати.
— Вечером? Кто вечером атакует?
— Хер его знает, почему. Может только-только силы и средства собрали. Говорит, будут выбивать нас, «Кандагар» и «Банан».
— А «Эверест»?
— К нему от них дороги нет. Но если нас задавят, Эверест останется один.
— Ясно. Что делаем?
— Собираем роту.
Уставшие дядьки медленно подгребают к «двести шестьдесят первой» бэхе, пытаясь примоститься на влажные холодные борта. Вася выходит на середину.
— Товариші військовослужбовці, — говорит ротный и начинает стаскивать перчатки. — Есть новая инфа.
— Не томи, — бурчит Мастер.
— Не томлю. Командование в неизъяснимой мудрости своей решило, что сепарская контратака назначена на сегодня.
Толпа начинает ворочаться, слышны маты, плевки и щелчки зажигалок. Новость никого не удивляет и не пугает. Взрослые мужики даже не переглядываются между собой.
— Примерно на восемнадцать. — Вася по привычке дает «командирский зазор». — Поэтому делаем так. В семнадцать-ноль все работы прекращаем, полчаса отдыхаем, потом одеваемся по красоте и выходим на эспешки, кто куда — скажу позже. Шматко и Лом — подготовить бэка. Второй СПГ ставишь вооон туда. — Вася машет рукой куда-то назад. — За горбик, на прямую наводку на дорогу, и куммулятивы к нему. Мартин и Санчик едут в штаб и везут нам помощь.
— Людей? — тут же спрашивает Ваханыч и ухмыляется.
— Ага. Батальон рейнджеров. Бэка они везут.
— Какой приказ? — спокойно спрашивает Мастер. Шушуканье прекращается, все начинают внимательно слушать. В боевом приказе записана судьба одного отдельно взятого взводного опорного пункта.
— Он не меняется. Удержание позиции до приказа.
— А если приказа не будет? — спрашивает кто-то из задних рядов.
— Приказ будет.
— А как уходить? Корчи и бэхи не сойдут с той стороны террикона. Тока пешком, — не унимается вопрошающий.
Я присматриваюсь. Это кто-то из «брони».
— Значит, не будем уходить, — улыбается Вася. — И так понятно, что сзади, на поле, нас просто в спину перебьют. А отсюда нас хер выковыряешь, если не тупить.
— Шо, вообще? — опять спрашивает боец. Как же его… Петя?
— Шановний, — голос Васи становится тихим и очень ядовитым, — если тебе вот прям так неймется, то в виде исключения могу тебя прямо сейчас отпустить в тыл. Мартин подвезет.
— Та я шо… Я ничо. Спросил просто, бля, — тушуется Петя.
Все улыбаются.
… Санчо давит на газ, и лэндровер легко скатывается с террикона. До семи надо успеть, по-любому. Машина заворачивает перед «Кишлаком» налево, потом опять налево, и я набираю зампотеха Николаича.
— Да, Мартин, — хрипло отзывается трубка.
— Нас сегодня будут убивать, после семи.
— Сильно?
— Сильно. Выбивать будут. Нас, «Кандагар» и «Банан».
— Меня интересуете только вы. Что от меня надо?
— Танковая рота и авианосец.
— Понял. А серьезно?
— Звезда Смерти… Дашка живая и побольше лент с коробами. Бэ-тридцать два и эмдэзэ, много. На СПГ куммулятивы.
— Давай сразу на Прохоровку, на РАО, я сейчас Саню наберу… Подожди (в трубке шорох, потом голос Димы Алмаза: «я сейчас к себе съезжу, у меня пять коробов с лентами набитыми, через час буду, хай дождется…»)
— Про короба услышал. Лечу. Рапорт?
— Потом напишешь. Не лети, едь нормально. Если любые вопросы, сразу звони (на заднем плане — голос замкомбата «хай сюда заедет, у старшины пороется в каптерке и все, что надо, возьмет. Второй роте отдаем все, старшина, понял?»)
— Я услышал. Буду после РАО.
— Давай.
Спустя три часа.
Куда девается время на этой долбаной войне? Почему дни, такие длиннющие в учебке, напитанные ожиданием, вдруг превратились в короткие отрезки, низкое солнце прокатывается по небосклону так молниеносно, что кажется — ни черта не успел. А что должен был успеть? Вот пожрать, точно, не успел, но это ладно.
— Алё.
— Шо у вас?
— Гул. Двигатели завели. Минут пять как.
— И все?
— И все. Все молчат. И мы молчим. Ты скоро?
— Десять минут.
… Ниссан летит по ночной трассе. Пение новых полос под протектором, Beyonce «I Was Here» из колонок, черт, тонировку-таки надо было сделать впереди, рука цепляет руль кончиками пальцев, заводя серебристую машину в поворот, неслышно проседает подвеска, фары ломтями выхватывают бело-красные полосы отбойника. В багажнике, в бумажном почему-то пакете, таком глянцевом, из какого-то магазина — примерно, триста грамм сыра и бутылка красного вина. Ну, вот чего я чилийского не взял, вот заломало ехать еще два километра до магазина… Хотя ладно, и это нормально будет. На заднем сиденье — пальто, ой блин, все-таки нужно было то брать, серое, а не черное, хотя и черное ничего, нормально сидит, и перчатки, не забыть купить тонкие кожаные перчатки, темно-серые, такие, чтоб как вторая кожа сидели. Десять минут. До дома остается десять минут.
Лендровер летит по ночной дороге. Удары в подвеску, качается машина на разбитом асфальте, хрипит неразличимая музыка из убитых динамиков, Санчо за рулем вглядывается в блеклые полосы фар, перехватывая руль, влетают в грязно-желтые пятна фар серые обочины Донбасса. На заднем сиденье, да и в багажнике тоже, проходя через весь салон, — холодное металлическое тело барракуды. И коробки. И цинки. И ящики. Только вот мыслей о том, чего я не взял да что не так сделал, нет. Шумит в голове температурный калейдоскоп, часы китайские покоцанные отсчитывают минуты, слипаются глаза, не спи, мля, не спи, скоро уже. Десять минут. До ВОПа остается десять минут.
Звон горлышка бутылки о краешек бокала совсем не похож на металлический щелчок станины. Куртка грязно-зеленая — ну совсем не пальто, да? Даже минуты имеют разную цену. А люди остались такими же.
Или не такими?
Шумит в голове. Выворачивает руль Санчо. Качается на поворотах лежащий сзади ДШКМ.
В десяти километрах северо-восточнее два десятка маленьких людей, гордо называющие себя второй «эльфийской» ротой, остервенело копают позиции, вбивая себя уже трое суток в раскисающий террикон, и готовятся принять бой. Два АГСа, один СПГ, один ДШКМ и пять ракет на птур. Девятнадцать «мух», три РПГ-7, одна СВД. Двадцать человек. Две БМП-2, на одной не работает прицел. БЧС складывается из живых, оружия, техники, надежды и ожидания. Ожидание не убивает — мы так привыкли ждать, что, по-моему, уже сами над собой смеемся.
