Ознакомительная версия.
— Полищук! Где ты?
— Здесь, сынок! Здесь! — отозвался староста и вместо Трофима Снежко, который его позвал, облапил незнакомого партизана.
— Что с тобой, дедок? — рассмеялся тот. — Пасха, что ли, что ты христосуешься?
— Да я же тут, Полищук! — сказал Снежко, стоявший рядом.
— Отбой! Кончать! — крикнул выбежавший во двор Рузметов. — Выводи людей, Федор Власович. Меня ожидай около леса. Я задержусь. Прикрою отход.
Распахнулись ворота.
Огромная масса людей, оборванных, полураздетых, стремительным потоком полилась на шоссе.
Заключенных, количество которых еще никто не знал, вели в старый лагерь отряда. Осталось пересечь большак, а там уже лес. Впереди Кострова крупным шагом шел Снежко. — Внезапно кто-то крикнул:
— Мины!
Но было уже поздно. Что-то вспыхнуло, грохнуло рядом с Костровым и Снежко.
«Глупая смерть», — мелькнуло у Кострова, и сознание его оборвалось.
Очередное бюро подпольного окружкома партии заседало в расположении новой партизанской бригады, родившейся в ночь налета на тюрьму. С докладом выступал член бюро Охрименко. Он говорил о том, что создание новой бригады можно расценивать как явление чрезвычайного порядка в «жизни леса».
— И в самом деле, давайте вспомним. Большинство из присутствующих здесь пришло в лес в начале войны и должно знать, что никогда еще ни одно партизанское соединение не получало такого колоссального пополнения, какое получила в этот день бригада Зарубина.
— Что там говорить!…
— Если рассказать, так никто и не поверит, — раздались голоса.
— А факт остается фактом, — продолжал Охрименко. — Партизаны Зарубина вызволили из тюрьмы семьсот восемьдесят человек. Вы представляете себе: семьсот восемьдесят человек! Если исключить из этого числа престарелых, больных и женщин, которым тоже работа в лесу найдется, то остается шестьсот семьдесят человек.
— И из них тридцать два коммуниста и сорок три человека, имеющих военную подготовку, — бросил реплику Пушкарев.
— Совершенно правильно, Иван Данилович, — подтвердил Охрименко.
Охрименко подробно изложил членам бюро все, что он и Рузметов предприняли в связи с организацией новой бригады. Освобожденные люди были разбиты на три партизанских отряда, внутри отрядов созданы подразделения. Коммунисты распределены по всем отделениям. Созданы партийные организации, штаб бригады, подобран командный состав.
Охрименко рассказал, что в течение трех недель, прошедших с момента налета на тюрьму, освобожденные были заняты не только организационной работой, но и проводили боевые операции. Партизаны новой бригады уже пустили под откос четыре вражеских эшелона, взорвали два моста. Оружие добывается в бою. Уже вооружено более трехсот человек, имеется четыре пулемета. Сейчас бригада готовит налет на немецкий склад в сорока пяти километрах от лагеря. Это далеко, но зато есть надежда, что после этого налета все получат оружие.
— Нам еще надо решить, — заканчивая доклад, сказал Охрименко, — вопрос о назначении командира и комиссара бригады. Не надо закрывать глаза на то, что новые люди еще не изучены, что мы не знаем их, что есть несколько человек с неясным прошлым. В общем, работы — непочатый край. Мы обменивались по этому вопросу мнениями с товарищем Рузметовым. Уже можем назвать подходящие кандидатуры и на пост командира и на пост комиссара.
— Мы тоже думали, — усмехнувшись, сказал Пушкарев. — У тебя все?
— Все, — ответил Охрименко.
— Кто желает? — спросил Пушкарев и обвел всех взглядом.
Заседание происходило на берегу маленькой речушки, у тихой заводи, на том самом месте, где когда-то, почти год назад, Сережа Дымников рассказывал комиссару Добрынину о самодельном миномете, построенном во взводе Грачева.
«Как много с тех пор событий произошло!» — думал Добрынин, грустно глядя на гладкую поверхность заводи.
Вот тут сидел, опустив ноги в студеную воду, дедушка Макуха, а в реке тревожно металась стайками маленькая рыбешка. Вот тут лежал веселый, жизнерадостный Сережа Дымников. Рядом с Добрыниным сидел задумчивый, сосредоточенный Костров. А сейчас никого из них нет. Сложили головы Дымников, Грачев, Макуха… Где-то по ту сторону фронта, в госпитале, лежат раненые Зарубин, Костров, Снежко. Здесь, на заседании, присутствует много новых, недавно попавших в партизанскую семью людей, которых Добрынин видит сегодня впервые. А заводь и речушка все такие же, будто ничего не случилось за эти долгие месяцы…
— Ты будешь говорить, Федор Власович? — спросил Пушкарев, прерывая воспоминания Добрынина.
— Да… несколько слов, — ответил тот, поднимаясь с земли. Он сказал о том, что сейчас, в связи с рождением новой партизанской бригады, необходимо строго распределить зоны боевых действий. Без этого, по мнению Добрынина, неизбежно будут получаться ненужные совпадения: разведка одних и тех же населенных пунктов, налеты на одни и те же объекты.
— Вот вам пример, — сказал Добрынин. — Товарищ Охрименко говорил здесь, что новая бригада готовит налет на немецкий склад. — Охрименко взглянул на Добрынина, потом на Рузметова и насторожился в ожидании. — Речь идет, по-моему, — продолжал Добрынин, — о складе в поселке Луговом…
— Точно! — подтвердил Охрименко.
— Ну вот, и получается очень плохо. Громить этот же склад собирается и командир отряда из нашей бригады Бойко.
— Уже собрался, — бросил реплику Веремчук. — Второй раз разведку послал…
— И мы посылали, — смущенно сознался Охрименко.
— Видите, как нехорошо, — заметил Добрынин.
— Очень нехорошо! Добрынин прав, — твердо отрезал Пушкарев. — Но в этом деле придется уступить место новичкам, — пусть вооружаются.
— Пожалуйста! — согласился Добрынин. — Дело ведь не в этом.
Точку зрения Добрынина поддержали все члены бюро и присутствующие командиры. Решено было наметить зоны действия для каждой бригады.
Наконец подошли к вопросу о назначении командира и комиссара новой бригады. Слово хотел взять Рузметов, но с места поднялся Пушкарев.
— Есть предложение, — произнес он и сделал паузу. — Есть предложение утвердить командиром бригады товарища Рузметова, а комиссаром товарища Охрименко.
Рузметов быстро встал с места, потом опять сел и тихо возразил:
— Это будет неправильно… Среди новых людей есть товарищи более опытные.
Пушкарев сделал вид, что ничего не слышал.
— Я хочу сказать, — заявил Добрынин.
— Что? — спросил Пушкарев, заранее убежденный в том, что комиссар не будет возражать.
— Предложение очень умное, — сказал с места Добрынин.
— В бригаде есть пять лейтенантов, восемь старших лейтенантов, восемь капитанов, три майора, — снова возразил Рузметов.
— Кстати, ты тоже уже не лейтенант, — бросил Путикарев. — К сведению всех, товарищи! Перед совещанием я получил радиограмму. Приказом Центрального штаба партизанского движения за успешное руководство операцией по разгрому тюрьмы товарищу Рузметову присвоено внеочередное офицерское звание — капитана.
Рузметов смешался и покраснел. Он чувствовал себя очень неловко. Вместе с Охрименко он, добросовестно выполняя решение бюро окружкома, в течение трех недель занимался организацией новой бригады. Они знакомились с людьми, формировали взводы, отряды, штаб, водили молодых партизан на операции, советовались о том, кого лучше выдвинуть для руководства бригадой. Себя они, конечно, не имели в виду. И вдруг это внезапное предложение…
— У меня есть вопрос, — поднял руку Охрименко. — Это ваша личная инициатива, товарищ Пушкарев? На бюро, насколько мне известно…
— Это не мое предложение, — оборвал его Пушкарев. — Это предложение Центрального штаба партизанского движения. Есть радиограмма за подписью полковника Гурамишвили. А если вы хотите знать мое мнение, то оно не расходится с этим.
— Как слышимость? — толкнул в бок Рузметова сидящий рядом Веремчук.
— Неважная, — отшутился тот.
— А по-моему, важная, товарищ командир бригады.
Когда все вопросы были решены, Пушкарев объявил, что в ближайшие дни с Большой земли должен прилететь самолет, и все, кто хочет послать письма Зарубину, Кострову и Снежко, должны передать их ему, Пушкареву, так как самолет прилетит в расположение бригады Локоткова.
Пушкарев с коммунистами из бригады Локоткова уехал на запад, Добрынин с Веремчуком — на север, в расположение своей бригады, а Рузметов с Охрименко остались на месте.
На полпути Добрынина и Веремчука догнал, тоже верхом на коне, Рахматулин.
— Опять на «железку»? — неодобрительно спросил комиссар.
Рахматулин уже несколько раз выходил в одиночку на железную дорогу и проводил на ней какую-то никому не известную работу. Не раз Добрынин и Веремчук допытывались у него о причинах этих отлучек, но Рахматулин только отделывался шутками.
Ознакомительная версия.
