Небо стало лазурным, деревья покрылись листвой, распустились нарциссы и тюльпаны. Еды все еще остро не хватало, но дети уже вернулись к своим беззаботным играм. Они называли американцев Schokoladenwerfers — шоколадомётами; когда их джипы проезжали мимо, ребятишки выскакивали на улицу, протягивали руки и криками выпрашивали конфеты и жевательные резинки. Карл и Генрих каждый день снимали с брошенных в старом школьном дворе немецких мундиров нашивки и медали и обменивали их у американцев на хлеб или странные мясные консервы в синих банках под названием «Спэм» [94].
В последние несколько дней через город проходила французская армия, направлявшаяся в оккупированную Францией зону, что вызвало всеобщую тревогу.
— Держитесь подальше от французов, — предупреждал мальчиков отец. — Вчера они ходили по погребам, где люди хранят последнее, что у них осталось. Забрали все ценное, а остальное изгадили. Забили молодых барашков фрау Клаузе. Слава богу, американцы по домам не шарят.
В первый теплый день, когда мать отпустила ее на улицу, Кристина жмурилась от яркого солнечного света и после долгого времени, проведенного в постели чувствовала в теле скованность. На каменной террасе заднего двора она потянулась вверх, разминая одеревеневшие мышцы спины. Тело ее, прежде сильное и упругое, ослабело и потеряло гибкость. Одежда висела на ней, и поскольку ее собственные ботинки затерялись в чудовищных кучах Дахау, Кристине пришлось надеть изношенные башмаки, которые она еще до войны отдала Марии.
Кристина закуталась в кофту, нырнула под ветви грушевых и сливовых деревьев и направилась к забору посмотреть, дала ли ростки сливовая косточка, которую она посадила больше года назад. Девушка встала на колени возле покрытого прелой листвой углубления в земле, осторожно раздвинула пучки травы и скрученные листья. Ничего не выросло, ни намека на крошечный побег или распускающийся листик. На глаза навернулись слезы. Кристина хотела было выкопать косточку и выбросить ее, но представила, как после долгих холодных и ненастных месяцев та гниет в земле, изъеденная червями и ноздреватая. Так же как Исаак, сливовая косточка не пережила тяжелые времена. Кристина встала, сгорбившись под тяжестью горя, и побрела назад к террасе.
Сидя на стуле с плетеной спинкой, она смотрела, как мутти вскапывает новую грядку. Куры гуляли на воле, скребли землю, их оранжевое оперенье блестело на солнце. Услышав о возвращении Кристины, фрау Клаузе отдала Бёльцам кочета, и теперь красивый петух искал на дворе насекомых и червяков, покачивая красным гребешком, размахивая высоким перистым хвостом и сгребая когтистыми ногами траву. Когда он находил жука или многоножку, то низким «ко-ко-ко» призывал кур, потом брал извивающееся насекомое в клюв и бросал еду к ногам подбежавших птиц. Те расклевывали добычу на куски, а петух кукарекал и чистил перья, с важным видом выхаживая вокруг них. С тех пор как Кристина вернулась домой, весь мир расцветился дивными красками, и даже куры казались невероятно красивыми созданиями.
Девушка закрыла глаза и подняла лицо к небу, Слушая удовлетворенное кудахтанье и наслаждаясь ароматом цветов сливы и влажным запахом свежевскопанной земли. Теперь каждая травинка, каждая букашка и воробушек, каждый лист или дерево представлялись ей потрясающим подарком. Но хотя кожа Кристины впитывала тепло солнца, внутри у нее оставался лед, как на тронутой оттепелью замерзшей реке.
— Nein! — пронзительно закричала мутти.
Кристина резко открыла глаза. Мать бросила лопату и застыла возле дома, сжав руки в кулаки. Французский солдат, стоявший в соседском дворе, направлял винтовку на одну из их кур. Мутти не желала с этим мириться. Она сняла передник и стала размахивать им, отгоняя солдата; ткань трепетала на ветру, как белый флаг.
— Не смейте трогать моих кур! — кричала мутти. Кристина приблизилась к ней.
— Он тебя не понимает, — сказала она, положив руку на плечо матери. — Мы все еще враги. Надо быть осторожными, — девушка принудила себя улыбнуться и помахала французу.
Мутти, качая головой, дрожащими руками надела передник. Француз опустил винтовку и засмеялся. Он зажег сигарету и уставился на женщин, словно соображал, что делать. Через минуту похититель кур заскучал и ушел. Кристина с облегчением вздохнула и вернулась на свой стул. Мать снова занялась вскапыванием земли — она поднимала лопату высоко над головой и, сильно замахиваясь, с тупым звуком вонзала ее в почву.
Вскоре Кристина вызвалась помогать матери готовить огород к посадкам огурцов и стручковой фасоли. Благодаря маминой предусмотрительности у них остались семена с прошлого года. Мутти считала, что дочь еще недостаточно окрепла, чтобы приниматься за тяжелую работу, но Кристина настаивала, что труд пойдет ей на пользу. Из-за долгого отдыха она чувствовала слабость и апатию. Ей не терпелось снова ощутить приятное сокращение мышц и учащенное сердцебиение — не от страха, а от физической нагрузки.
Через час женщины подготовили грядки. Стоя на четвереньках, они аккуратно опускали семена фасоли в длинные неглубокие борозды. Темная почва казалась Кристине теплой и шелковой, а желто-коричневые семена — гладкими и безупречно ровными. Земля забилась под ногти и в складки на ладонях и оттенила белизну кожи. Каждый гладкий камешек напоминал ей талисман Исаака.
В полдень мутти вытерла руки о передник и направилась к задней двери.
— Пойдем в дом, — позвала она дочь, — пора поесть.
— Сейчас, — ответила Кристина и снова села на землю. — Я хочу еще чуть-чуть насладиться свежим воздухом.
Руки и ноги девушки ныли от напряжения, но это была приятная усталость, здоровое утомление, и она с наслаждением предвкушала горячую ванну и вкусную еду.
— Я позову тебя, когда накрою на стол, — мутти скинула грязные сапоги, сунула ноги в туфли, поцеловала дочь в лоб и ушла в дом. Но почти сразу вернулась. Позади нее в коридоре стоял высокий человек с бледным лицом и широкими плечами. Мать с озабоченным видом придерживала дверь.
— Пришел американец! — объяснила она.
— И что он хочет? — поинтересовалась Кристина, слегка подавшись вперед.
— Почем мне знать?
В этот миг солдат ступил на террасу. На плече у него висела винтовка, в одной руке он держал огромную серебристую банку. Он быстро кивнул Кристине.
— Guten Tag. Здравствуйте.
Мутти упрямо оставалась в дверях, ее бледный лоб исполосовали дорожки пота. Американец был высоким и мускулистым, светловолосым, голубоглазым, и Кристина сразу же его узнала — это он привез ее со станции домой. Как бишь его звали? А, Джейк. Девушка встала, раскатала рукава и скрестила руки, спрятав татуированное запястье под локоть.
— Sind gut? Вы поправились? — поинтересовался солдат. Он ткнул себя в грудь. — Джейк, ja?
Кристина снова попробовала вспомнить какие-нибудь английские слова. Но ничего не шло в голову, и она просто кивнула.
— Gut, — у солдат просиял. Он оглянулся на мутти. — English?
— Nein, — покачала головой Кристина.
— Alles gut? Все хорошо?
Она снова кивнула, и американец, потупив взгляд, заулыбался. На станции она была больна и встревожена и не заметила, какой он привлекательный. Теперь же, ясным днем, под синим небом Кристина увидела, что он потрясающе красив. При свете солнца глаза его стали серебряными. Он казался слишком юным, чтобы оставить родной дом и отправиться воевать. На ум девушке пришла мысль об Исааке: а он был слишком молод, чтобы умирать, — и знакомый узел горя стянулся в ее груди.
Джейк снова оглянулся на мутти и, слегка зарумянившись, посмотрел на Кристину.
— Friends? [95]
Кристина поняла это слово, но не знала, что сказать. С одной стороны, этот парень привез ее домой и ей следовало быть с ним приветливой. Но с другой, она не хотела ни с кем дружить. К тому же он носил военную форму, а она устала от всего, что напоминало о войне.
