— А возвращаться будем к машинам?
— Да. Но неизвестно, как там сложится. Разведрота пойдет через сады, поэтому может застрять. Есть вероятность, что в кишлак пойдет наш взвод.
— Ось на тоби пуцьку!
— Карпенко! Рот закрой! Я еще не закончил…. — Командир взвода закурил сигарету, несколько раз хорошо затянулся и продолжил. — Это еще не все…. Если разведку в кишлаке или на подходе зажмут, наш взвод пойдет на подмогу. Мы и они, больше в этом районе никого не будет.
— А рота?
— Рота, прикрывая нас и разведку, будет сидеть на хребте.
— Они чё там, долбанулись?!
— Хорош трандеть! Еще ничего не началось, а вы уже в штаны поналожили!
— Когда начнется — поздно будет: хоть накладывай, хоть выкладывай!
— Сава, я не понял? Ты чем-то недоволен?
— Да нет, товарищ лейтенант. Шутка!
— Ну, смотри, дошутишься когда-нибудь. Дальше! Весь сухпай можно не брать, идем максимум на сутки. По банке тушенки, паштет, сахар. Все. Воды под завязку. Там, наверху, точно — ни хрена нет. Теперь насчет гранат. По восемь «эфок» на рыло, пулеметчикам по четыре. Ясно? Я не понял?! — Тринадцать солдат, тяжело переминаясь перед командиром взвода с ноги на ногу, что-то невнятно промямлили.
Не дай Бог, кто-то возьмет меньше, — яйца пооткусываю!
— А на АГС сколько брать?
— Не берем. Панин вместе с АГСом идет с ротой.
— Хоть чем-то порадовали.
— Савенев! Еще одна корявая реплика…. Ну, ты понял?!
Панин вдруг опомнился и заволновался:
— Это что, я сам все поволоку?
— Ротный тебе даст людей в расчет.
— Да уж, как же! Доходягу Киричишина и долбанутого Ибрагима!
— Все! Базар окончен! Михай, разберись с сержантами, кто за кем. Сам пойдешь замыкающим, Лерчика с собой возьми. Яха, ты не забыл, что за тобой Дмитров?
— Угу….
— И не «угу»! Головой мне за него отвечаешь! И идешь с ним, а не с Карпом, понял! Да, и радиостанцию мою не забудь. Все! Попить, поссать, перекурить, сейчас выходим! Быстро!
Через сорок пять минут взвод, растянувшись длинной цепочкой, вошел в сады.
* * *
Операция была самая заурядная. Три дня назад бронегруппа батальона, выйдя из лагеря полка, совершила сорокакилометровый марш-бросок в район Бура Дайрам и, развернувшись лагерем, встала посреди живописной долины в нескольких километрах от реки Пяндж. С юго-запада батальон поддерживала артиллерия мощной точки «Крепость», а по периметру нового лагеря дислокации стояли бронемашины. Рядом расположился спецбатальон ХАДа, состоявший из проверенных офицеров афганской ГБ, прошедших стажировку в Союзе. Ну а наиболее обезопасил батальон, конечно же, бешеный август, выжегший невыносимой жарой всю растительность до самой реки.
Находясь в безопасности, батальон второй день подряд выпускал в разные стороны щупальца своих подразделений, прочесывавшие непуганые и, по местным меркам, благополучные кишлаки. Результатов, правда, почти никаких не было, да и не удивительно — все, что можно было, духи уволокли в горы, от греха подальше.
Прошмонав лежавшие в долине населенные пункты, командование взялось за относительно удаленные горные селения, одним из которых и был маленький и неприметный кишлачок Файзали. Ничего примечательного. Полсотни домишек, прилепившихся на склоне ущелья между высотами «две четыреста восемьдесят девять» и «две сто девятнадцать», по словам бабаев, около трехсот человек местных жителей, и по утверждению ХАДа — ни разу не потревоженная зимняя стоянка духов.
Ну, коль уж не зима, а лето — решили обойтись силами двух рот, в то время как все другие и саперы были задействованы в районе кишлака Сурши, в противоположном от Файзали направлении.
* * *
За час проскочив сады взвод еще засветло вышел к Пянджу. Открывавшаяся перед глазами картина поразила даже огрубевших, на все насмотревшихся и привыкших не удивляться «дедов». Спокойная, широко разлившаяся, плавно извивающаяся река; стоящие по берегам, на высоко подмытых корнях, сюрреалистические деревья; ядовито-зеленая буйная растительность, контрастирующая с рыжей охрой окружающего пейзажа и желто-оранжевыми махинами скал; потрясающе огромное, пронзительно пурпурное солнце, садящееся за антрацитово-черную корону скалистого хребта; мягкие и глубокие цвета заката, окрасившие ландшафт во внешне спокойные и, предельно напряженные внутренне, драматические цвета полотен Рембрандта.
— Во, гад! Ахренеть можно! Вот бы где дачку построить! — Взводный даже закатил глаза от умиления.
— Угу, и БМПшки по периметру под вышки с ЗУ поставить!
— Ой, Савенев, Савенев — ты черствый, конченый тип.
— Эт-точно, товарищ лейтенант, привал делать будем?
— Да. Выйдем к скалам, там и передохнем. Яш, свяжись с ротным, узнай — как там у них….
— О, и поинтересуйся заодно — Панин не помер еще?
— Солдаты, лениво посмеиваясь, потянулись к мрачной, затененной громаде перевала.
— Давай пехота, шевели штанами! К скалам нужно добраться засветло, иначе зад начистят. Ну, чё там у них?
— Говорят — начали подъем. Жалуются: круто.
— Да уж, я смотрю, у нас не лучше.
— Как там твой подопечный? Эй, Дмитров, ты еще живой? Молодец!
Проскочив открытый участок, взвод, не останавливаясь, полез вверх.
* * *
Первый подъем одолели часа за полтора. К этому времени наступила кромешная, беспросветная темень. Попадав у вершины, солдаты, тяжело дыша, медленно приходили в себя.
— Сава, ты чё замолчал? А где приколы фронтовые? А?
— Вам хорошо, товарищ лейтенант, вы налегке.
— Ну, ты тоже не АГС тащишь. Яшка, передай ротному, что мы прошли скалы. Михай, ко мне!
— Когда замкомвзвода подошел к взводному, лейтенант дал ему и Якову по сигарете и, понизив голос, сказал:
— В общем, так, мужики, не для прессы. Этот Файзали стебанный, по словам ХАДа, — местечко еще то. Там якобы у них база, и не одна. В любом случае, если наши верножопые друзья не заливают, перед кишлаком будет засада, пост, или еще какая-нибудь хрень. А посему сделаем так: когда доползем до места, ты, Яша, возьмешь кого-то из «дедов» и проскочишь со мной вот на эту сопочку. — Пригнувшись над картой, он осветил трофейным фонариком высоту «две двести тридцать». — А ты, Михай, с Карпом и Дагаевым пройдешь седловину и выскочишь вот на эту, без названия.
— Ага, а с взводом кто останется? Эдичка Чернобай?
— Сержант Савенев. Надо же ему когда-то начинать, а то он за год только болтать научился и меня перебивать, засранец.
— Но, товарищ лейтенант, это не шуточки, семеро молодых!
— Да, и еще мой Дмитров! Он точно к утру копыта откинет со своим ПК.
— Ну а ты — на хрен?! Вообще, чего вы заколотились? Они окопаются, мы пойдем, с двух сторон поднимемся на господствующие высотки, от одной до взвода будет триста метров, от другой, Михаевой, — четыреста пятьдесят, по карте. Прикроем их подъем на нашу вершину и бегом спустимся к ним.
— Хорош спуск — две четыреста восемьдесят девять!
— Подожди, Михай. Ну, хорошо, а если нас там ждут?
— Если бы у бабушки был хрен, — она бы дедушкой звалась и всю деревню поимела. Что вы сопли распустили, в самом деле?! Третий день ноете, то это — не так, то тут — не эдак!
— Да, конечно! Вам еще почти год тарахтеть, а у нас приказ через месяц!
— Ну, тебе, Яха, точно до февраля жопу греть. Находишься еще до дембеля!
— Ой, какая радость! Утешили!
— А ты чё, мне предлагаешь одному лазить с Эдичкой и Дмитричкой?
— Ну-ну! А мне что — тоже до Нового года сидеть тут с вами?
— Да! Пока ты мне из Савенева не сделаешь отличного «замка», будешь торчать, как слива в жопе, хоть до восьмого марта! Все — пора. Еще переть и переть!
Поднявшись, лейтенант яростно зашипел в ночь:
— Подъем, подъем! Хорош тащиться! Еще и не прошли ничего, а вы уже повырубались! Тоже мне, альпинисты-подводники.
— Как подготовили взвод, товарищ лейтенант!
— Это че, меня подкалываешь, что ли?
— Да нет! Это я о том, как воспитывать солдат, когда замкомвзводом стану. Мысли вслух!
— Ты у меня заместителем командира полка станешь, по уборке полковой параши, говнюк! Ты у меня дошутишься, Савенев! Ты смот-три, разошелся, засранец! Отошел, что ли?! С-сучара!
* * *
К часу ночи Яша понял, что самому Дмитрову не дойти. Каждые тридцать-сорок метров, он, с грохотом роняя пулемет, падал на камни и, широко разевая пересохший рот, с хрипом хватал тяжелый, душный воздух. Следом за ним падали и все остальные. Более-менее держались «деды» и взводный. Молодые же, казалось, после следующего перехода в пятьдесят метров, упадут и больше уж никогда не поднимутся.
По своему опыту Яша знал, что так может продолжаться до бесконечности, и солдаты, ничего не видя и не слыша, падая и поднимаясь, подобно автоматам, будут идти, и идти, пока не придут на место. Но вот этот боец…. Вот он-то может и не дойти, а тащить его ох как не хотелось бы.
