– Послушай, Борис.
– Да, – отозвался Румянцев, удивленный тем, что командир полка обратился к нему по имени: это бывало в редких случаях.
– Хочу я спросить, Борис. Софа у тебя в Москве? Кровь ударила в лицо Румянцеву.
– Да. В Москве.
Демидов достал папиросу, размял ее. – А чего же ты не попросишься? Москва, она ведь рядом.
– Как-то неудобно, Сергей Мартынович. Война – и вдруг комиссар просится к жене. Люди что подумают…
– Люди все поймут правильно. На то они и люди, Демидов выдохнул облако горького дыма.
– Вот что, Борис, – отрубил он грубовато, – на неделю отпустить тебя не моту, а на сегодня и на завтра езжай. Чтобы завтра к вечеру на аэродроме был. И харчи не к возьми с собой, я об этом договорюсь в продотделе фронта. Москва сейчас в харчишках нуждается.
Уже к вечеру с вещевым мешком за плечами вошел в притихшую столицу Румянцев. Помахав на прощание водителю попутного ЗИСа, любезно его подбросившего к самым Петровским воротам, комиссар зашагал вперед, сверяя с адресом таблички улиц и переулков.
Встревоженная и сумрачная, встречала его Москва. Редкие трамваи с замороженными стеклами громыхали по улице. Солнце уже угасало, и зенитчики, готовясь к беспокойной ночи, катили по мостовой пузатый аэростат заграждения. Из дверей булочных тянулись на улицу длинные хвосты очередей. Прошел мальчик с тощим дерматиновым портфелем, из которого вместо корешков учебников торчала краюшка хлеба. Окна домов там и тут были заложены мешками с песком. Черные железные «ежи» маячили на углах.
Но не об осажденной Москве и страдающих в ней людях думал в эти минуты Румянцев. Думал он о своей жене, Соне, и только о ней.
Есть «переулки» в человеческом сердце, куда и в самую солнечную погоду нельзя пускать никого другого, даже лучшего друга. У Бориса Румянцева таким «переулком» были его отношения с Софой. Каждую ночь, как только сознание освобождалось от всех дневных забот, он думал о жене. Соня являлась ему такой, какой была она в минуту их расставания, когда он поцеловал ее горячую от жара щеку, и Соня вдруг заплакала и поглядела на него горькими, тоскливыми глазами.
– Ой. Борька, как все это было не так! – с отчаянием воскликнула она. – Если только мы останемся живы!..
Она не договорила, потому что заскрипели колеса санитарного поезда и состав тронулся.
Потом он писал ей длинные горячие письма, но от нее приходили коротенькие ответы. В них Софа жаловалась на плохое снабжение, на очереди в столовых и магазинах, на сестру Лену, которая после смерти своего мужа Хатнянского стала к ней холодно относиться. А потом, примерно месяц назад, письма от жены вовсе перестали приходить. Борис нервничал, метался по ночам в раздумьях, утром вставал с припухшими от бессонницы глазами. В его душе, в том самом сокровенном «переулке», – становилось пасмурно и пусто. Но он мужественно утешал себя, что, раз его письма не возвращаются назад с лаконичной пометкой «адресат выбыл», значит, Софе в руки они попали, значит, она живет там же, у своей подруги Нелли Глуховой. Скорее всего, одно из ее писем затерялось при пересылке, а другое она поленилась написать сразу же за первым. Да и в самом деле, чего он требует от нее? Ведь далеко не каждый человек умеет писать письма так быстро и легко, как это делает он.
Румянцев свернул в переулок и, увидев над аркой ворот нужный номер, вошел во двор. Во дворе было пусто, на скамейках и вокруг цементного фонтана лежал снег. Румянцев отыскал нужный подъезд и остановился у двери с табличкой: «П. И. Глухов». Это была фамилия мужа Нелли, находившегося на фронте. Темная кнопка электрического звонка гипнотизировала Румянцева. Часто дыша, он вдруг подумал о том, как выбежит сейчас же на его зов Софа. Румянцев снял с плеча тяжелый мешок с продуктами и внезапно прислушался. Оттуда, из-за двери, до него донесся веселый напевчик. Играл патефон. Он снял с рук черные кожаные перчатки, позвонил. На первый звонок, короткий и нерешительный, ему никто не ответил. Тогда он еще раз надавил на кнопку и долго-долго не отпускал пальца. В коридоре раздались шаги, веселый женский голос прозвучал почти у самой замочной скважины:
– Одну секундочку, дорогие гости. Это, вероятно, Кирилл.
Раздался шум сбрасываемой цепочки, и на пороге выросла женская фигура. В густеющих сумерках батальонный комиссар увидел красивое молодое лицо. Большие черные глаза незнакомки скользнули по нему удивленно и внезапно смущенно побежали в сторону. На женщине было темное узкое платье, очень короткое, едва прикрывавшее колени. Она настороженно улыбнулась:
– Простите, вы к кому?
Румянцев ногой придерживал вещевой мешок.
– Мне нужно видеть Софью Румянцеву.
– Вам нужна Софа? – медленно переспросила женщина. – Тогда проходите.
Румянцев стоял в полутемном коридоре, чувствуя, что женщина с каждой секундой все внимательнее и внимательнее рассматривает его.
– Простите, вы товарищ ее мужа?
Борису хотелось крикнуть радостно и торопливо: «Ну да, ну да, конечно же, муж!»
Но вдруг какой-то неожиданно осторожный голос, проснувшийся в том же далеком «переулке» его души, властно ему приказал: скажи, что ты его друг.
– Да… товарищ, – глухо проговорил Румянцев. Женщина облегченно вздохнула.
– Фу, а я-то было подумала… Вы, наверное, начальник штаба?
– Да. Начальник штаба, – согласился он.
– Я по петлицам догадалась. Две шпалы, – отметила она, – у Софиного мужа одна. Он старший политрук.
«Как хорошо, что на моем реглане нет звездочек», – вздохнул Румянцев.
– Я Нелли Глухова, подруга жены Румянцева, – наконец представилась женщина и протянула ему мягкую, чуть влажную ладонь. – Видите ли, мне надо с вами серьезно поговорить. Пожалуйста, зайдемте. Правда, у меня гости… Это вас не смутит?
– Надеюсь, я не обременю их своим коротким присутствием, – произнес Румянцев, уже понявший, что его Софы сейчас нет в этом доме.
– О да, о да, – подхватила Нелли, – вы их нисколько не шокируете. Легкой походкой она двинулась по узенькому коридорчику. В конце его дверь была приоткрыта, и оттуда ему навстречу вырвались звуки бойкой песенки:
Эх, Андрюша, нам ли быть в печали…
– Вы раздевайтесь, – указала Нелли на вешалку.
– Спасибо. Я ненадолго, – сухо отказался Румянцев.
– Тогда прошу.
Нелли широко распахнула дверь, и Румянцев увидел небольшой круглый столик, уставленный бутылками и закусками, бархатные диванчики, коврики на стенах, висевшую над всем этим лампу в шелковом абажуре, даже большую радиолу в углу. На диване сидел средних лет мужчина в коричневом дорогом костюме. Безукоризненно белый крахмальный воротничок упирался в его гладко выбритый подбородок. Темные волосы разделял аккуратный пробор. Мужчина что-то рассказывал блондинке в цветастом крепдешиновом платье, близко склонившись к ней. Та держала в руке стакан вина и неестественно громко смеялась. Двое танцевали под звуки радиолы. Женщину Румянцев не разглядел, зато ее партнер, лысый майор артиллерист, с белесыми бровями и красным полным лицом, на котором застыла довольная, беззаботная улыбка, запомнился сразу. Сделав отчаянное коленце, совсем не идущее к танцу, он хриповато подтянул радиоле:
Так затяни, чтоб горы заплясали,
Чтоб заплясали зеленые сады.
Он лихо топнул ногой и остановился, в удивлении глядя на Румянцева, такого неожиданного и ненужного в этой обстановке. Бесцветные глаза майора наполнились детским недоумением.
– Простите, дорогие гости, – сказала Нелли, – это товарищ мужа Софы. Знакомьтесь.
Румянцев молча пожал протянутые руки. Брюнет, сидевший на диване, назвался доцентом Рыбиным, а лысый, грузноватый и солидно подвыпивший артиллерист вдруг с разухабистостью рубахи-парня брякнул:
– А меня зови просто Пашкой. Пашкой Зотовым. Понял? Я в этой компании ученых мужей гость случайный и недолгий. Ты, майор, с фронта, и я с фронта. Понял? Завтра Опять в бой. Давай тяпнем по стаканчику, они тут водку коньячными рюмочками сосут, совсем как младенцы. Разве это собутыльники?
– Спасибо, майор. Мне некогда, – отказался Румянцев.
Нелли провела его во вторую, смежную с первой комнату. Платяной зеркальный шкаф, двухспальная кровать с розовым покрывалом, диван с разбросанными на нем вышитыми подушками, густой запах пудры, смешанный с запахом духов, – все это как-то неприятно резануло Румянцева. Он вдруг почувствовал, как нарастает у него внутри глухое раздражение против всей этой будуарной обстановки, против накрашенной Нелли и доцента с аккуратным проборчиком, даже против подвыпившего артиллериста, самого простого и естественного в этой компании.
– Где же Софа? – спросил он сухо, всеми силами стараясь подавить в себе волнение. Нелли пристально посмотрела на него.
– Садитесь, – кивнула она на диван и, когда он выполнил ее просьбу, села сама напротив на мягкий стульчик без спинки. Ее тонкие руки с длинными красивыми пальцами нервно гладили гладкий крепдешин платья на коленях.
