– Еще бы. Ты сможешь вести самолет?
– Нет.
Этого он и боялся.
– Уверена?
– Очень болит. Я даже чертову дверь открыть не смогла. И ходить почти не могу, так что ногой рулить – утопия.
– Значит, все кончено. – Харальд уткнулся лицом в ладони.
– Врач сказал, болеть будет всего несколько дней. Полетим сразу, как станет легче.
– Есть новость, которой ты еще не знаешь. Сегодня снова приперся Хансен.
– Ну, на его счет я бы не беспокоилась.
– Но на этот раз он был с фру Йесперсен, следователем из Копенгагена куда умнее его. Я подслушал их разговор. Они влезли в окно, и она все просекла. Поняла, что я там живу и собираюсь улететь на «шершне».
– Кошмар. Как она поступила?
– Отправилась за своим шефом. А шеф, между прочим, Петер Флемминг. Оставила Хансена сторожить церковь и велела, если что, меня пристрелить.
– Пристрелить?! Тебя?! Что ты собираешься делать?
– Я нокаутировал и связал Хансена, – не без гордости доложил Харальд.
– О Боже! И где он теперь?
– В багажнике «роллс-ройса».
– Изверг! – Это ей показалось смешно.
– Думаю, у нас остался только один шанс. Петер ехал поездом, и она не знала, когда он прибудет. Если мы с тобой успеем в Кирстенслот раньше их, сможем еще взлететь. Но теперь, когда ты не сможешь вести…
– Шанс у нас все-таки остается!
– Как это?
– За штурвал сядешь ты.
– Я не смогу! Я летал-то всего один раз!
– Я буду тебе подсказывать. Поуль сказал, ты прирожденный летчик. И потом, время от времени я смогу управлять левой рукой.
– Ты всерьез?
– Да!
– Хорошо, – торжественно протянул Харальд. – Так мы и поступим. Только бы поезд с Петером опоздал!
Хермия приметила Петера Флемминга.
Он стоял, облокотившись на поручень, глядел в море. И чем-то напоминал того человека с рыжими усиками, в ладно сидящем костюме, который бросился ей в глаза еще на платформе вокзала в Морлунде. Понятно, что не один человек из Морлунде, подобно ей, проделал весь путь до Копенгагена, но этот и без того выглядел смутно знакомым. И хотя шляпа и очки поначалу сбивали с толку, в памяти всплыло имя: Петер Флемминг.
Когда-то, в прежние счастливые времена, Арне ее с ним познакомил и, помнится, рассказал, что в детстве они дружили, а потом их семьи рассорились и дружбе пришел конец.
Петер служил в полиции.
Едва эта мысль оформилась, как она поняла, что Петер скорее всего за ней следит, и по коже пробежал холодок. Времени почти не осталось. До полнолуния всего три дня, а она так и не нашла Харальда Олафсена. Если найдет сегодня и сможет забрать у него пленку, остается вопрос, как ей вовремя попасть домой. Но сдаваться она не собирается – во имя Арне, во имя Дигби, во имя всех летчиков, которые рискуют жизнью, пытаясь остановить нацизм.
«Но почему Петер сразу меня не арестовал? Я шпионка. Что он затевает? Скорее всего тоже ищет Харальда».
Паром пристал к берегу, и Петер вслед за Хермией сел в поезд до Копенгагена. Как только состав тронулся, Хермия прошлась по коридору, увидела его в купе первого класса и с тяжелым сердцем вернулась на место. Дело приобретало дурной оборот. Привести Петера к Харальду ни в коем случае нельзя. Нужно сбить ищейку со следа.
Время обдумать порядок действий было достаточно. Поезд то и дело задерживали, и в Копенгаген он прибыл лишь в десять вечера. К этому времени у нее созрел план.
«Пойду в парк Тиволи, и там, в толпе, Петер меня потеряет».
Неспешным шагом Хермия спустилась с платформы, миновала турникет, вышла из здания вокзала. Смеркалось. Сад Тиволи от вокзала всего в нескольких шагах. У главного входа она купила билет.
– В полночь закрываемся, – предупредил ее контролер.
Летом до войны она была здесь с Арне на празднике. Тогда к вечеру пятьдесят тысяч собралось полюбоваться на фейерверк. Теперь сад выглядел блеклой копией себя самого, будто черно-белая фотография вазы с фруктами. Дорожки по-прежнему затейливо вились вокруг цветочных клумб, но кроны деревьев не сверкали волшебными огоньками: сад, согласно правилам ночного затемнения, освещал тусклый электрический свет. Бункер бомбоубежища, вырытый рядом с Театром пантомимы, тоже не веселил глаз. Даже оркестры звучали не так бодро, не так громко, как раньше. Но хуже всего было то, что народу в саду оказалось меньше, чем требуется, чтобы уйти от слежки.
Она остановилась, будто любуясь работой жонглера, и осторожно посмотрела по сторонам. Петер стоял совсем рядом, у стойки покупал стакан пива.
«Как же от него отделаться?»
Хермия влилась в толпу вокруг открытой сцены, на которой исполняли арии из оперетт. Пробилась в первый ряд, вышла с другой стороны. Петер не отставал, по-прежнему держался сзади.
«Если история затянется, он поймет, что я собираюсь ускользнуть, и, чего доброго, сочтет нужным, на всякий случай, меня арестовать», – подумала Хермия.
Сделалось страшновато. Почти отчаявшись, она обошла озеро и оказалась у открытой танцплощадки, где большой оркестр бойко играл фокстрот. Наверное, пар сто энергично отплясывали, и немало народу стояло вокруг. Только тут кое-как еще ощущалась атмосфера прежнего Тиволи. Заметив приятного внешне молодого человека, который стоял один, в порыве вдохновения она подошла к нему и во весь рот улыбнулась.
– Потанцуйте со мной, пожалуйста!
– С удовольствием! – отозвался он, схватил ее в объятия, и они закружились.
Хермия, если честно, танцевала неважно, но в руках хорошего партнера худо-бедно справлялась. Арне вел замечательно – стильно, умело. Но и нынешний ее партнер был неплох.
– Как вас зовут? – спросил он.
Чуть было не назвавшись настоящим именем, она в последний момент спохватилась:
– Агнес.
– А я Йохан.
– Рада нашему знакомству, Йохан, и танцуете вы отлично!
Она нашла взглядом Петера. Тот глазел на танцоров.
Музыка вдруг оборвалась. Оркестру похлопали. Несколько пар сошли с танцпола, другие прибавились.
– Еще танец? – спросила Хермия.
– Сделайте одолжение!
Она решилась довериться Йохану.
– Послушайте, тут стоит ужасный человек. Он меня преследует, а я пытаюсь от него убежать. Не могли бы вы сделать так, чтобы мы оказались вон там, на дальней от него стороне?
– Как интересно! – Он оглядел зрителей. – Который? Толстяк с красным лицом?
– Нет. Тот, что в светло-коричневом костюме.
– Да, вижу. На вид вполне ничего.
Оркестр заиграл польку.
– О черт! – вздохнула Хермия.
Полька – танец трудный, однако деваться некуда.
Йохан, впрочем, оказался достаточно искушен, чтобы сгладить ей трудности. Мало того, он успевал еще и разговаривать.
– Этот, который вас беспокоит, он вам никто, или вы с ним знакомы?
– Когда-то раньше встречались. Давайте пройдем вон в тот конец… мимо оркестра… отлично.
– Он ваш поклонник?
– Нет. Мы сейчас с вами расстанемся, Йохан. Если он побежит за мной, не сочтите за труд, подставьте ему подножку, а?
– Ну, если вы просите…
– Спасибо!
– А я думаю, все-таки он ваш муж!
– Вот уж нет!
Они находились уже возле оркестра. Йохан повел ее к дальнему концу танцпола.
– Или, может, вы шпионка и хотите выведать военные тайны нацистов, а он – полицейский, который за вами охотится…
– Вот это больше похоже на правду, – рассмеялась Хермия.
Она выскользнула из рук Йохана и, быстрым шагом обойдя сцену, углубилась в заросли. Потом побежала по траве, пока не наткнулась на другую дорожку, по которой направилась к боковому выходу. Только тут она оглянулась. Петера позади не было.
Выйдя из сада, Хермия поспешила к остановке пригородного поезда, которая находилась через дорогу от Центрального вокзала. Воодушевленная, купила билет до Кирстенслота: слава Богу, ушла от Петера Флемминга!
На платформе, кроме нее, стояла только одна женщина – симпатичная, в голубом берете.
Харальд подкрадывался к церкви.
Прошел ливень, и трава была мокрая. Легкий ветер гнал облака, в прорехи между ними ярко светила налившаяся на три четверти луна. Тень от колокольни то появлялась, то исчезала в согласии с лунным светом.
Никаких пришлых машин поблизости не было, но это не слишком его ободрило. Полицейские, если намерены поставить ловушку всерьез, сообразят припрятать свои автомобили.
Монастырь стоял тих и черен, ни одного огонька. Было за полночь, солдаты спали, все, кроме двоих: часового в парке рядом со столовой и ветеринара, который нес ночную вахту при больных лошадях.
Уже у самой церкви Харальд прислушался. Из монастырского двора донесся конский всхрап. Юноша бесшумно ступил на бревно и заглянул в церковное окно.
