Представился. Приземистый, широкий в плечах, майор Кривопиша протянул руку, как давно знакомому. «Сейчас готовимся к маршу. Времени у меня нет. Отыщите старшего лейтенанта Фесака, пусть ознакомит вас с обязанностями офицера связи бригады. На марше будете со мной. Задачи вам будут ставить командир, начальник штаба бригады и я. Всё».
Старший лейтенант Фесак объяснил мои обязанности, сообщил звания и фамилии должностных лиц в бригаде и корпусе, с которыми имеет дело офицер связи. Предупредил, чтобы я всё это держал в голове, ничего не записывал.
С наступлением темноты бригада свернулась в колонну и подошла к исходному пункту. Выдали горячий ужин, чай и сухой паек. Приказано в каждой машине иметь дежурных наблюдателей за сигналами командиров. Свет запрещен. Только внутри крытых командирских и штабных машин при чтении карт и документов можно пользоваться карманными фонариками. С началом марша майор Кривопиша сообщил, что бригада готовится войти в прорыв в направлении Константиновка, Чигирин. Рубеж ввода на линии железной дороги Кременчуг – Александрия. Утомленный событиями этого дня, я уснул, сидя в машине, и открыл глаза только утром, разбуженный резким торможением.
На западе грохотала канонада. Группами в сопровождении истребителей пролетали наши бомбардировщики. Горизонт застилали клубы дыма. Выскочив наружу, около машины командира бригады я увидел начальника штаба, начальника политотдела и майора Кривопишу. Все они были чем-то озабочены. Я интуитивно почувствовал огромную ответственность этих людей за судьбу боя. Кажется, уже в тот миг я подумал, что гораздо легче драться с «тиграми» и атаковать фашистские батареи, зная поставленную тебе задачу, чем управлять массой людей и техники в неразберихе сражения, заставляя эту массу быть гибкой, целеустремленной и непобедимой
Отдав распоряжения своему заместителю полковнику Михайленко и начальнику штаба майору Бочинскому, комбриг повернулся к нам и скомандовал: «Оперативная группа, за мной!» Легко и умело вспрыгнул на танк, нырнул в командирскую башню, не закрыв люка. Место башенного стрелка занял майор Кривопиша. Мне он приказал двигаться следом на машине начальника инженерной службы капитана Фальтиса. Танк командира, ритмично позвякивая гусеницами, двинулся вперед, за ним – вся оперативная группа. Через полчаса мы были у железной дороги. Машины рассредоточено, «елочкой», поставили в укрытия. Полковник Борисенко, майор Кривопиша и начальник связи быстро пошли к небольшой высоте. На ней в траншее видны люди с биноклями и планшетами. Стоят стереотрубы. Кривопиша подал знак следовать за ним.
Незнакомый полковник (позже я узнал, что это был командир стрелковой дивизии) поздоровался с Борисенко, озабоченно сказал: «Подоспели вовремя. Мои приближаются к рубежу ввода, – он указал рукой небольшие высотки на горизонте. – Потом пятнадцатиминутный артналет, и… будем догонять вас. По крайней мере, постараемся». Он улыбнулся.
В траншее появился офицер-связист. «Вы Борисенко? – спросил он полковника. – Вас вызывает Грохотов». Я знал, что это псевдоним начальника штаба корпуса. Борисенко быстро подошел к аппарату. «Так точно! Готово!… Понял!… Есть!…» Положив трубку, взглянул на Кривопишу: «Лично передадите Михайленко команду «Вперед». Все рации – на прием и передачу. Журавлеву железную дорогу пересечь, – глянул на часы, – в десять тридцать».
Я тоже посмотрел на часы. Значит, через сорок пять минут. Успеют ли?…
Кривопиша и начальник связи побежали к танку командира. Я – следом, потому что отставать от майора не имел права. Вскоре Кривопиша приказал мне доложить комбригу: «Приказ принят. Бригада выступила». Докладывая, я сильно волновался. Это было, по сути, первое мое «задание» в новой должности. Борисенко, выслушав, молча кивнул и повел биноклем куда-то в тыл. Я догадался, что оттуда выйдут танки бригады.
В воздухе появились дополнительные патрули истребителей, некоторые из них кувыркались, как дельфины в море. Не оборачиваясь, комбриг приказал: «Передай Фальтису – пусть предупредит регулировщиков у железной дороги – бригада на подходе. Чтобы никаких пробок и заторов». Я понял, что это ко мне, и быстро выполнил приказание. Появились танки. Они шли в линии ротных колонн, оставляя в воздухе вихрящиеся клубы выхлопных газов. Когда стал слышен гул танковых моторов, Борисенко кивнул комдиву. Через несколько секунд загрохотали залпы беглого огня артиллерийских батарей. Сквозь них иногда прорывались глухие хлопки минометов, грозно взвывали реактивные снаряды. Тяжело груженные бомбардировщики журавлиными клиньями прошли на запад под охраной истребителей, и вскоре на высотках, которые указывал комдив, встала сплошная стена сине-черного дыма, прорезаемого брызжущими огнями разрывов. Я впервые видел панораму боя со стороны и был зачарован ею. Хотелось быть тем, чья воля согласовывала действия всех этих самолетов, танков, артиллерии и пехоты. Но когда машины нашего полка с десантом на броне стали грузно переваливаться через насыпь железной дороги, сердце мое защемило. Мне представилось строгое лицо подполковника Журавлева, я увидел Филимонова, прильнувшего к командирскому перископу, Безуглова, лихо работающего рычагами и педалями, Хабибулина, достающего врага из своей пушки на предельной дистанции. Мне даже показалось, что один танк, шедший особенно красиво, – бывший мой танк. Я бы, наверное, заплакал от досады, что нахожусь сейчас не в этом танке, если бы не был офицером связи.
«По местам!…» Эта команда полковника Борисенко вернула мне душевное равновесие. Через железную дорогу уже прошли артиллеристы капитана Деревянко, за ними следовали машины мотострелкового батальона майора Новикова, потом – мы.
Поле изрыто воронками. На нем кое-где сохранились немецкие указатели. У проходов через минные поля дежурят саперы. Лежат убитые. Гитлеровцы и наши вперемешку. В лощине – медпункт. Некоторые раненые идут сами, но чаще их несут санитары. Белые халаты врачей и сестер, надетые поверх шинелей, действуют успокаивающе. Для медиков как будто не существует опасности – бегают во весь рост, занятые своим делом. Понуро смотрит на наше движение группа пленных гитлеровцев.
В полукилометре от рубежа ввода в прорыв танковый полк принял боевой порядок. Слышим по радио донесение начальника разведки бригады. Это последние сведения о противнике для командиров частей. В небе – серия ракет, и артиллерия уже бьет по глубине вражеской обороны. Танки и мотопехота бригады совместно с частями стрелковой дивизии идут в атаку. Наконец долгожданное и волнующее: «Прорвали!…» С небольшой высоты видим, как наша мотопехота десантируется на танки и бригада, набирая скорость, рвется вперед. «Ну вот мы и в оперативной глубине, – говорит капитан Фальтис. – Начинается самое горячее: маневренные бои. Кого-то гитлеровцы сунут против нас?…»
– Я помню это наступление, длившееся непрерывно более суток, – сказал, комментируя записки лейтенанта, генерал Рязанский. – Было много пленных из разных дивизий – видимо, от нашего удара у гитлеровцев все перепуталось. Но к вечеру следующего дня темпы замедлились. Пехота отстала и повернула на Знаменку. На подступах к Чигирину перед нами лежало село Иванковцы, в котором, по-видимому, находились значительные силы врага. Точного представления мы о них не имели – разведка подкачала, – и танки бригады в нерешительности остановились, встретив упорное сопротивление. Доложили обстановку командиру корпуса. Он приказал: «Взять!» Мы и сами понимали: обходить село опасно: фашисты могут отрезать тылы корпуса.
На вторые сутки наступления остановились в маленьком хуторе. Я впервые присутствовал на важном совещании штаба бригады. Речь – об Иванковцах. Атака на это село с ходу не удалась. Полковник Борисенко отчитывал начальника разведки за неточные и запоздалые данные о противнике. Затем слушали предложение начальника штаба взять Иванковцы штурмом, попросив подкреплений. Комбриг при последних словах недовольно насупился. «А вы что предлагаете, майор Кривопиша?»
Тот будто ждал вопроса, ответил твердо: «Предлагаю взять Иванковцы «сабантуем». – Кто-то хихикнул, но Борисенко лишь повел бровью, и насмешник смолк. – Вы знаете, – продолжал Кривопиша, – фрицы не любят воевать ночью. Многие уроки им впрок не пошли. Разрешите преподать ещё один?» – «Что вам для этого требуется?» – «Разведрота, мотострелковая рота капитана Головина, капитан Фальтис с десятком саперов, станковый пулеметчик сержант Летута».
«Григорий Яковлевич! – обратился к комбригу начальник политотдела подполковник Дмитриев. – Может быть, партизаны пригодятся? В соседней хате их представители ждут вашего приема!» – «Конечно, пригодятся: в таких делах для них самое раздолье».
Перед уходом майор Кривопиша кивнул в мою сторону и сказал: «Разрешите, товарищ гвардии полковник, взять с собой этого терского казака и проверить, получится из него офицер связи иди нет. Кстати, ему полезно будет узнать, что в штабе бригады занимаются не только писанием бумаг, телефонными разговорами да пуском сигнальных ракет». Борисенко улыбнулся: «Ну что же, возьмите, только в самое пекло одного не пускайте. Пусть действует вместе с капитаном Фальтисом: тот зря голову в огонь не сунет и другим не даст». Я понял, что мне предстоит серьезное испытание, и стал готовиться.
