— Он ведь не делает ничего плохого, — сказала она проникновенно. — Разве тебе не хочется мира?
Фехнер повернулся к ней. Он вдруг понял: эта девушка так любит свою родину, что берет этого красного немца под свою защиту. «Боже мой, но ведь это равносильно самоубийству…»
— Да знаете ли вы, кто вы такой в моих глазах?! — в бешенстве выкрикнул он Фундингеру. — Вы!.. — Он с такой силой сжал солдатскую книжку в руке, что она превратилась в бесформенный комок бумаги.
Перед домом заскрипели тормоза автомобиля. Раиса решительным движением вытеснила обер-лейтенанта из комнаты и, выйдя следом за ним, закрыла дверь.
— Как ты поступишь? — спросила она. — Что тебе подсказывает совесть?
Фехнер устало опустился на стул и потер ладонями виски. «Черт возьми, что же делать? Если приехал кто-нибудь из комендатуры или с батареи… Для дезертиров только один путь! А приказ есть приказ, будь все это проклято! Мне на размышление нужно не менее двадцати четырех часов. Но за это время Раису и этого парня могут…» Как ни старался он привести в порядок свои мысли и принять какое-нибудь решение — ничего не удавалось. Он знал только одно: с Раей ничего не должно случиться! Ни в коем случае!
Раиса внимательно следила, как меняется его лицо.
— Что же ты решил делать? — спросила она еще раз.
В этот момент входная дверь распахнулась. Вошел солдат, вытянулся и, щелкнув каблуками, доложил:
— Герр обер-лейтенант! По вашему приказанию явился!..
Фехнер не сразу сообразил, что перед ним его собственный шофер. А когда понял, то коротко бросил:
— Иду. Подожди меня в машине.
Он поднялся. В голове стоял какой-то шум.
Как только солдат вышел из дома, Раиса снова подошла к Фехнеру. В ее широко раскрытых глазах, устремленных на офицера, застыл все тот же вопрос.
— Я вернусь завтра вечером. До этого времени он должен исчезнуть из дома, — сдавленным голосом произнес Фехнер.
Она обняла его за шею. Фехнер робко провел ладонью по ее волосам.
«Как я мог сомневаться в ее любви?» — подумал он.
Выбежав из дома и поскользнувшись на ступеньках, он разразился таким потоком проклятий, какого Рая никогда не ожидала от него услышать. Через минуту машина уже отъехала, а она все стояла посреди комнаты, потрясенная, хотя и испытывала чувство невыразимого облегчения.
Снег перестал идти. Ветер разогнал облака на небе. В образовавшемся просвете стала видна луна. Она осветила холмистую заснеженную местность и фигуры семерых человек, идущих по дороге. Грузовик с противотанковым орудием, на котором они проделали почти двадцать километров по деревням, направляемый регулировщиками кратчайшим путем к фронту, они оставили в лесу, а рацию захватили с собой.
Люди шли быстро, даже самые уставшие и те старались не отставать. Время от времени они угрюмо поглядывали на небо. Каждый знал, что из-за незапланированного и заранее не предусмотренного происшествия в корсуньских казармах возвращение к своим через линию фронта стало более чем опасным, так как не соблюдались условия перехода, о которых было заранее договорено. Все были возбуждены, даже Ханнес, неуклюжий парень родом из Саара, никогда не терявший чувства юмора, всегда сквернословивший про себя или подшучивавший над Кнопкой, коротконогим часовщиком из Цвиккау. И без того взвинченный, саксонец сегодня на все шутки реагировал раздраженнее, чем обычно; ему еще предстояло работать на рации, оставленной Фундингером.
«Гейнца нет, так я и знал, — думал Эрнст Тельген, идя во главе группы. — И зачем только я позволил втянуть себя в эту рискованную затею в Корсуне? Сколько же человек останется в моей группе, когда мне надо будет докладывать Зурабу? Гейнца уже нет. На участке, где мы намереваемся перейти линию фронта, красноармейцы ничего об этом не знают и запросто примут нас за фашистов».
Оп внимательно всматривался в даль, хотя знал, что преследовавшие их фашисты должны находиться далеко. До линии фронта оставалось еще часа три ходьбы, а они уже и так запаздывали на целых четыре часа. Чтобы убедиться в этом, Эрнсту не нужна была карта. Не один день просидели они с майором Ахвледиани, под началом которого он находился, над картой, продумывая всевозможные, даже самые маловероятные варианты; запоминали, как проходят улицы, измеряли расстояние между населенными пунктами, уточняли расположение немецких военных комендатур и численность расположенных в Корсуне немецких войск; старались разработать все необходимые меры на случай, если возникнет неожиданная ситуация, чтобы их пропагандистская группа по мере надобности могла быстро уйти от преследования и, самое главное, не обнаруживая себя, выполнила бы поставленное ей задание. Думали, все было предусмотрено, но оказалось — не все. Задание они, конечно, выполнили: распространили обращение Национального комитета «Свободная Германия». Но какой ценой!
Они быстро шли то по полям, то через полностью разрушенные села, мимо обгоревших танков, мимо солдатского кладбища, судя по крестам — немецкого.
Эрнст, шедший впереди, обернулся к товарищам. Подбодрил окликом Ханнеса и Кнопку, плетущихся позади. Он еще раз обдумал все, что произошло за последние дни. Вообще-то, дела шли хорошо. Действовать они начали в ночь, когда получили оружие, документы, соответствующее снаряжение и пароли — русские и немецкие. По-пластунски они проползли по ничейной земле. Немецкий часовой браво отрапортовал мнимому начальнику разведдозора, грудь которого украшал Рыцарский крест.
Перейдя линию фронта, они направились, обходя опасные участки, к городку. С улыбкой вспомнил Эрнст группу полевых жандармов, которые, ничего не подозревая, снабдили его отряд сигаретами. Украинский товарищ, с которым они установили связь в городе, был на удивление похож на его отца.
Воспоминания увели Эрнста Тельгена в далекое прошлое. Мысленно он увидел себя одиннадцатилетним мальчишкой, сидящим в переполненном зале в Хеннигсдорфе, отца, невысокого и плотного, стоящего на помосте. Такими же крепкими мальчиками представлял себе русских и Эрнст. То, что рассказывал отец о новой России, глубоко запало в душу сыну. Отец погиб от рук полицейских. «Сынок, — часто говорила потом Эрнсту мать, — когда ты вырастешь, мы с тобой поедем к папиным товарищам, в Россию!» Не как друг пришел он к русским в сорок первом году. Он пришел вооруженным солдатом армии, выступившей в поход против того, за что отдал жизнь его отец. Стыд сжигал Эрнста, пока он сражался под немецким флагом. И только теперь он чувствовал себя действительно среди друзей своего отца.
Эрнст невольно прибавил шагу. Обледенелой дороге, освещенной лунным светом, казалось, не было конца. Ахвледиани, конечно, ждет их сейчас на условленном месте в Медвежьем лесу. Все их там ждут: и радисты, и шоферы, и маленький сержант, и его солдаты, которые должны были прикрыть их переход через нейтральную полосу своим огнем, если бы гитлеровцы вдруг начали их обстреливать. Почти нереальной казалась Эрнсту теперь первая его встреча с советскими солдатами, так горько его разочаровавшая. Если бы тогда не пришел Зураб Ахвледиани, Эрнст вряд ли смог бы забыть, что с ним обращались как с фашистом. Его даже избили и заперли в конюшне. Черноволосый капитан Ахвледиани сделал провинившимся строгий выговор и сказал, что будет ждать их доклада.
Эрнст посмотрел на часы. Как раз время, когда они должны были уже возвратиться к своим. Он остановил группу и приказал достать рацию. Задумавшись, Эрнст закурил сигарету. Этот случай в казармах… Пока Фундингер и Кнопка перерезали телефонные провода, а двое других незаметно выводили из строя автомашины, Ханнес сманил охранявшего машины часового, вечно мучимого жаждой рыбака из Мемеля, с поста, сказав, что на вокзале есть водка, а сам заступил на его пост, предварительно получив ключи зажигания от грузовика. Киномеханик чуть с ума не сошел от страха, когда перед ним вдруг появились два незнакомца, заставили немедленно прекратить демонстрацию фильма, а его самого заперли в кинобудке.
Эрнст нетерпеливо наблюдал, как Фундингер настраивал рацию. У Гейнца это не заняло бы и двух минут — он был хорошим радистом. Эрнста снова охватило беспокойство, и он в тысячный раз мысленно задал себе вопрос, следует ли ему еще подождать немного или стоит вернуться. Впрочем, в обоих случаях группа подвергалась серьезной опасности. Все равно ему попало бы от Ахвледиани за самовольное решение. Он нес ответственность за жизнь и безопасность немцев-антифашистов и всегда решительно выступал против подобных, как он говорил, выходок. Даже если группа вернется в полном составе, Ахвледиани ему долго еще этого не забудет.
Какую пользу принесет успех в корсуньских казармах? Конечно, двести солдат из разных подразделений еще долго будут говорить и думать о том. что они увидели в кинозале. Значит, это все равно что двести раз по двадцать, а то и больше. Но группа пока не перешла линию фронта. А Гейнца, возможно, уже схватили, допросили, быть может, уже…
