— Как это, дяденька?
— А вот как: у первой же развилки дороги ступайте в разные стороны: один — налево, другой — направо. На двух полосках жнивья всегда больше колосков собрать можно, чем на одной. Здесь вы на один колосок вдвоем нападете, а на двух разных полях каждый себе по колоску найдет.
Братья подумали, подумали, да и согласились. Умный человек этот Рожомак, может быть, и впрямь стоит его послушаться.
Подойдя к первой же развилке дорог, братья обнялись, расцеловались на прощанье и бросили жребий: кому идти с Рожомаком в Вену, а кому — налево, в Трансильванию. Если талер упадет изображением девы Марии кверху — выбирает Лаци; вниз — право выбора за Пиштой. Видно, хорошо на помощь деву Марию призывать, она одержала верх. Лаци задумался немного: может быть, все же лучше с весельчаком Рожомаком пойти, чем одному, но белый пес его, уже далеко вперед пробежавший по трансильванской дороге, стал на задние лапы, а передними словно манить хозяина принялся: иди, мол, за мной следом.
— Ну ладно, — согласился Лаци. — Пойду я за своей собачкой.
— Бог тебе в помощь, братец.
— Прощай, братец Лаци.
— Кому из нас бог первому поможет, тот должен разыскать другого.
— И другим нашим клятвам останемся всегда свято верны.
Тут братья заплакали, еще раз поцеловались, даже Рожомак пожалел их и прослезился.
— Не расстраивайте меня. Пойдемте уж лучше все вместе, втроем. Может быть, найдется у меня дело для вас обоих.
— Нет, сударь, вы были совершенно правы. Удачу нужно искать порознь.
— Ладно, сынок, — согласился Рожомак, крепко пожав Пиште руку. — У тебя доброе сердце: поделился ты со мною зайцем и сказал, что хочешь великие дела свершить. Тебе повезло, что ты со мною пойдешь. Если богу будет угодно, отведу я тебя в такое место, где великие дела свершаются.
А какое это было место, вы узнаете дальше.
Глава VII.Князь в послеполуденный час
На трансильванском троне сидел в это время его высочество князь Михай Апафи, который, будучи очень добрым государем, тем не менее сделал чрезвычайно много дурного, в особенности в часы после обеда.
Вред этих «послеполуден» вскоре заметили и трансильванские сословия издали разумный закон, по которому все, что государь приказывает или подписывает после полудня, считается недействительным. Тут возникли новые трудности, потому что «послеполудни» его высочества стали настолько затягиваться (насколько позволяла ночь), что в дообеденные часы следующего дня он обычно спал. Когда же было править, если после обеда ему не позволяли, а до обеда он сам не мог?
Однако княжеский скипетр не валялся без дела. Часто его брали в свои руки и те, кому не положено, например, Михай Телеки[23] или ее высочество княгиня Анна Борнемисса[24], женщина властолюбивая. Больше того, — приходится уже признаться, иногда даже ничтожный господин Налаци[25] начинал корчить из себя чуть ли не князя.
Сам же государь проводил все свое время в забавах, в компании легкомысленных, веселых аристократов. Серьезных господ советников он боялся как черт ладана. Изо всех придворных больше всего дел было у главного виночерпия. И тот отлично справлялся со своими обязанностями: в княжеских погребах Дюлафехервара имелись лучшие венгерские и иноземные вина, так что любо было посмотреть.
Апафи вместо ныне вошедших в моду военных парадов частенько проводил парады винных бочек в своих погребах и многие из них собственноручно украсил остроумными надписями, именами. Двенадцать больших одинаковых бочек, наполненных красным вином, носили имена двенадцати апостолов: был там «Иуда Искариотский из Эгера», «Симеон Зелот из Несмея» и так далее. Два бочонка с токайским горделиво носили имена Филиппа Македонского и Юлия Цезаря.
Так ухитрялся его высочество сочетать полезные познания с приятными забавами.
Однажды после полудня (но еще до издания упомянутого выше закона), придя к концу трапезы в отличное расположение духа, господа Иштван Апор и Криштоф Боер заспорили о том, каков собою загробный мир. Тема эта была весьма модной у наших предков, и спорам о ней не было конца.
Дискуссия, разгоравшаяся все жарче, на этот раз началась, кажется, после того, как Мартон Салициус, лейб-медик княгини, посоветовал его высочеству воздержаться в тот день от дальнейших возлияний, так как вино вредно для его здоровья. Оно, мол, многих отправляет на тот свет.
— Властелин и на том свете властелином будет, — заметил Денеш Банфи.
— Возможно, — согласился Салициус. — Только на том свете нет другой Трансильвании.
— Не верю я, доктор, — бросил весельчак Мозеш Тороцкаи, — чтобы вино увеличивало смертность! Ведь вот вы сами недавно говорили нам, что наибольшая смертность среди детей в возрасте от одного дня до четырех лет, словом, среди тех, кто еще и не балуется вином.
Грянул хохот, бокалы снова зазвенели, столкнувшись. Однако, как я уже сказал, господа Апор и Боер ухватились за тему и заспорили о тайнах потустороннего мира. Каждый хотел показать себя более сведущим в вопросе, что ожидает их «там». Один отрицал существование котлов с растопленной смолой в аду и варящихся в них душ, но признавал кое-что из магометова рая, по всей видимости сень голубиного дерева (из-за шума и криков уже трудно было разобрать, который из спорщиков что именно доказывал).
Дискуссии недолго суждено было протекать в узком русле. Вскоре она сделалась всеобщей, и даже князь принял в ней участие, — конечно, только после того, как, боязливо оглянувшись по сторонам, убедился, что Михая Телеки нет поблизости. (Последний имел обыкновение всякий раз, как только Апафи открывал рот, движением бровей одобрять или осуждать слова князя; разумеется, для князя в этом было мало приятного.)
По счастью, Михая Телеки на этот раз не было за столом, и князь мог смело потягаться силами, как всякий, с простыми смертными, тем более что в библии и теологических науках он тоже не был слаб.
Однако куда проще остановить двух рассвирепевших быков, чем двух страстных спорщиков. У Апафи и голос к тому же был недостаточно сильным, а то, что он государь — на сей раз никем не принималось в расчет.
— Тише, господа! — крикнул князь и хлопнул ладонью по столу. — Сейчас мы решим вопрос, кто из вас двоих прав. Как раз сегодня приехал ко мне из Эперьеша посол Имре Тёкёли[26], один знаменитый ученый, зовут его Иштван Шмидт. Обучался он во многих иноземных университетах, с крупнейшими учеными мира состоит в переписке. Так что, если вы меня не пожелали выслушать, есть у нас другой способ решить, кто из вас более знающий теолог, ты, Боер, или ты, Апор. Пойди-ка, сынок, Пал Карниш, пригласи сюда к нам посла Имре Тёкёли.
Один из пажей, наполнявших кубки, шустрый, миловидный мальчик в синем доломане с серебряными застежками, помчался выполнять приказ. Немного погодя он вернулся и доложил:
— Господин Шмидт сейчас же явится к вашему высочеству.
— Ну вот, наконец-то мы узнаем, как обстоят дела на том свете. Только прежде подведем итог: что утверждает Апор и что — Боер? Тому, кто окажется прав, я подарю мою самую красивую саблю, украшенную опалами. Ну-ка выкладывайте вашу мудрость, господа.
В этот момент в залу вошел Иштван Шмидт, высокий длиннобородый мужчина благородной наружности. Одет он был в простое черное платье венгерского покроя. На его спокойном, слегка бледном лице можно было прочесть недоумение: почему князь вдруг позвал его к себе, после того как порядком подзанялся «текущими делами»? Лица всех присутствующих к этому времени заметно раскраснелись от выпитого, а глаза лихорадочно блестели.
— Мы пригласили вас, сударь, — начал князь, милостиво кивнув головой, — разрешить спор, возникший между двумя нашими подданными, господами Апором и Боером, о загробном мире. Премного наслышаны об учености вашей в светских и духовных науках, знаем и о ваших мудрых суждениях, в том числе и из письма братца нашего Имре, где мы могли прочесть много лестного о вашей милости.
— Рад быть полезен вашему высочеству, — с поклоном отвечал посол сепешского княжества.
— Вам предстоит решить, кто из них прав. Изложите, господа, ваши точки зрения. Только, — добавил Апафи, — не оба сразу, а по очереди!
Однако и это напоминание князя не помогло: оба спорщика, нетерпеливо перебивая друг друга и громко крича, стали излагать каждый свои взгляды. Была ли тому причиной сабля, украшенная опалами, или убежденность каждого в своей правоте, — решить трудно.
— Ну, что скажете, ваша милость? — спросил снова государь у Шмидта после того, как тот внимательно выслушал спорщиков. — На чьей стороне правда?
— Да, да! — дружно закричали остальные придворные. — Послушаем, каков же он — тот свет!
