— Насколько мне известно, несколько человек пытались это сделать. Выяснилось, что входы в подземные штольни засыпаны огромным слоем земли, а те штольни, куда все-таки удалось проникнуть, оказались затопленными.
— Надо было использовать водолазов, они бы там обязательно что-нибудь отыскали.
— Возможно, но пока этого не сделали, — заявил Иржи Чалоун, — по крайней мере, я об этом ничего не читал.
— А я считаю, — не сдавался Дворжак, — что если бы хоть небольшой процент из всего того, что ты тут нам наговорил, было бы правдой, то к поискам привлекли бы специалистов, которые извлекли бы из шахт и реликвии, и архивы.
— Ну конечно, поручили бы, например, нам… — рассмеялся Юнек. — А что, я бы этим делом занялся с гораздо большим удовольствием, чем…
Он хотел, вероятно, сказать: «Чем созданием какого-то минного поля», но присутствие поручика Рихтермоца удержало его.
Саперы еще некоторое время говорили о загадочных кладах. Костер потихоньку догорал. Рядовой Бачик поднялся, чтобы принести дров, но поручик остановил его:
— Все, Бачик, на сегодня хватит. Завтра у нас много работы, надо хорошенько выспаться…
С неохотой расходились по палаткам солдаты. И никто из них не подозревал, что завтра их ждут события, намного более драматичные, чем установка минного поля. По крайней мере, для некоторых из них.
Редакционный фургон выехал из Праги на шоссе в сторону Шумавы. В его экипаж входила старая, испытанная троица: шофер Власта Бржезина, известный нам Петр Черник и фотокорреспондент Антонин Вондрачек. В этом составе они проехали по дорогам республики тысячи километров. Старшим в экипаже являлся Власта Бржезина. Он пришел работать в редакцию за несколько недель до выхода в свет первого номера журнала «АБЦ вояка». Таким образом, он превратился в живую хронику армейского журнала. Все сотрудники, включая главного редактора, считали своим долгом поверять ему тайны. За прошедшие годы водитель выслушал множество невыдуманных историй о трудовых успехах и неудачах, о любовных похождениях и финансовых затруднениях, о многих сторонах семейной жизни членов коллектива редакции. Причем то, о чем слышал, он никогда никому не рассказывал.
Полной противоположностью ему был фотокорреспондент Вондрачек. Будучи старше Бржезины, он минуты не мог усидеть на одном месте. Мог говорить на любую тему. Все он видел и подмечал, способен был часами рассказывать о своей профессии и вообще обо всем, что относилось к этому роду деятельности, а к нему, по мнению Водрачека, относилось все на свете. Петр Черник давно раскусил фотокорреспондента, который любил расписывать положительные стороны своих коллег в их присутствии, а за глаза высказывал абсолютно противоположное мнение. Многие в редакции знали об этой, мягко говоря, особенности Вондрачека и старались не придавать значение его словам, хотя иногда на этой почве возникали конфликтные ситуации.
Черник и Бржезина настолько хорошо изучили повадки своего спутника, что могли еще до того, как фотокорреспондент занял свое обычное место на заднем сиденье, точно сказать, о чем тот будет говорить. Обычно это происходило по одному и тому же сценарию: сначала Тоничек, как его звали друзья, начинал расписывать журналистские способности своих попутчиков — редакторов, иногда доброго слова удостаивался и водитель (правда, это случалось редко). От воспевания достоинств спутников Вондрачек делал незамысловатый переход к своей персоне, не скупясь при этом на хвалебные слова. Дальше речь заходила об отсутствующих сотрудниках. На десерт шли нескончаемые истории из богатой событиями жизни сорокадвухлетнего фоторепортера. Их обычно хватало до конечного пункта маршрута.
Точно по этой схеме начался их путь и сегодня. Правда, Черник попытался было защититься от словесного потока коллеги: как только Антонин устроился на заднем сиденье, Петр включил радио в надежде найти эстрадную музыку, но приемник оказался неисправным. Тогда Петр попробовал сам напевать популярные мелодии, но быстро сбился и замолчал. Возникшей паузой тут же воспользовался Антонин:
— Ах, Панове, даже не верится, что мы опять направляемся на нашу старую добрую Шумаву! Знаете, как давно мы там не бывали?
— Очень давно, — сухо заметил Петр Черник.
— Последний раз мы ехали, дорогие мои, по маршруту Страконице — Сушице — Клатови четыре месяца назад. Помните, как объезжали столетних дедов и бабок? Это была гениальная мысль, Петр, написать репортаж о жителях Шумавы, которым исполнилось сто лет. Правда, поработать пришлось много, но материал вышел блестящий.
— Я бы этого, Тоничек, не сказал, репортаж остался незавершенным.
— Как это «незавершенным»? Он стал украшением номера, как сказал на совещании секретарь редакции Брандл.
— Может, в том номере он и показался Брандлу лучшим, но я-то представлял себе репортаж совсем другим. Мне хотелось ответить на вопрос: почему эти люди дожили до таких лет? Но мы-то трое прекрасно знаем, что из десяти опрошенных только двое сохранили способность излагать свои мысли более или менее связно.
— Тем не менее, Петр, ты написал этот репортаж, и написал отменно! Брандл просто так хвалить не будет.
— Но я-то прекрасно понимаю, что это не так. Конечно, кое в чем мне помогли врачи-геронтологи и все равно довести репортаж до логического конца не удалось. Впрочем, осталась недописанной и наша серия репортажей о Шумаве.
— «Недописанной, недописанной…» Разве это по твоей вине? Мы сделали все, что в наших силах, да и у читателей репортажи нашли самый широкий отклик.
— Ах, Тоничек, не преувеличивай, пожалуйста…
— Я преувеличиваю? Вспомни гору писем, пришедших в ответ на твой материал о Шумаве! Ты даже не смог всем ответить.
— Ну, положим, ответить бы я смог, но… я их прочитал и сложил в стол, где они преспокойно лежат до сегодняшнего дня. Если бы об этом узнал Краус, он разорвал бы меня на части.
— Успокойся, пожалуйста. Где он еще найдет такого журналиста?
— И искать долго не надо. Например, Мирек Рубаш или Милош Данда смогли бы написать так же, а возможно, даже лучше. Правда, Данда специализируется по военной тематике, а Рубаш занимается экономикой, но пишут оба отлично. Помнишь последний материал Рубаша о химическом комбинате? Вот это работа: факты поданы с юмором, а главное — там есть критика, та самая критика, о которой все мы говорим, но которой боимся как черт ладана. А Рубаш не боится. Он не жалеет времени на доскональное изучение каждого вопроса.
— Ну да, и у него на любую работу уходит в лучшем случае месяц. Ты же за это время успеваешь опубликовать три репортажа, да таких, которым завидуют журналисты в других редакциях.
— Опять ты, Тоничек, преувеличиваешь. Ну кто нам завидует?
— Не будь таким наивным, Петр. Ты бы слышал, что говорил старик Голас на совещании фотокорреспондентов о нашем репортаже с верховьев Влтавы. Он мне признался, что, когда увидел фотографии разрушенных стен, которые я сделал сквозь витки ржавой колючей проволоки на фоне заброшенных торфоразработок, у него мурашки по спине побежали.
— Возможно, фотографии были действительно удачные, но ведь ничего нового читателям мы не рассказали.
— Как так не рассказали? А то, что ты писал о концентрационном лагере, который отличался от всех других на Шумаве? Разве кто-нибудь знал до опубликования твоего материала, что военнопленные использовались в этом лагере не на лесоразработках, а на секретных инженерных работах?
— Но мы не были первыми, Тоничек, кто об этом узнал. Мы просто первыми опубликовали материал. Одно нам удалось установить — что в лагере в верховьях Влтавы содержались не только пленные комиссары Советской Армии, но и специалисты-саперы из оккупированных стран Европы.
— Ты считаешь, этого мало?
— Конечно, мало. Нам ведь не удалось установить, чем конкретно занимались военнопленные. В этом все дело. Именно поэтому пришлось закрыть тему.
— Не хочешь ли ты, Петр, убедить меня в том, что тебя уже не интересуют тайны Шумавы?
Черник только пожал плечами, а Вондрачек продолжал:
— Это была бы самая большая глупость с твоей стороны. Я считаю, что у тебя материала на хорошую книгу. Кстати, знаешь, сколько у меня осталось отснятых фотосюжетов после наших поездок по Шумаве? Только на озерах я столько нащелкал, что мог бы снабдить фотографиями редакции всех журналов нашей республики. Но я этого не сделал. Я положил негативы в надежное место и жду, когда ты, Петр, обратишься к своему придворному фотографу за уникальными снимками, и не только из района озер, но и гартманицких шахт, Квильды, Вишши-Брода и так далее. Я жду момента, когда эти снимки смогут занять свое место в твоей книге. А помните, ребята, как нас чуть не арестовали в Волари?
