В июле ситуация на озере Хасан продолжала обостряться [11], и в конце июля — начале августа здесь вспыхнул военный конфликт.
6 августа советские войска перешли в наступление и через три дня выбили японцев с захваченной ими сопки Заозерная. Потери каждой из сторон превысили пятьсот человек убитыми и тысячу ранеными. Посол Японии Сигемицу обратился с предложением подписать соглашение о прекращении огня, что и было сделано 11 августа.
Сегодня, наверное, можно утверждать, что советское руководство, пограничники и армия не сделали всего от них зависящего для предотвращения конфликта. Что касается роли японской армии в конфликте у озера Хасан, то ее акцию можно оценить лишь с одной точки зрения — как образец агрессивных действий. Атаковать и захватить, а если не повезет — отвести войска и объявить акцию ошибкой низших военных командиров. Подобная тактика японской военщины ранее всегда срабатывала успешно.
Не прошло и года после поражения у Хасана, как японские империалисты вновь организовали военную провокацию против Советского Союза — на этот раз в районе реки Халхин-Гол на территории Монгольской Народной Республики. Советские войска выстояли и, перейдя в контрнаступление, разгромили 23-ю японскую военную дивизию. Потери японцев были велики и достигали 73 процентов, тогда как во время русско-японской войны они не превышали 20 процентов. Два командира полка сожгли свои знамена, один совершил сеппуку, а другой бросился под убийственный огонь и погиб [12]. Поражение на Халхин-Голе доказало порочность японской тактики. Размахивающие мечами офицеры во главе атакующих солдат могли вселить страх в плохо вооруженные китайские войска. Но такая тактика не могла быть эффективной в сражении с современной армией. Ошибочное положение о том, что дух бусидо превосходит огонь пулеметов, крепко засело в головах ярых японских милитаристов, которые вскоре отправят на бессмысленную и безжалостную смерть миллионы своих соотечественников.
К началу Второй мировой войны Япония с трудом удовлетворяла свои потребности в продовольствии и почти полностью зависела от импорта сырья. Она ввозила до 90 процентов необходимой ей нефти, от 50 до 75 процентов требовавшихся ей металлов и т. д.
Богатые колониальные владения на юге могли почти полностью удовлетворить потребности Японии. Пока летом 1940 года немецкие войска громили Францию, Бельгию и Голландию, японцы присматривались к их оставшимся беззащитными колониям на Дальнем Востоке. Во время Первой мировой войны Япония удачно сделала свой выбор, выступив на стороне Антанты и прибрав к рукам германские дальневосточные колониальные владения. Теперь логика толкала ее к союзу с Германией, и 27 сентября 1940 года она вместе с Германией и Италией подписала Берлинский пакт — агрессивный договор, предусматривавший раздел мира.
Теперь путь на юг был открыт. Существовало лишь одно препятствие на главной нефтяной дороге из Японии в Голландскую Индию — Филиппины, с которых американцы могли контролировать морское сообщение Японии с югом.
22 июля 1940 года у государственного руля Японии встал кабинет Коноэ, в котором пост военного министра занял Тодзио.
Тодзио Хидеки (1884–1948) участвовал в интервенции на Дальнем Востоке против Советской России, был военным атташе в Берне. Быстро продвигаясь по служебной лестнице, он в 1938 году стал военным вице-министром. Тодзио разделял все страны мира на "врагов абсолютных и врагов относительных". Россия числилась среди врагов абсолютных. Тодзио лучше и полнее удовлетворял интересы японских монополий и империалистических кругов, и через год, 18 октября 1941 года, сменил на посту премьер-министра нерешительного Коноэ. В своем простом кителе военного покроя Тодзио внешне напоминал грубого солдафона, но на деле являл образец тонкого политика западного толка и одновременно изощренного в интригах и коварстве азиата. Он умело заигрывал с народом, лично проверяя цены на рынке. Его сразу же узнавали по лысой голове, очкам и усикам. Оголтелый националист, он стал символом японского милитаризма.
С первых дней своего существования правительство Коноэ направило японскую экспансию в сторону Южных морей, однако до июля 1941 года делало это осторожно, предварительно прощупывая почву для каждого шага. После того, как 22 июня 1941 года фашистская Германия, опьяневшая от легких успехов в Западной Европе, вероломно напала на Советский Союз, в Токио облегченно вздохнули: теперь не надо было бояться «тигра» с севера и можно было устремиться на юг. К тому же 26 июля США, Англия, а затем и Голландия предприняли против Японии экономические санкции, быстро переросшие в эмбарго. Японская внешняя торговля оказалась почти на три четверти замороженной. Этого Япония вынести не могла.
Июль ознаменовался еще одним тревожным для Страны восходящего солнца событием: Рузвельт одобрил Закон о развитии военно-морских флотов обоих океанов. Он пообещал, что американский флот затмит Императорский.
Японские адмиралы уже убедили правящие круги сделать выбор — продвигаться не на север, а в сторону Южных морей. Причем сделать это в максимально сжатые сроки. Япония считала, что экономические затруднения дают ей моральное право на экспансию.
Но на пути стоят Соединенные Штаты. Их форпостом на Тихом океане служил Пёрл-Харбор, одна из сильнейших в мире военно-морских баз, "тихоокеанский Гибралтар". Потопление крупных кораблей деморализует США, которые вынуждены будут запросить мира. Вашингтон, вводящий эмбарго на поставки нефти, американские военные базы на Филиппинах — все эти помехи будут устранены одним ударом. Мощный Императорский военно-морской флот, не знающий поражений и обладающий уникальным боевым духом, обеспечит победу даже над гораздо более сильным противником. Война с Америкой и Англией будет главным образом морской. Англо-американские силы слишком слабы, чтобы противостоять Японии.
Так оценивал ситуацию маршал Ямамото, и так считал Императорский генеральный штаб. А между тем Япония никогда не участвовала в полную мощь в современных боевых действиях с использованием новейшего оружия. Ее военное руководство утверждало, что поскольку Япония не имела поражений, то и на этот раз войну не проиграет, так как японцы — избранный народ, ему во всех делах помогают боги.
Подобные оценки и заявления свидетельствуют об одном: правящие круги Японии охватила мания имперского величия. «Звездная» болезнь самообольщения глубоко поразила политическое и военное руководство страны, лишив его возможности реально оценивать ситуацию. Воистину, там, где правит безрассудство, отступает здравый смысл. Японские милитаристы попались на удочку собственных мифов о превосходстве японского оружия, о возможностях голой силы, о японском духе и т. д. Подобный авантюризм, как мы увидим, приведет к бесчисленным жертвам и неимоверным страданиям многих народов.
“Дух Ямато” — источник японского национализма и милитаризма
Отцом японской армии нового типа считают Ямагата Аритомо (1838–1922). Выходец из бедного самурайского клана, он 27 августа 1871 года был назначен на пост военного министра и приложил немало сил, чтобы создать армию, основанную на системе всеобщей воинской повинности.
4 января 1882 года под руководством Ямагаты был подготовлен “Императорский рескрипт солдатам и матросам” (“Гундзин Чокую”) — документ, усиливавший независимость военного ведомства от правительства.
В обиходе японские солдаты рескрипт называли просто — "Пять слов", — вероятно, потому, что он имел пять основных положений. Отношение к документу в армии было серьезным и даже благоговейным. "С солдатами мы работали усердно, — вспоминал один из японских офицеров, — храня "Пять слов" в наших сердцах. Я думаю, что мы все жили по его принципам".
В "Императорском рескрипте" излагалась вся особая индивидуальная и групповая мораль, культивировавшаяся в японской армии. Он содержал пять принципов военной этики — верность, вежливость, храбрость, справедливость, умеренность.
Верность считалась сутью солдатского долга: "Помни, что сила государства зависит от мощи его вооруженных сил… Не забывай, что долг тяжелее, чем гора, в то время как смерть легче пера… Даже опытный в военном деле и хорошо обученный солдат или матрос — всего лишь обыкновенная кукла, если он не верен своему долгу. Дисциплинированное подразделение во главе с хорошим командиром, но не до конца верное своему долгу, в случае военных действий — не более чем толпа…"
Учтивым и вежливым называли солдата, который был требовательным в соблюдении приличий. "Подчиненные должны считать приказы их командиров исходящими прямо от императора".
Храбрость означала почитание доблести. Настоящая доблесть — выполнять свой долг солдата или матроса.
