Подыскать квартиры, установить связи с надежными людьми, определить места расположения складов, штабов, узлов связи, казарм, посеять в городе панику несколькими диверсиями и актами возмездия, по возможности выявить подготовленное для оседания в городе националистическое подполье и немецкую агентуру — с таким серьезным заданием решено было заслать во Львов небольшую группу (три пары) разведчиков. Наконец, им было поручено разведать фашистский план минирования Львова, чтобы воспрепятствовать разрушению старинного и красивого города гитлеровцами перед их неизбежным уходом. В случае потери связи с отрядом (такое не исключалось) разведчики должны были самостоятельно связываться с передовыми частями Красной Армии и передавать им добытую информацию.
6 января 1944 года группа в составе двадцати одного бойца (включая шестерых разведчиков и радиста Бурлаку) под командованием лейтенанта Бориса Крутикова отправилась в опасный путь по маршруту Ровно (Цуманские леса) — Дубно-Почаев-Броды-Злочев-Перемышляны-Львов (Гановичевский лес). Здесь часть группы должна была остаться в качестве «зеленого маяка», а другая — парные разведчики — проникнуть в город и приступить к выполнению своего задания. Радист Бурлака должен был обеспечивать регулярную связь с отрядом, а если потребуется, то и с Москвой.
Выбор Крутикова в качестве командира был обоснован: во-первых, Борис за время пребывания в отряде проявил себя хорошим строевым командиром, во-вторых, он знал все обычаи, структуры, порядки боевиков УПА, вплоть до их воинских званий и специфического жаргона.
Командование решило отправить во Львов и Николая Кузнецова. Руководствовалось оно при этом двумя соображениями. Во-первых, как уже было отмечено ранее, Ровно перестало интересовать советскую разведку. Во-вторых, и это немаловажно, многое указывало на то, что обер-лейтенант Зиберт свой ресурс пребывания в Ровно исчерпал и близок к разобличению.
Лет двадцать-тридцать назад, когда речь заходила о провале советского разведчика или подпольщика на оккупированной территории, непременно искали выдавшего его предателя. Загодя предполагалось, что иначе как по чьей-то подлой измене неуязвимый герой провалиться не может, исключалась также, скажем, собственная ошибка или оплошность разведчика. Фактически это было проявлением болезненной подозрительности, характерным для сталинских времен недоверием к людям. Получалось, что на каждую проваленную подпольную организацию, на каждого схваченного разведчика, парашютиста, партизана, радистку непременно должен отыскаться свой Иуда. Разумеется, случаи гибели патриотов из-за предательства имели место, но не всегда и не только они становились причиной провалов.
Нельзя презрительно сбрасывать со счетов работу вражеских спецслужб: СД, гестапо, абвера, крипо. Немецкая контрразведка и уголовная полиция (из рядов которой вышел, к слову, и сам Мюллер-гестапо) была высокопрофессиональной, с давними традициями, хорошо поставленной подготовкой сотрудников и агентов, она обладала первоклассной для того времени спецтехникой. Кроме того, на захваченной территории в ее распоряжении находился весь мощный аппарат оккупационных властей и военная сила, используемая для карательных экспедиций, проведения массовых облав и обысков, патрулирования местности.
К концу ноября 1943 года гитлеровские спецслужбы в Ровно уже точно знали, что в городе находится советский разведчик, совершивший ряд диверсий и терактов. Они уже знали, что он носит военную форму с погонами обер-лейтенанта, имели даже приблизительное описание его внешности, поскольку заместитель Коха Даргель лично дважды видел покушавшегося.
Можно полагать, что спецслужбы уже проверили негласно всех относительно молодых обер-лейтенантов, зарегистрированных в военной комендатуре, и могли взять на заметку некоего Пауля Зиберта, появляющегося в городе от случая к случаю и завязавшего здесь обширный круг знакомств. Вполне мог сделать профессиональный словесный портрет Зиберта и адъютант рейхскомиссара гауптман Бабах.
Не исключалось, что ровенские контрразведчики успели проверить или проверяли установочные данные Зиберта в Берлине и Кенигсберге. Во всяком случае, буквально дышали ему в затылок, когда после нового года арестовали Валентину Довгер и вторично Лидию Лисовскую и подвергли обеих достаточно жестким допросам. Они держались стойко, на вопросы дознавателей твердили одно: да, знали Пауля Зиберта как заслуженного офицера-фронтовика. Одна, Валентина, была им увлечена, мечтала выйти за него замуж после войны, вторая — Лидия — просто сдавала ему комнату с пансионом, о его служебных делах ничего не знала. Разумеется, немцы вряд ли верили ей на все сто процентов, поскольку слишком уж странным было совпадение: возможно, именно Зиберт похитил генерала Ильгена, у которого именно Лисовская в ту пору работала экономкой.
Поразительное дело: находясь под арестом на Постштрассе, 26, Лидия сумела оказать Кузнецову неоценимую услугу. Совершенно случайно, когда ее отводили с допроса в камеру, она невольно услышала разговор между собой двух сотрудников-немцев. Оказывается, по Ровно отдан секретный приказ: всем офицерам немедленно сменить удобные здешними теплыми зимами плащи на шинели. Выходит, немцы точно знали, что Зиберт ходит в эту пору именно в плаще, а коль скоро он не мог быть осведомлен о секретном приказе, то непременно выдаст себя несмененной верхней одеждой.
Одна из сокамерниц Лидии, из фольксдойче, арестованная из-за какого-то пустяшного правонарушения, выходила в тот день на свободу. Лидия попросила ее отнести записку домой, за это отдала свое обручальное кольцо, которое, по счастью, у нее при аресте не отобрали. Записку она написала эзоповым языком, но умница «Майя» все поняла. Вместе с Леной, младшей родной сестрой Лидии, они несколько часов ходили по центру города и в конце концов высмотрели Зиберта на одном из самых оживленных перекрестков улиц Мазепы и СС-штрассе. Николай Кузнецов успел переодеться, а плащ его так и остался в квартире на улице Легионов…
Немецкие дознаватели опрашивали всех лиц, что работали в тех заведениях, в которых бывал или мог бывать подозрительный обер-лейтенант: ресторанах, кафе, казино (к слову, в их персонале кто-то непременно был секретным осведомителем спецслужб). К тому же к зиме гитлеровцы вышли на след многих городских подпольщиков, всех их жестоко пытали, нескольких человек 4 января 1944 года публично повесили на площади, других расстреляли в тюрьме. Не исключено, что кто-либо из арестованных, не выдержав истязаний, дал показания, способствующие изобличению Зиберта, но прямых, убедительных свидетельств сознательного предательства обнаружить не удалось.
Показательная история произошла с Николаем Струтинским, участником почти всех акций Николая Кузнецова в Ровно. Вот как он описывал этот эпизод в «Комсомольской правде»:
«В конце декабря 1943 года я и Иван Приходько оказались окруженными на квартире Антона Марциняка по улице Горького, 341. Группой захвата руководил начальник зондеркоманды СД Виктор Каминский. Нас хотели взять живыми, но мы сумели вырваться из кольца. В той схватке я убил Каминского, нескольких его подопечных ранил. Словом, все закончилось благополучно и, может, не стоило бы упоминания в этом рассказе, если бы не одна деталь. Бывший подчиненный Каминского Мисько показал, что его начальник «был убит при попытке захватить русского разведчика».
Выходит, немцы точно знали, что жилище Марциняка было одной из конспиративных квартир Николая Кузнецова. Именно с нее он ехал на прием к рейхскомиссару Коху».
Кузнецов отправлялся во Львов самостоятельно в сопровождении лишь двух человек: уже испытанного Яна Каминского и шофера Ивана Белова. Иван Васильевич Белов, уроженец Саратовской области, служил в Красной Армии, в сентябре 1941 года под Киевом попал в плен, выдал себя за украинца по фамилии Белько и на этом основании был освобожден. (В первый период войны немцы часто освобождали из демагогических соображений рядовых красноармейцев и младших командиров украинской национальности.) Иван осел в Ровно, работал здесь шофером и связался с группой Михаила Шевчука. «Пан Болек» и рекомендовал Белова как хорошего водителя и надежного подпольщика. Для предстоящей операции Белова одели в форму и снабдили документами на имя солдата военно-транспортной организации Ивана Власовца. Ему был присвоен агентурный псевдоним «Ил».
Во Львове наряду с основной разведывательной работой Кузнецову следовало, при возможности, осуществить акт возмездия над губернатором дистрикта Галиция Оттоном Вехтером или его заместителем Отто Бауэром. Ему также была дана санкция на уничтожение старших офицеров или крупных чиновников по своему усмотрению.
